И вот однажды ты себя застаёшь за таким занятием: стучишь ты, значит, по столу кулаком, а изо рта у тебя летят во все стороны слюни. И вдруг ты понимаешь, что все предыдущие твои начальники были, в общем-то, не такие уж хуёвые, и что из всех этих начальников самый хуёвый именно ты.

А вообще — почему они начальники? Чья это идея, что должны быть начальники? Они что — знают некие секретные вещи, которых больше никто не знает? Они сами-то стали счастливыми, чтобы научить других? Ну ладно, сейчас они несчастные, потому что мы все хуёвые работнички. Ну а если мы всё-всё сделаем, как надо, вовремя, красиво и так, что не оторвёшь, тогда оно наступит, это счастье? Вот это, которое мы сделаем, оно кому-то нужно, кроме того человека, который это заказал? А ему самому оно нужно или тоже нужно только его начальнику?

А может быть всё это вообще никому не нужно? Может быть самое умное — это взять такой узелок на палочке, какие бывают у ёжика или чиполлино, и попиздить куда-то по кривой такой тропинке, какая бывает только в мультфильмах?

Всегда, кстати сказать, страшно было интересно: а что же там в этом узелке? Не кальсоны же.

Глупые идиоты совершенно непонятно почему делят людей на мужчин и женщин, черножопых и белоухих, толстых и тонких и ещё там много у них всяких делений. На самом же деле люди делятся по одному единственному признаку: они бывают Лысые и Волосатые.

Среди женщин Лысые — скорее исключение, поэтому женщины никак не делятся, они практически монолитные. Худые, толстые, блондинки, лесбиянки и негритянки — все они Волосатые и всё. Никаких других важных признаков у них нет. Даже то, что они женщины — это тоже несущественно.

Мужчины же, напротив, очень сильно делятся на Лысых и Волосатых. При этом вовсе нельзя сказать, что скажем Лысые отличаются особенной жестокостью или, наоборот, весёлым характером, что они умнее или глупее, чем Волосатые — они просто Лысые, этого достаточно.

Известное всем строгое чередование Лысых и Волосатых среди правителей России говорит лишь о том, что в мире таки существует строгий порядок, а больше ни о чём не свидетельствует. Нельзя сказать, что Сталин, Брежнев, Черненко и Ельцин тяготели например к диктатуре, а Ленин, Хрущёв, Андропов, Горбачёв и Путин — наоборот к демократии, ничего такого не замечено. Путин, кстати сказать, ещё не вполне Лысый, но безусловно уже и не Волосатый. Это очень важный момент, он ещё проявится, но тогда будет уже поздно.

С особым же подозрением следует относиться к Ложным Лысым, то есть тем Волосатым, которые бреют голову, и к Ложным Волосатым, которые пересаживают волосы на лоб. А самые опасные — это те, которые носят Зачёс, таких людей вообще не должно быть.

Когда дни становятся совсем короткими, а ночи длинными, это означает, что скоро уже у тех людей, которые усердно занимались весь год трейдингом и франчайзингом, андеррайтингом и хеджированием, наступит Крисмас. И придёт к ним аккуратный Сантаклаус и споёт им джынгл-белз. И достанет он из своего мешка всё что есть в этом мире Прекрасного: Чизкейков и Кукисов, Экстра фреш и Ультра Уайт Хендипак, Дайрект Драйв и Дуал Экшн, Трипл Скан и фрешнес Контрол, и много-много ещё такого, о чём другие люди даже и не слышали никогда, а если и слышали, то ничего всё равно не поняли, зачем оно нужно.

А к тем людям, которые весь год с трудом успевали по арифметике и правописанию, выпиливали кривые табуретки и собирали утиль, к ним только считай через неделю постучит клюкой в дверь в жопу пьяный Дед Мороз, даже без Снегурочки, которую как раз в это время ебут предыдущие поздравленные.

Он достанет из своего грязного мешка Кулёк — тот самый, который много-много лет добывает он на своём севере из нескончаемых запасов в слое Вечной Мерзлоты: в Кульке лежит зелёное пятнистое яблочко и обязательно мандарин, без мандарина Кульков не бывает. Ещё там есть много леденцов дюшес и ирисок золотой ключик, пять карамелек гусиные лапки, три шоколадных батончика, несколько невкусных шоколадных конфет с белой начинкой и две очень вкусные конфеты: мишка на севере и красная шапочка. В некоторых кульках ещё попадается грильяж, но это как кому повезёт.

За этот Кулёк он потребует, чтобы ему спели в-лесу-ро-дилась-ёлочка, но даже не дослушает до конца, потому что за последние двести лет ёлочка эта его очень сильно заебала. Потом он выпьет рюмку, Дед Морозу от рюмки отказываться запрещено, и уйдёт, не попрощавшись, куда-то в ночь. Но там в ночи очень страшно и летают везде китайские ракеты, и поэтому заснёт Дед Мороз прямо на лестнице, подложив под голову свою ватную бороду, которая как раз для этого ему и нужна.

Ну вот, значит, помянем старый год, только не чокаться.

Закусить, помолчать и, глядя в выпуклые президентские глаза в телевизоре, настучать на самих себя: чего не сделали, а чего, наоборот, наделали, чего несли, поскользнулись и вдребезги, а чего донесли, понюхали — и в мусоропровод. Про то новое счастье, которого нажелали под прошлые куранты себе лично и всем не пригнувшимся, про то, что из этого вышло, и пообещать больше так не делать.

А вот и он — счастливый, совсем новенький вот уже на нас наступает: хряп-хряп, зубищи лязгают, ножищи колесом и грохочут вокруг него китайские канонады. И всё будет теперь не так, всё будет подругому.

Главное — ни в коем случае не смотреть, как этот кошмарный Женя Лукашин ест заливную рыбу без хрена. Все наши несчастия произошли от того, что Женя Лукашин ел заливную рыбу без хрена. И от Нади этой, ещё более кошмарной. Каждый год, как только мы собрались уже, чтобы всё было подругому, она тут же споёт про то, как ей нравится, что мы больны не ей, и всё опять как всегда: просыпаемся мы на том же диване, и едим всё тот же прошлогодний салат, и поправляемся мы прокисшими ядовитыми напитками, и после второй же рюмки наступает ночь, и февраль у нас на носу, короткий месяц, в который ничего ровно нельзя успеть сделать, и весна потом наступает в мае, и лето прошло словно и не бывало, и арбузы потом все несладкие, и яблоки червивые, и вот уже опять темно и чавкает под ногами, и опять всё-всё просрали.

Зато, если мы не увидим Женю Лукашина, то завтра мы проснёмся, а там утро красит. И ночь нежна. И трава до того по пояс, что так бы её всю и съел. И прямо из подъезда вышел — а там поползень, бересклет и вереск, и мы всех их друг от друга отличаем. И люди все такие, что даже не противно: вопросы задают только те, на которые можно ответить, больше трёх не собираются, а если собираются, то не галдят. И вообще всё как-то эдак шелестит и повевает, а вовсе не скрежещет и пердит. И в небе что-то вращается само по себе, без нашего участия, но красиво. Вон там плещется слегка, но не брызгает, вон оттуда немного светит, но не так, чтобы прямо в морду, дождик идёт или снежок, но за шиворот не течёт и под ногами не чавкает. И даже сигарету если закурить не с того конца, то получается ещё вкуснее.

Вот так оно всё и должно быть. Непонятно, правда, почему всё это должно наступить именно первого января. Но почему бы и не первого января, в конце концов, какая нам в жопу разница.