—  Прыгайте и разбегайтесь! — закричал он не своим голосом.

В руках возницы внезапно оказалась винтовка, он быстро присел за камнем.

Лю отбросил трубу, которую все еще держал в руке, и тоже закричал:

—  Прыгайте и разбегайтесь! — и сам первый спрыгнул с подводы.

Вслед за ним упало несколько пальто. Он хотел было поднять их, но возница Хамид уже стрелял из-за прикрытия. Лю, пригнувшись, подбежал к нему.

—  Хамид, давай мне винтовку! — Но винтовок больше не было. Лю прилег за камнем.

Женщины не прыгали, не разбегались. Вера Павловна, уткнувшись лицом в тюки, что-то громко бормотала. Сарыма крепко держала Тину, но девочка вдруг выскользнула из ее рук, вскочила и, стоя во весь рост на расползающейся мягкой поклаже, подняла вверх руки и пронзительно закричала:

—  Что ты делаешь, Жираслан! Перестань, перестань стрелять, Жираслан!

Лю ворочал головой туда и сюда, стараясь ничего не упустить.

На Аюба, стрелявшего из-за прикрытия, вдруг откуда-то сверху со скалы свалилось несколько человек. Но не так-то легко было одолеть богатыря. Огромный клубок схватившихся насмерть людей покатился по крутому склону. Для всадников путь был открыт.

Мгновение — и мимо подводы, мимо Лю, прижавшегося к колесу, промчались с винтовками в руках, в развевающихся башлыках три или четыре всадника. Нет, Лю не мог ошибиться — впереди скакал Жираслан. Он узнал и его коня — Эльмеса. Всадники стреляли в воздух и кричали:

—  Казгирей Матханов порвет большевистские силки! Да здравствует Казгирей Матханов! Иналова жена наша! Вперед!

А тот, в ком Лю признал Жираслана, на ходу бросил:

—  Жираслан женщин не трогает. Не бойтесь!

Конники промчались, улеглась пыль, из-за куста поднялся возница. На нем лица не было. Встал Лю. Встал и тотчас же увидел расширившиеся от ужаса глаза Сарымы. Она держала на руках Тину. Лучшее школьное платье девочки было залито кровью, ее голова беспомощно откинулась, лицо побелело, глаза закатились.

—  За что побил нас аллах? — взывала Сарыма. — О, алла, о, алла... За что ты караешь нас? Лю! Слышишь ты, Лю, убили нашу Тину...

Лю смотрел и не хотел верить своим глазам. Так же молча, с выражением ужаса смотрела на девочку Вера Павловна.

—  Сейчас принесу воды, — проговорил возница, отложил винтовку и с шапкой в руке полез по скале к ручейку, безмятежно журчавшему между камнями.

А сзади стреляли, выстрелы отдавались эхом по ущелью.

Где же Аюб, что с ним? Погиб? Неужели Жираслан победил?

Прославленному князю-бандиту и в самом деле казалось, что все идет так, как он задумал.

Конечно, он заранее знал о предстоящей поездке Веры Павловны с магазином на колесах. И сегодня его люди следили за нею, за Эльдаром, за Аюбом, за каждым их шагом от самого Нальчика.

Собственно, Жираслан был против этого налета, но для его сподвижников слишком соблазнительной была добыча — груз пальто составлял значительную ценность, — и они настояли на своем. Подумавши, Жираслан согласился. Он увидел здесь некоторую пользу для себя. Он решил произвести нападение с таким расчетом, чтобы оно было расценено всеми не как простой грабеж, а как возмездие за обиды, нанесенные шариату. И это будет понято именно так, если здесь, в ущелье, вновь прозвучит безупречное имя Казгирея Матханова.

И все, казалось, шло, как задумал Жираслан. Не была только правильно оценена мера отваги и мужества Аюба и его бойцов.

То, что совершили Аюб и его бойцы, не забыто до сих пор. Имя этого человека стало в один ряд с именами легендарных героев кабардинских нартов, и по заслугам.

Каким образом удалось богатырю это сделать, сказать невозможно, но вдруг Аюб показался на дороге снова, весь изодранный, весь в крови, с маузером в руке. Там, где только что произошла его схватка с врагом, бродили, пощипывая траву, две или три лошади под седлом. Аюб изловчился и схватил одного из коней под уздцы, вскочил в седло и, не теряя ни минуты, взял с места в карьер. Аюб помчался вслед за Жирасланом и его сподвижниками, на скаку оглядывая подводу, плачущую Сарыму, залитую кровью Тину, возницу Хамида, спускавшегося со скалы с шапкой, наполненной водой. Промчался, окровавленный, с почерневшим лицом...

 Почти совсем стемнело. Люди на подводе были предоставлены самим себе.

Не всякая женщина была бы способна сделать то, на что оказалась способной Сарыма. Когда-то в нальчикской больнице, где ее лечили от раны, нанесенной людьми того же Жираслана, Сарыма научилась делать перевязки, и вот она прежде всего занялась раненой девочкой. Шальная пуля прострелила грудь навылет. Вероятно, Тина была сражена в тот момент, когда, вставши во весь рост, кричала: «Жираслан, перестань!» Девочка лежала без сознания.

Понемногу приходя в себя, Вера Павловна пыталась помочь Сарыме и Лю, но ей это удавалось плохо.

А дорога была каждая минута. Ехать в Средние Батога было невозможно, но как возвращаться в Нижние Батога, если в той стороне продолжается бой? Что там? Что с Аюбом, проскакавшим на Помощь товарищам? В ушах Сарымы все еще стояли выкрики, с какими промчались мимо Жираслан и его люди. Вера Павловна все спрашивала, едва шевеля губами:

—     Сарыма, но как же это понять, что это значит?

—     Вера Павловна, это я не могу сказать. Наверно, и не каждый мужчина может объяснить это, — говорила Сарыма. — Но нам, Вера Павловна, сейчас нужно думать, как спасти Тину.

Выстрелов уже не было слышно. И Сарыма настойчиво потребовала, не медля ни минуты, возвращаться в Нижние Батога, там они смогут спасти Тину, успеют спасти и тех, кто, наверно, ранен в бою и сейчас нуждается в помощи. Хамид и Лю согласились с Сарымой, Вера Павловна в отчаянии ломала руки и приговаривала:

—   Не знаю! Ничего не могу сказать, Сарыма! Только не оставляйте меня здесь одну!

«Сарыма! Милая Сарымочка! Не оставляй меня!

Подвода двинулась. Оседланные кони, щипавшие травку между камней, пошли вслед за подводой. Спускаться под гору было легче.

Лю и Сарыма не сводили глаз с бедной девочки, лежавшей в забытьи.

До сих пор все происходило так стремительно, что не оставалось времени подумать. В который раз за свою недолгую жизнь Лю безмолвно спрашивал себя, почему же так происходит. Как случается, что благополучие, радость, красота вдруг сразу и грубо сменяются несчастьем, страданием, уродством? Давно ли он ехал этой же дорогой и вокруг было все так прекрасно, так светло, так радостно? Давно ли улыбалась ему Тина? Лю вдруг вспомнились те дни его детства, когда на Шхальмивоко наступали войска Шкуро, пулеметные и пушечные выстрелы, тревожное кудахтанье кур. Сколько времени прошло с тех пор? Сколько сменилось зим и лет!

 Сколько наслышался он разных умных, обнадеживающих слов отца и матери, Казгирея и тех поэтов и писателей, с которыми он -знакомился по книгам! Так хотелось верить, что всегда будет весело, приятно, справедливо, — и вдруг!..

«Если бы с нами был Казгирей, не случилось бы ничего подобного, — вдруг почему-то подумал Лю, — а люди Жираслана неправду кричали. Разве можно нападать на женщин, на мирных людей? Разве Казгирей позволил бы? Не может этого быть!.. Но где Аюб? Помочь ему!»

И тут Лю безотчетно спрыгнул с подводы, схватил винтовку возницы и со всех ног побежал по дороге туда, где, по его предположению, Люб вел неравный бой.

Он услышал за собой отчаянный крик Сарымы:

—    Лю, куда ты, вернись! Горы повторили крик.

Лю, прыгая с камня на камень, хватаясь свободной рукой за ветви деревьев, взобрался на вершину скалы и исчез в чаще мелкого кустарника. Он бежал все дальше и дальше по самой бровке высокого скалистого обрыва. Отсюда была видна та часть дороги, что раньше была скрыта от глаз. Но в наступающей тьме горного вечера трудно было что-либо различить вдали. Лю глазами искал Аюба, прислушивался к топоту конских копыт, к еще раздававшимся одиночным выстрелам, и вдруг — Лю не сразу поверил своим глазам — он увидел внизу на дороге мчавшихся друг за другом Жираслана и Аюба. Как? Жираслан опять скачет назад, к подводе с женщинами?