Маша первая заметила сигнал на экране: ей показалось, что на его ровной матовой поверхности появилась мерцающая точка. Штурман тотчас «сориентировался» и предложил Росову изменить курс.

Точка на экране становилась все отчетливее. Штурман возился с приборами, старался дать увеличение. Изображение на экране должно было стать таким, словно предмет наблюдают в бинокль. По экрану помчались искрящиеся полосы, он порозовел. То в углу, то в середине на нем что-то мерцало. Маша различала теперь уже две точки. Они постепенно росли, туманные, становились все отчетливее.

— Коньки! — воскликнула изумленная Маша.

— И впрямь коньки, — подтвердил примостившийся около экрана Костя.

Росов пошел на снижение. Костя и Маша перебежали в кабину с куполом, рассчитывая увидеть людей на льдине. Свободное ото льдов море было покрыто геометрической сеткой, словно заштриховано, и лишь кое-где виднелись белые пятнышки льдин.

— Волны, — кратко пояснил Костя.

Скоро сетка исчезла. Лодка шла круто вниз. Теперь уже были видны огромные волны.

— Заденешь такую за гребешок — каюк, — сказал Костя.

— А если понадобится сесть? — спросила Маша.

— Когда волнение больше двух-трех баллов — посадка запрещается, — строго ответил недавний авиалнхач.

Волны действительно были страшные. Лодка накренилась. Росов делал вираж. Он, очевидно, заметил льдину, которую искал. Вот она, криво взлетающая на хребты! Маша всматривалась в ее белую поверхность.

— Нет людей, — сказал Костя. — Одни коньки на льдине…

Маша снова пришла к штурману.

Он радировал на гидромонитор о найденных коньках.

«Неужели это все, что осталось от людей?» — тревожно думала Маша, до боли в глазах всматриваясь в экран.

И ей еще раз посчастливилось. Она заметила точку, которая в тот же миг исчезла. Штурман ничего не видел и сомневался. Но Маша настаивала. Опыт тонкого наблюдателя помог ей.

— Вижу, — снова уверенно сказала она.

Штурман дал увеличение.

Действительно, на экране что-то появлялось и исчезало.

— Словно сигналы, — неуверенно сказала Маша

— Нет у них такой аппаратуры, — отмахнулся штурман.

— Будто тире и точки, — настаивала Маша. — Жаль, не знаю азбуки Морзе.

— Арамису она известна, — отозвался Мухтар. — Позвольте проявить свои познания. — Подойдя к экрану, он стал всматриваться.

— Помехи! — не верил штурман. — Не будет металлический предмет появляться и исчезать.

— Тире и точки? — переспросил Мухтар. — Тогда можно прочесть слово.

— Какое слово?

— Мол.

— Мол! Только они могут сигнализировать! И знаете как? Проволокой. Мне при некоторых опытах приходилось этим пользоваться.

Штурман уже не спорил: он лихорадочно вычислял новый курс, на который должна была лечь лодка. Снова Росов пошел на снижение и скоро на бреющем полете помчался над самыми волнами.

— Ой, не зацепи гребешок! — предупреждал командира Костя в особо опасные мгновения.

— Знаю, — отрезал напряженный Росов.

Он увидел на льдине людей и сделал над ними круг.

Костя и Аубеков сбросили резиновую лодку. Маша никого не рассмотрела как следует. Кажется, их было двое, они лежали на льдине.

— Вот он, металлический штырь, — указал штурман на экран, — теперь на него будем нацеливаться.

На экране Маша отчетливо видела штырь сброшенной резиновой лодки.

— Переберутся ли они в нее? — беспокоилась Маша. Штурман связался с капитаном гидромонитора.

— Прошу прощения, Федор Иванович, — сказал штурман. — С вами хочет переговорить наш командир.

Командир лодки подошел к микрофону. Маша стоялча с ним рядом. Росов доложил о найденных людях, о сброшенной им резиновой лодке.

— Шторм баллов девять-десять, — говорил он. — В лодке долго не продержатся.

— Корабль сможет подойти лишь через несколько часов. Наши вертолеты на далекой базе, к вам не долетят.

— Не долетят, — подтвердил Росов.

— Спешу на помощь, — сказал Терехов.

Связь оборвалась.

Росов приказал Косте держаться вблизи замеченных льдин и позвал Машу в заднюю кабину. Почти испуганная видом летчика, его мрачным, решительным лицом с глубокими складками у губ, Маша пошла следом за ним.

— Вот что, Маша, — сказал он, впервые назвав ее так после злосчастной прогулки в Голых скалах. — Несколько часов людям в лодчонке не выдержать. Не будь вас, знал бы, как поступить.

— Не будь меня? — почти обиделась Маша.

— Людей с лодчонки надо снять, вот что, — строго сказал Росов.

— Но как? — ужаснулась Маша. — Разве вы сумеете это сделать?

— Был на севере один такой летчик, который мог. Еще во время войны. Шлюпка в море оказалась. Женщины и ребятишки с потопленного корабля. Шторм был такой же, как сегодня. Он их спас.

— А вы?

— Попробовал бы, если…

— Что?

— Если бы вас не было.

— Как вам не стыдно!

— Рисковать собой, своим экипажем могу, но вами…

— Мной?

— Видным ученым, женщиной… любимой…

— Как вы сказали?

— Вами, Маша, рисковать не могу.

— Росов, вам я могла бы вверить свою жизнь.

— На эту минуту? — испытующе спросил Росов.

Маша замотала головой, глаза ее наполнились слезами.

— Нет, Дмитрий, не только на эту минуту.

— Тогда… коли так… — Росов неожиданно схватил слабо сопротивляющуюся Машу в объятия, крепко поцеловал и, оставив ее, смущенную, растерявшуюся, прошел в кабину. — Иду на посадку! — крикнул он счастливым голосом своим «мушкетерам».

Летчики только переглянулись между собой. Потом Костя, словно слова командира, наконец, дошли до него, схватился за голову.

— Тебе, лихачу, наука будет, — заметил Мухтар.

Штурман спокойно радировал о происходящем на гидромонитор. Маша пришла к летчикам. Она хотела быть с ними.

— Прошу вернуться, — сказал ей Аубеков, подавая пробковый пояс. — Я сейчас открою там купол.

Маша все поняла и молча подчинилась. Пол накренился под ногами у Маши. Одно коротенькое крыло лодки опустилось ниже горизонта, другое показывало в облака. Росов разворачивал машину. Маша почувствовала резкое уменьшение веса, как в лифте университета. Лодка шла круто вниз. Маше стало страшно. Она не могла зажмуриться, и близкие, пугающие волны были у нее прямо перед глазами. Косматые, гигантские, они неслись на Машу, грозя ударить лодку, разломать на части. Они, показалось Маше, походили на железнодорожные насыпи, сорвавшиеся с места.

И вдруг привычный шум моторов стих, в полуоткрытый купол ворвались свист ветра и шипение пены.

Одно крыло лодки все еще было ниже другого. Росов продолжал «выруливать». Волны надвигались только сбоку и притом все замедляли свой бег. Это было поразительное ощущение. Росов словно остановил волну. На самом деле он лишь так вырулил летающую лодку, что она пошла точно над гребнем волны. Лодка одновременно двигалась и вдоль волны и вместе с волнами по ветру, с такой же, как волны, скоростью. Потому Маше и казалось, что волны остановились.

Самолет летел вдоль волны. Неподвижная, приближаясь лишь снизу, она походила на широкий крепостной вал, почти задевая за грудь летающей лодки. И теперь Маше казалось возможным сесть на этот гостеприимный вал, словно по волшебству застывший в море…

— Будь волнение меньше — не посадить! А теперь… спина у нее — будь здоров! — как дорожка на аэродроме!

Маша оглянулась. Это говорил Костя. Глаза его восхищенно горели. Сам же он был бледен. Рядом стояли и другие члены экипажа: повеселевший, снова добродушный штурман, гибкий, собранный Мухтар. Командир всем приказал приготовиться к катастрофе Он один остался в кабине пилотов. Маша решительно направилась к нему.

Удар от прикосновения к гребню волны был ничтожным. Лодка помчалась по хребту, перемещаясь по морю вместе с волной, постепенно теряя скорость. Маша смотрела перед собой через переднее стекло, одновременно видя напряженную шею Дмитрия. Стекло стало мокрым от брызг и пены.

Росов включил атомный двигатель, сзади взревело, лодка вздрогнула. Маша видела, что Дмитрий пытается удержаться на волне, не дать лодке сойти с гребня. Лодка чуть взлетела, словно стараясь опять подняться, потом снова провалилась. У Маши захватило дыхание, она вцепилась в переборку. Волна ударила лодку в бок. Вверху мелькнул пенный гребень. Маша почувствовала, что падает. «Конец, Дмитрий!..» — подумала Маша, но не рванулась в заднюю кабину с открытым куполом.