Эти мысли всецело захватили Женю. Два дня она ходила по кораблю сама не своя. В памятный для нее час она остановилась у реллингов, перегнулась через них, смотря вниз, на лед. Прямо под ней работал водоотлив. Из маленького окошечка в борту корабля вырывалась струя воды. Женя смотрела на нее, и она казалась ей закрученной. Вот так же изображают струю воды в витринах магазинов, заставляя крутиться стеклянную палочку с винтовой нарезкой на ней. Палочка крутится, а кажется, что прозрачная жидкость падает вниз. Струя касалась льда все в одном и том же месте. Ведь корабль был зажат льдом и дрейфовал. Струя падала на лед и там намерзала бесформенным наплывом.

Женя подумала о том, что каждая капелька воды, вылетая из окошечка, мчится по спирали, для того чтобы замерзнуть внизу. А будь мороз посильнее, она, быть может, замерзла бы на лету. И вдруг Женю словно полоснула неожиданная мысль. «А если заставить ее замерзнуть на лету, сильным охлаждением заставить? Замерзшая сосулька, если ее с нужной скоростью отводить, будет непрерывно удлиняться! Половина струи будет жидкая, а ровно на половине она будет застывать». Ведь это же и есть непрерывность, о которой она мечтала!

Жене стало трудно дышать, она сорвала с себя шарф.

А если это не вода, а расплавленный металл? Он идет струей по трубчатой форме — кокилю, который вертится и в то же время охлаждается. Как раз на половине кокиля металл, распределяясь по его стенкам и двигаясь вдоль формы, застынет, превратится в сползающую вниз, вращающуюся трубу, которая станет выходить непрерывной раскаленной макарониной.

Кажется, она что-то изобрела!.. Неужели так и изобретают? А говорили, что женщины не могут изобретать, не было женщин-изобретателей! Кстати, не было прежде и женщин-композиторов. Может быть, это и в самом деле новый способ непрерывного, винтового литья труб?

Женя отправилась в кают-компанию и принялась бурно импровизировать, взволнованная, растерянная. Она боялась сказать кому-либо о своей идее. Ей казалось, что ее высмеют.

Но ведь она изобретала для Алеши. Он должен узнать, что это для него. Если ее метод удастся, можно будет изготовлять трубы в огромном количестве, дешево и почти совсем без людей.

Прошел еще день, но Женя так и не рискнула пойти к Алексею. Она пошла к Федору.

Капитан был озабочен. Корабль попал в дрейф, его уносило на север от Дальнего Берега. Кто знает, удастся ли вырваться? Ни с одним из своих помощников капитан, пожалуй, не поделился бы своими тревогами, но с Женей готов был поделиться.

Он увидел ее на мостике и, обрадованный, направился к ней, на ходу раскуривая трубку, но так и не успел ничего сказать. Женя ошеломила его своим сообщением.

Смущаясь, то краснея, то бледнея, она рассказала, как мучилась последние дни, как стремилась найти решение вопроса об автоматизации производства труб для Алешиного мола. Женя говорила сбивчиво, но Федор понял все. Он понял, что изобрела Женя, — он гордился ею, — и он понял, что она рассказывает ему все это для того, чтобы он пошел к Алексею. Только привычка владеть собой помогла скрыть боль: «Опять Алексей! Всегда Алексей!»

Они спустились вместе по трапу. Женя осталась на палубе.

Алеша приветливо встретил Федю. Ему давно хотелось его увидеть — таить в себе радость стоило большого труда. Горе еще можно скрыть, но радость скрыть человеку куда труднее.

Федор заговорил. Он сразу заметил, как изменилось, стало сначала недоуменным, потом хмурым лицо Алексея.

— Честное слово, фортепианные концерты и технические изобретения — далеко не одно и то же, — сокрушенно вздохнул Алексей. — Отвергнуть прокатку? Увы, вековой опыт металлургов не опровергнешь, поглядев на струю водоотлива, — он сделал жест рукой, словно отмахиваясь, и тотчас увлеченно заговорил о другом. — Знаешь, бросим к черту чепуху. И дуться бросим. Слушай…

И Алеша, радостный, торжествующий, рассказал о том, как учитель из оленьей тундры предложил заморозить мол холодом Арктики.

— Теперь это уже не моя идея. Она принадлежит всей Арктике!

Федор сосредоточенно раскуривал трубку. Алексею пришлось долго ждать, пока, наконец, Федор сказал:

— Слушай, Алексей… Легко относишься. Слишком легко.

— Что ты имеешь в виду?

— К дружбе легко относишься, к другим чувствам… К такому человеку, как Женя, — Федор помолчал. — К чужим мыслям. К своему замыслу, наконец!

— Объясни, — строго потребовал Алексей

— О твоем замысле поговорим. Нелепо думать, будто под лед можно спускать трубы.

— То есть как это нелепо?! — вспылил Алексей. — Я ночи не спал, считал. Вот смотри! — Он схватил ворох бумаг и положил его на стол перед Федором.

— Наш корабль дрейфует. Зажат льдами. Лед Арктики всегда дрейфует. Спустишь трубы под лед, сооружение еще не замерзнет, лед сдвинется — вырвет трубы из дна. Плотина погибнет раньше, чем появится. Учитель-оленевод не учел этого. Инженер обязан был учесть.

Алексей вскочил. Друзья молча смотрели друг на друга. Рука Алексея потянулась к ставшему влажным лбу, но остановилась на полпути и стала аккуратно складывать бумаги, лежащие на столе.

Федор первым опустил глаза:

— Прости, мягче надо было.

— Нет, зачем же?

Федор ушел.

Льды дрейфуют…

Алексей оделся и вышел на палубу. Какое-то черствое спокойствие овладело им. Он прогуливался, улыбаясь и насвистывая что-то себе под нос. Всем могло показаться, что он очень весел.

Новый удар Алексей воспринял уже не так, как первые. Он не согнулся, но не было ни мысли, ни отчаяния, ни даже досады. Просто пустота и ничего больше.

Льды дрейфуют!

Он оглядел горизонт. Вот оно, белое безмолвие, мертвой хваткой сковавшее и льды и корабль. Трудно было поверить, что вся эта равнина движется. Так же трудно поверить, что движется Земля с ее городами, дорогами, лесами, горами, морями… Но Земля все-таки движется, а льды… дрейфуют.

В досаде на самого себя, Алексей думал: «Как я мог так увлечься и не заметить очевидного. У шахматистов это называется „прозевать“ ферзя или мат в один ход. Даже у чемпиона мира может случиться „шахматная слепота“. Любопытный случай „технической слепоты“! Учесть все сложнейшие технические тонкости и забыть лишь про дрейф льдов».

Дрейф льдов! Сколько он читал о дрейфе льдов! На него просто нашло затмение! Да и не только на него. На Галю, на Виктора! Слишком уж им хотелось, чтобы идея ледяного мола была спасена! Слишком уж они хотели поверить в предложение носителя славных традиций острова Врангеля!

Заложив руки за спину, Алексей гулял по палубе. Потом остановился около пароходной трубы, прижался к ней спиной. Приятно грело.

К Алексею шла Женя. Он смотрел на нее отчужденно, как бы видя в первый раз. Красивая, несколько холодноватая женщина, шубка не скрывает ее тонкой фигуры. Гордая, если не заносчивая манера держать голову. Подходит, будто собирается проронить на ходу два-три снисходительных слова.

Женя шла к Алексею по палубе с тревожно бьющимся сердцем. Алеша показался ей осунувшимся, неприветливым, словно покрытым ледяной коркой.

Встреча произошла около пароходной трубы. Каждый ждал от другого простых теплых слов.

Женя сказала:

— Федя сейчас говорил со мной.

Алеша усмехнулся:

— О дрейфе льдов?

— Ты угадал, — удивилась Женя.

— Не трудно.

— Почему ты усмехаешься? Это очень интересно.

— Уже не интересно.

— Почему? Ведь это же открытие, и касается всех нас.

— Открытие чего? — недоумевал Алексей,

— Нового острова. Федя нанес на карту наш дрейф. Корабль неожиданно отклонился влево, на запад. К востоку от нас, несомненно, препятствие для льдов, неизвестный остров.

— Вот как? — Алеша закусил губу. Оказывается, они говорили о разном и уж, во всяком случае, не о том, о чем должны были бы говорить. — Почему это нас непосредственно касается? — почти раздраженно спросил он.