— Как ты долго ходил! — сказал Антон. — Я бы... эта... живо сбегал.

— Да, — согласился Сережа, — ты бы давно прибежал.

— В самом деле, Сергей, ты будто на прогулке Люди ждут, а ты... — недовольно сказал Толя.

— Ждете, а козлы где? — возразил Сережа. — Вроде как могли бы сделать.

Толя длинной палкой поправил костер:

— Вот ты и сделай. Мы тут с костром сколько провозились, а ты только за водой сходил.

Сережа вспыхнул. Если бы они знали, кого он встретил сейчас! Если бы они знали, что он пережил! Они тут пели и смеялись, а у него волосы поднимались на голове от страха.

Ему очень хотелось это высказать. Но Сережа промолчал. Расскажешь — испугаешь девчонок. Да и к чему? Он не любил рассказывать о своих чувствах и мыслях.

— Антон, давай-ка!.. Помоги мне.

Антон не знал, как ставить козлы. К тому же он был неповоротливый, неуклюжий.

— Дай, я! — вызвалась Катя. — Антон не сумеет.

— Ничего, сумеет, — возразил Сережа.— Сначала все не умеют.

Антон помог Сереже поставить козлы и повесить котелок. И ни разу ни споткнулся и воды не плеснул. Только краешек рукава подпалил. Но теперь ему уже было все равно, за все сразу терпеть от матери — и за штаны и за курточку...

— А Толя мастер костры раскладывать! — сказала Светлана, любуясь огнем. — У отца научился, да?

— Ну, я уж их, этих костров, не знаю сколько раскладывал... Отец даже и не смотрит, только скажет: «Разожги костер» — и все. А уж я сам знаю, как и что... Отец даже удивляется всегда, как у меня костер полыхает. У нас в тайге тот не таежник, кто костра разложить не умеет!

— Эй! Эй! — вдруг вскочил Сережа. — Трава горит.

Все отпрянули от костра. Вокруг него мерцающим венком тлели трава и хвоя.

— Ой, тушите скорей! — со страхом закричала Светлана. — Теперь по всему лесу пойдет...

— Не окопали костер-то! — сказал Сережа. — Забыли! Давай, ребята, окапывай скорей! Доставай ножи! Палками можно. Девчонки, забивайте огонь ветками! Хлещите его!

Мальчики торопливо принялись окапывать костер — кто палкой, кто ножом. Катя и Светлана наломали свежих веток и принялись тушить огонь, прибивая его к земле. Толя торопливо шарил по карманам, достал расческу, достал круглый ножичек для очинки карандашей. Но настоящего ножа у него не оказалось.

Тогда он схватил щепку и принялся ковырять землю щепкой. Уши и щеки у него горели. Как же это он забыл окопать костер? Ведь отец всегда заставлял его окапывать! И вот досада — ножа не взял. Нож в курточке остался.

— Так вот лесные пожары и начинаются, — ни к кому не обращаясь, сказал Сережа.

— Спешка тут... Зажигай да зажигай костер... вот и забыли... — бормотал между тем Толя. — Да я и не забыл... Я только что хотел сказать, чтобы окопали...

Траву быстро погасили. Костер окопали. Успокоились. Пока закипала в котелке вода, Толя сел у костра на заросшую мхом кочку и, мечтательно глядя в огонь, снова начал читать стихи. Длинные глаза его, слегка прищуренные, отражали пламя костра.

У самой границы, в секрете,

Я зоркую службу несу,

За каждый пригорок в ответе,

За каждую елку в лесу.

Укрытый густыми ветвями,

И слушаю я, и смотрю...

Ребята сидели очарованные. Светлана слушала, боясь пропустить хоть одно слово. У Толи так красиво были сдвинуты тонкие брови и от длинных ресниц падала на щеки такая нежная тень…

И сердцем с родными краями

В такие часы говорю!

— Кипит! — вдруг крикнул Антон ликующим голосом и бросился снимать котелок.

— У, Антошка-картошка! — Катя стукнула его по спине. — Вечно он!.. Толя, ну читай, читай дальше!

Но было уже не до стихов. Сережа пошел поискать лимоннику для заварки. Идти далеко не пришлось: лиана лимонника, повиснув на ветках молодого бархатного деревца, выглядывала из кустов, словно стараясь рассмотреть, что такое происходит сегодня у них на полянке.

Ребята засуетились вокруг котелка. Все вдруг вспомнили, как они голодны, захотелось горячего чаю.

— А как же будем пить? — весело спросила Светлана. — У нас же никаких чашек нет!

Все это было ей интересно, как необычайно увлекательная игра. Вот-то порасскажет она своим городским подругам!

— Остынет немножко — будем по очереди из котелка пить, — ответила ей Катя.

— Только мне, чур, не после Антона! — заявила Светлана. — Он губастый.

— С другого краю попьешь. Что ж такого, что губастый?

— Пфу! — пропыхтел Антон. — А я же эта... чашку себе сделаю.

— Да, правда! — закричала Катя. — Сейчас у всех чашки будут! У нас Сережка очень хорошо их делает.

— Какие чашки? — удивилась Светлана. — Из чего?

— Бересты давайте, — сказал Сережа и принялся развязывать свой мешок. — У кого какая еда? Выкладывай! — Он достал из мешка краюшку черного хлеба и коробочку с солью — все, что у него оставалось.

Светлана показала свои пустые ладони:

— У меня ничего...

У Кати каким-то чудом, — может, и не чудом, а выдержкой характера, — уцелело в кармане еще одно большое яблоко.

Антон отнес свой ранец подальше от костра, к елке, и присел около нее, повернувшись к ребятам спиной. Покопавшись в ней, он что-то сунул, в рот, и опять стало видно, как двигаются его уши вместе с челюстями.

— Антон жует, как бурундук! — засмеялась Светлана. — Давай же и нам! Чего ты там жуешь?

Антон не ответил.

Толя сидел молча, обхватив колени, и ни в чем не принимал участия. У него не было никакой еды, а есть хотелось.

Увидев, как у Антона движутся уши под кепкой, Толя вскипел:

— Ты что — единоличник? Товарищи так делают? Если ты хочешь один жить, то и оставим тебя одного! А еще собираешься в пионерский отряд вступать!

Антон повернулся на девяносто градусов:

— Ну, а что у меня? У меня только... эта... один кусочек... как его...

— Вот и клади сюда в одну кучу и «эта» и «как его».

— Ага... я тащил... — проныл Антон.

Но повернулся лицом к костру и положил рядом с Сережиным хлебом свой недоеденный пирог.

— И больше ничего? — спросил Толя.

— Только еще один...

— И этот «еще один» клади.

Но Сережа задержал руку Антона, которая нехотя потянулась было к ранцу.

— Не надо, Антон. Оставим на утро. Антон живо захлопнул ранец.

Но Толя уже распалился:

— А я говорю — клади! Пионеры так не поступают!

Антон снова полез в ранец.

— Но он же не прячет! — вступилась за Антона Катя. — Он же на утро...

— Утро вечера мудренее! — сказал Сережа. — Будет вам спорить. Давайте есть и пить скорей — вот хлеб, вот соль, вот лимонный чай. Сейчас чашек наделаем.

Ребята нарезали круглых кусочков бересты и принялись делать себе чашки. Светлана с любопытством смотрела, как они выравнивали ножом светлые берестяные пластинки, как подогревали их у огня, чтобы береста стала мягкой, как свертывали из нее ковшички, приделывали ручки из палочек. Посмотрела, а потом и сама принялась делать себе чашку, но слишком близко сунулась к огню — береста у нее задымилась и почернела.

— На, возьми мою, — сказал Сережа и протянул ей хорошенький белый ковшичек.

Но Светлана, упрямо сдвинув брови, отвела его руку, взяла свежий кусок бересты и снова принялась разогревать его над огнем. Чашка у нее вышла кривая, неуклюжая, но все-таки это была чашка и сделала ее Светлана сама!

Начался веселый, необычный, роскошный пир. Куски хлеба и пирога с глотком горячей воды, пахнущей дымком и лимоном, — может, только лидийский царь Крез так вот весело пировал в своих золотых палатах!