Рекомендуемая мера пресечения — арест.

Приметы переданы заступающим патрульным группам 3-й и 1-й смен. При обнаружении лиц, отвечающих указанным приметам, вызывать подкрепление. Подозреваемый может быть вооружен и опасен.

Той ночью мне снился сон. С участием Эла Триполи. В тюремной камере он с помощью двоих полицейских удерживает насильника. А я совершаю акты возмездия, но все без толку. Насильник, вырвавшись от Эла Триподи, бросается на меня. Прямо надо мной оказываются его глаза — совсем близко, как тогда, в гроте. Крупным планом.

Я проснулась от собственного крика и села на влажных простынях. Часы на телефоне показывали три ноль-ноль. Звонить маме я не решилась. Сделала попытку уснуть. Я его нашла. Опять мы с ним оказались один на один. В памяти всплыла последняя строка моего стихотворения, написанного по совету Тэсс Гэллагер:

Умри и останься лежать — подле меня.

Приглашение было отправлено. В моем понимании, тогда, в тоннеле, насильник меня убил. Теперь я сделаю с ним то же самое. И пусть моя ненависть вырастет с гору.

В начале семестра я держалась обособленно, занимая все свое время письменными сочинениями по двум спецкурсам. На следующий день после той уличной встречи с насильником я позвонила Мэри-Элис. Она и разволновалась, и перепугалась за меня. У нее тоже почти не оставалось свободного времени. Как и Три с Дианой, она участвовала в конкурсе на вступление в женское университетское объединение. Ей хотелось попасть в самое престижное — «Альфа-Ки-Омега». Туда принимали только отличниц, которые притом показывали хорошие результаты в спорте и не имели дисциплинарных взысканий. Обязательным условием негласно считался белый цвет кожи. Мэри-Элис по всем статьям была вне конкуренции.

Тяга к такого рода обществу плохо согласовывалась с ее собственными циничными замечаниями относительно идиотизма конкурсных процедур и прочей мышиной возни; с этого времени между нами наступило охлаждение. Я перестала искать ежедневных встреч.

С некоторой долей осторожности я пошла на сближение с новой подругой. Ее звали Лайла; родилась она в Джорджии, а потом переехала в Массачусетс. В отличие от моей мамы, которая культивировала в себе южанку, Лайла избавилась от южного говора. Акцент, рассказывала она, из нее живо выбили в Массачусетсе, когда она пошла там в школу. На мой слух, ее речь звучала абсолютно нейтрально. Но мама в таких случаях подчеркивала, что истинный южанин всегда узнает южанина по особому тону и протяжным гласным.

В «Хейвене» мы с Лайлой жили на одном этаже, через шесть комнат друг от друга. Светловолосая, она, как и я, носила очки. Даже телосложением мы были похожи — говоря без затей, чуть полноваты. Она считала себя никому не интересной, «серенькой». Я задалась целью ее расшевелить — в ней ощущалась некоторая заторможенность. Как и Мэри-Элис, Лайла оставалась девушкой.

Лайла показала себя идеальной слушательницей. Рядом с ней я отнюдь не чувствовала себя бесплатным приложением к эффектной подружке, как было в отношениях с Мэри-Элис. Я оказалась и чуть стройнее, и чуть веселее, и чуть решительнее.

Как-то вечером я посоветовала ей поискать в себе животное начало и распорядилась:

— Бери пример с меня!

Сунув ей фотоаппарат, я схватила упаковку изюма, сделала зверское лицо и пропорола картонку ножом. После этого мы поменялись местами, чтобы она тоже ткнула ножом в изюм. На снимках видна моя беспощадность к бедным сухофруктам. А Лайла так и не смогла взять в толк, чего от нее хотят. Нож в ее руке лишь деликатно касается продырявленной мною упаковки. Ласковый взгляд и детское личико ни в какую не желают принимать свирепое выражение.

Мы с ней тренировали мелодичный смех. Я не могла дождаться, когда она оторвется от учебников, чтобы залучить ее к себе в комнату и начать эти упражнения, уговаривая смеяться подольше, хоть целый вечер; смеясь вместе с ней, я могла не думать о том, что ждет меня вне этих стен.

Четырнадцатого октября я не покидала территорию кампуса. Тем временем от полицейского дознавателя Лоренца поступил телефонный звонок в офис заместителя районного прокурора Гейл Юбельхоэр, которой было поручено осуществить прокурорскую проверку материалов дела до передачи их судье для получения судебных предписаний. Юбельхоэр на месте не оказалось. Дознаватель Лоренц оставил для нее сообщение: «В 14.00 задержан Грегори Мэдисон».

Я вторично попала в газеты. «Потерпевшая указала пальцем» — гласил заголовок короткой, в пять абзацев, заметки в «Сиракьюс пост-стэндард» от пятнадцатого октября. Эту вырезку, а потом и все последующие публикации прислала мне по почте Триция, сотрудница кризисного центра помощи жертвам насилия.

Предварительные слушания в Сиракьюсском городском суде были назначены на девятнадцатое октября. Ответчиком выступал Грегори Мэдисон, истцом — штат Нью-Йорк. Целью этого заседания было установить, имеется ли достаточно оснований для передачи дела на рассмотрение большого следственного жюри. Мне сообщили, что в качестве свидетеля может быть вызван кто угодно, от врача, подписавшего заключение серологической лаборатории, до патрульного Клэппера, который засек Мэдисона в городе. Могли потребоваться и мои показания. И показания Мэдисона.

Я не могла идти на слушания без сопровождающего, но Мэри-Элис сослалась на занятость, а Кен Чайлдс на эту роль не годился. Лайла еще не стала моей закадычной подругой, и я не хотела ей навязываться. Оставалось обратиться за помощью к Тэсс Гэллагер.

— Почту за честь, — ответила она. — А потом сходим в хороший ресторан. С меня обед.

Точно не помню, как я была одета; зато Гэллагер, которая славилась на весь университет вызывающими нарядами и соответствующими шляпками, пришла в безупречном костюме и удобных туфлях. Это выдавало серьезность ее намерений. Уж кто-кто, а она-то прекрасно знала, что обыватели неизменно встречают поэта в штыки. Впрочем, я тоже оделась вполне прилично. Из нас получилась образцовая пара: юная студентка с моложавой наставницей.

Больше всего меня страшила встреча с Грегори Мэдисоном. Мы с Тэсс прошли коридорами полицейского управления и оказались в здании окружного суда. Нас сопровождал незнакомый следователь: без него мы бы не нашли нужный кабинет, где мне предстояло познакомиться с обвинителем, представляющим интересы штата. У меня схватило живот, а следователь не имел понятия, где искать женский туалет. Пришлось нам с Тэсс отправиться на поиски самостоятельно.

В старом крыле здания пол был вымощен мраморными плитами. Низкие каблуки Тэсс отбивали резкую дробь. В конце концов мы обнаружили туалетную комнату, где я, как была, опустилась на сиденье унитаза и вперилась глазами в деревянную дверь. Мне нужно было хоть немного побыть в одиночестве, чтобы успокоиться. После перехода из одного здания в другое у меня возникло такое чувство, будто сердце вот-вот выскочит из горла. Мне не раз доводилось слышать это выражение, но теперь я поняла его буквальный смысл. К голове прилила кровь, и я испугалась, что меня вырвет.

Из кабинки я вышла бледная как полотно. Смотреться в зеркало не хотелось. Вместо этого я стала наблюдать за Тэсс. Она поправляла эффектные гребни.

— Ну, вот так. — Результат ее вполне удовлетворил. — Идем?

Поймав мой взгляд, она подмигнула.

Рядом с нашим провожатым стояла Триша. Они с Тэсс были полной противоположностью друг другу. Сотрудница кризисного центра, Триша завершала все свои послания словами «с сестринским приветом» и не вызывала у меня особого доверия. Другое дело — Тэсс: я впервые встретила женщину, которая создала для себя особый замкнутый мир, не боялась выбиваться из общей массы и не стеснялась своих причуд. Триша вела себя слишком назойливо. Ей непременно хотелось пробудить мои чувства. Вряд ли это могло пойти мне на пользу. Здание суда в округе Онондага не слишком располагало к излиянию чувств. Оно располагало к тому, чтобы отстаивать истину. Мне стоило немалых трудов удерживать в памяти гнусные подробности, чтобы по первому требованию внятно проговорить их вслух. Тэсс заряжала меня решимостью. Это было куда ценнее сестринских приветов. Я сказала Трише, чтобы та шла домой.