— У меня девушка одна, — нервно проворчал тот. — И вы это знаете. Зовут ее Леся. Я встретился с нею около института в тот проклятый вечер примерно в одиннадцать.

Коваль сжал губы и печально закивал головой. Он уже понял, что этот нахохлившийся парень не пустит ни его, ни кого-то другого в свою жизнь. Не раскроет души. И все-таки сделал еще одну попытку:

— Вспомните хотя бы, по каким улицам вы ходили.

— Не помню.

— Ну как же… Шли, шли… наверно, останавливались, оглядывались, потом шли дальше. Так ведь гуляют все люди. Что привлекло ваше внимание? Вспомните. Это поможет вам восстановить в памяти весь путь.

— Кажется, по бульвару Шевченко шел, потом Владимирская, Крещатик…

— Дальше.

— А дальше не припоминаю.

— И через несколько часов встреча с Лесей. Такой провал памяти, — сочувственно произнес Коваль. — А то, что вы встретились около института именно с Лесей, это правда? Или, может быть, это не Леся была? — Подполковник остановился около стола и потянулся к ящику с таким видом, будто бы там лежали какие-то очень важные документы. — А?

Коваль заметил, что у Василия напряглась и покраснела шея, что парень втянул голову в плечи. Все, связанное с Лесей, и само имя девушки вызывает у него волнение.

Достав новую папиросу, подполковник сказал:

— Можете ее сейчас увидеть. Подойдите к окну.

Глубокое мягкое кресло буквально засосало Василия. Барахтаясь в нем, он еле выбрался.

Коваль наполовину прикрыл спиною окно.

— Не приближайтесь… Она и так стоит здесь как часовой целыми днями.

— А нельзя крикнуть ей? — Горло Василия свело спазмой, и он еле выговорил эти слова.

— Нет, нет! — Коваль полностью закрыл своей широкой спиною окно. — Скажите, почему вы нервничали, придя к Лесе на свидание? Она это заметила. Вы были бледны и очень возбуждены. Только правда, Василий!

Гущак уставился на подполковника.

— Я вас спрашиваю.

— Это ей показалось, — наконец выговорил парень и отошел от окна.

— А если правду?

— Я ничего больше не помню. Я устал.

Он не заметил, как подполковник вызвал конвоира, и вдруг увидел, что милиционер уже стоит у двери, ожидая команды.

— Это ей показалось. Я был абсолютно спокоен, — глухо повторил Василий. И, не оборачиваясь, вышел из кабинета.

Лесю Скорик, стоящую около управления внутренних дел, подполковник узнал издали. Она никогда не обращалась к Ковалю, лишь провожала его печальным взглядом, словно приходила сюда только для того, чтобы посмотреть, как идет на работу подполковник милиции.

В это утро, снова заметив девушку, Коваль рассердился. Тревожный взгляд Леси исполнен был упрека. Ему и всему делу, которому он служит. Хорошо: девушка добивается истины. Но как она эту истину толкует? Односторонне. Только как милосердие. Но он ничего ей не может сказать, кроме того, что она уже знает.

Коваль остановился у крыльца, внимательно посмотрел на нее. Леся вспыхнула, подошла, поздоровалась. Он молча кивнул, указывая ей на парадную дверь, куда один за другим входили офицеры.

В кабинете посадил ее в кожаное кресло, в котором она сразу потонула, как накануне ее Василий, сам сел на тот же стул, на котором сидел вчера, разговаривая с Гущаком. Леся прикрыла сумочкой колени и не сводила с подполковника настороженного взгляда. Из глаз ее готовы были и хлынуть слезы, и посыпаться искры радости. Все зависело от того, что скажет Коваль.

— Ну, выкладывайте… Что вы хотите мне сообщить? — спросил он.

Что она хочет сообщить! Леся даже завертелась в кресле от негодования: это говорит он, человек, который решает их с Василием судьбу!

— Зачем же вы ходите сюда? Выстаиваете целыми днями под стенами управления. Это ничего не даст. И откуда у вас столько свободного времени?

— Каникулы…

— Да, — вспомнив Наташу, пробормотал Коваль. На мгновение вообразил, что очутился в пионерском лагере. Зеленый забор, алые полотнища транспарантов и знамен, дорожки, посыпанные песком, шум ветра и солнечные блики на высоких корабельных соснах. А на этом фоне растрепанная легким ветерком короткая мальчишеская прическа Наташки и ее теплые глаза. Как же он по ней соскучился!.. — Да, — повторил он, возвратившись мыслями к Лесе. — Каникулы — это хорошо. Но не надо (хотелось сказать «дочка») проводить время около милицейского подъезда. Уехали бы куда-нибудь, пока все уляжется. В студенческий отряд или в пионерский лагерь.

В глазах Леси появились слезы. «Как можно такое советовать!»

Коваль и сам понимал, что это тот случай, когда логика ничего не стоит, когда чувства изменяют и очертания предметов, и краски и мир становится торжественным, как этюды Шопена, или черным, как грозовая ночь.

Он уважал в человеке такие чувства, хотя и понимал, что они не всегда приводят к счастью. На мгновение увидел на месте Леси свою Наташку и рассердился на себя: идиотское сопоставление.

— У вас есть родители?

— А! — она махнула рукой, ей, мол, сейчас не до них.

И Коваль не без ревности подумал о том, что родители всегда на втором плане — и в радости, и в горе.

— Но ведь он не виноват! — упрямо воскликнула Леся. — Он не мог этого сделать!

— Кто это «он» и чего «не мог сделать»? — строго, официально спросил подполковник.

— Василий!

— Это установит следствие.

— Выпустите его! — В глазах Леси наивная мольба. — Я могу за него поручиться. Он ведь не виноват! И вы сами это знаете… — Она всхлипнула. — Зачем вы мучаете его?

— Не плачьте, пожалуйста, — сказал Коваль, наливая воды в стакан. — И не волнуйтесь. — Он и сам считал, что Суббота погорячился, добиваясь санкции на арест подозреваемого. — Я тоже надеюсь, что Василий скоро будет дома.

К удивлению подполковника, Леся только грустно покачала головой:

— Вам больше некого посадить.

«Ну и ну! — подумалось Ковалю. — Вот тебе и разъяснительная работа среди населения! Сколько людей приходит на беседы с работниками милиции, прокуратуры, суда, а столкнувшись с практикой, такая вот девчонка верит, что милиция «если не найдет преступника, то выдумает его». К тому же для нее все едино — и милиция, и прокуратура, и суд. Одна ошибка, один неосторожный шаг, и у человека на всю жизнь сложились ложные представления, которые, как инфекционное заболевание, передаются другим. И тогда уже ни к чему самая квалифицированная беседа».

Решил не объяснять ничего. Впечатление будет сильнее, когда сама жизнь опровергнет ее ложное убеждение. Сделал вид, что не обратил внимания на ее слова.

— В тот вечер Василий не рассказывал вам об этой трагической истории?

— Как же он мог рассказывать, если сам ничего еще не знал! На вокзале дедушка был еще живой!

— А на следующий день?

— Мы больше не виделись.

— Жаль. Как вы думаете, где он бродил в тот вечер? Перед тем, как встретиться с вами.

Леся пожала плечами.

— А с кем он дружит, кроме вас?

— Не знаю. Мы с Василием недавно дружим, с весны.

— Значит, несколько месяцев?

— Да.

— Вы весь вечер были тогда в институте на собрании?

— Да.

— Это было собрание студентов, которые на лето остались в городе?

Леся подняла на подполковника настороженный взгляд. Посмотрела на разноцветные колодки орденов и медалей, на знаки отличия. К чему он клонит? Она ведь все, что знала, рассказала, когда ее вызывали сюда.

— Повторим задачу, — сказал Коваль. — Василий Гущак в восемнадцать часов поехал со своим дедом на пригородный вокзал. Позже деда нашли в Лесной, на рельсах. По словам Василия, дед поехал в Лесную один, а он, Василий, вернулся в город, где встретился с вами около института в двадцать три часа. Так? Именно в это время закончилось собрание, на котором вы были и с которого не выходили. Он уже ждал вас?

— Сказал, что ждет давно. Даже сердился.

— Минут десять. Дольше?

— Точно не говорил. Но, видно, долго: очень уж нервничал.