— «Все дело, все дело»! Нянчись там с тобой...

А Сережа был рад, что Антон тоже пошел с ними в тайгу. Народу больше — веселее, и Богатыря скорей найдут. А чего с Антоном нянчиться? Да и где ж там нянчиться? Не ночевать же они идут в тайгу!

Облава широким кольцом развернулась по лесу. Старые кормачи знали, что олени, привыкшие к паркам и кормушкам, не уйдут далеко. Так и случилось. Олени паслись на склонах ближайших сопок; то там, то здесь мелькали их темно-бурые, с желтыми пятнами спины. Увидев людей, они настораживались, сбивались в кучки, убегали. Но вовсе не подозревали, что, убегая, они возвращаются из тайги в совхозные парки, за высокую изгородь.

Оленей гнали, сбивали в стадо, осторожно пугали из кустов, выгоняя на дорогу. По тайге слышались отдаленные голоса, крики...

Иван Васильич шел, не оглядываясь на ребят.

— Всех не загнать! А, папаня? — крикнул Сережа отцу, скрывшемуся где-то впереди, в густых зарослях.

— Загоним! — отозвался отец. Голос его слышался уже где-то далеко на сопке. — Глядите там, не отставайте!

— Нам бы нашего отыскать! — сказал Сережа. — А если не найдем, кого же тогда на выставку-то?

— Эх! — с досадой отозвался Толя. — Проспали оленей! Если бы смотрели лучше...

Сережа не дал договорить. Он вдруг, раскинув руки, задержал товарищей на тропе:

— Олень... — Голос у Сережи дрогнул. — Мой... наш...

Из чащи, подняв красивую рогатую голову, глядел на них Богатырь.

— Заходи, — скомандовал Толя шепотом, — окружай!

Ребята бросились в чащу, стараясь обойти оленя.

Богатырь стоял, будто не зная, бежать ли ему туда, куда гонят его ребята, или повернуться и уйти еще дальше, в неизвестное приволье.

— Богатырь!.. Богатырь!.. — ласково звал то Сережа. — Что ты, милый... Домой пойдем, Богатырь...

Богатырь поводил ушами. Голос был знакомый, хороший голос, добрый. С этим голосом связано успокаивающее поглаживание по спине, соленые куски хлеба... Может, все-таки пойти на этот голос?

Неожиданно что-то звякнуло. Жесткий звук ударил по нервам. Олень вздрогнул, замотал рогами и в три прыжка исчез в густом подлеске.

— Кто спугнул? — гневно закричал Толя.— Кто?!

— Это не я, — торопливо ответил Антон. — Эта... сумка у меня...

— Не ты? Сумка твоя? — Толя готов был отколотить его. — Вот как дам сейчас по этой твоей сумке!

— Ребята, — взмолился Сережа, — догоним его!..

Сережа мгновенно забыл наказ отца не отставать, держаться рядом. Как он мог сейчас помнить об этом? Он увидел Богатыря — разве можно упустить его? И, не оглянувшись на ребят, он бросился за оленем в чащу.

Толя погрозил Антону кулаком и побежал за Сережей. Антон чуть помедлил, посопел: может, вернуться на тропу? Но тут же, откинув трусливую мысль, пустился догонять товарищей, пригнув голову и придерживая рукой жесткую, набитую припасами сумку.

Продравшись сквозь заросли малины и орешника, ребята вышли на полянку. Неясное очертание оленя мелькнуло и исчезло за елками.

Сережа в азарте кинулся в ельник. Богатыря не было. Он тихо позвал его, прислушался. А может, то и не олень был? Может, белка, прыгнув, раскачала ветки...

— Надо найти следы, — решил Сережа, — и тогда — по следам...

Он обошел ельник, вернулся на полянку. Толя уже сидел здесь на стволе упавшего дерева, обросшего грибами и мхом. Он поглаживал большую царапину на голом колене. Плечо выглядывало сквозь разорванную рубашку.

Около него, с облегченьем сбросив свою сумку, сидел на траве, привалившись к стволу, Антон. На лице его, похожем на колобок, сияла радость — наконец-то он может посидеть, наконец-то набитая сумка не стучит ему по спине. И куда торопиться? Стадо все равно загонят, а Богатырь все равно ушел...

Сережа, внимательно разглядывая траву, медленно побрел по зеленой, нехоженой полянке. Он еще надеялся найти следы пробежавшего где-то здесь Богатыря.

— Эх, и ободрался же я! — сказал Толя, поглаживая коленку. — Саднит — терпенья нет.

— А ты... послюни, — посоветовал Антон. Толя послюнил.

— И рубашку разорвал, — продолжал он. — Вот она, тайга-то! Не шутки. Надо на тропу скорей выходить, нечего тут... Хорошо, хоть девчонки не увязались.

— А почему ты думаешь, что они не увязались? — вдруг раздался Катин голос.

Толя так живо обернулся, что чуть не свалился с валежины.

На другом конце дерева, на изогнутом его корне, сидели, держась друг за дружку, Катя и Светлана. Светлана иронически спокойно выдержала его взгляд. А Катя заливисто, от всей души, рассмеялась.

Антон вытаращил на них круглые глаза:

— А откуда же вы... эта... как ее?

— А вот оттуда! — задиристо ответила Светлана. — Вы должны оленей загонять, а мы нет? Ага?

— Загонщики! — проворчал Толя, стараясь не показать своего разорванного рукава. — Кого загонять-то? Богатырь ушел — найди вот его!

Сережа, издали посмотрев на девочек, незаметно улыбнулся. Значит, Катя не спала, значит, она тут же вскочила и побежала за ним следом в тайгу. А Светланка, конечно, тотчас за ней увязалась... А что это у нее? Папка для растений? Ага, гербарий в тайге собирать решила!..

Улыбнулся и ничего не сказал. И тут же увидел на влажной несмятой траве след оленя, отчетливый след, пересекающий поляну.

— Нашел! — закричал Сережа. — Вот они — копыта!

И побежал туда, куда уходил след, — в густой подлесок, перевитый актинидиями, крепкими лианами с пышной листвой.

Толя вскочил. Ему было досадно, что Светлана увидела его исцарапанным и ободранным, и еще досаднее, что не он нашел след оленя. Почему этот Сережка всюду суется? Толя и сам бы нашел. Посидел и нашел бы. А ему все надо первым!

И, стараясь скрыть кипучую досаду, Толя закричал:

— За мной! По следу!

Толя поднял руку, еще раз прокричал «За мной!» и бросился в чащу, как бросается полководец в битву. Антон, Катя и Светлана побежали за ним.

И никто из этих азартных загонщиков не подумал о том, что тропа осталась где-то далеко и что давно уже не слышно ни голосов загонщиков, ни рожков. На минутку задумался об этом только один Антон:

«Уходим и уходим. А как обратно?»

Но тут же успокоил себя:

«А Толя? Толя с нами — выведет».

И весело побежал вместе со всеми, придерживая рукой стучащую по спине сумку, в глубь тайги, в зеленые веселые заросли, залитые солнцем.

Иногда откуда-то издалека доносился голос Ивана Васильича; он кричал что-то — может, окликал ребят... Но им некогда было отвечать: пока кричишь — Богатырь совсем уйдет.

А в тайге шла своя обыденная жизнь.

На большой могучей черемухе, словно огромная нелепая птица, сидел черный с белой грудью медведь. Он обламывал ветки, объедал еще незрелые горчайшие ягоды и чавкал от удовольствия. Съел ягоды — ветку подложил под себя. И потянулся за новой, за той, на которой было погуще ягод. А пустых, объеденных веток под ним была уже целая охапка, и медведь сидел будто в гнезде.

В полуденном зное цвела, дышала и словно справляла радостный пир жизни богатая полутропическая приморская тайга. Крупнолистые дубы, прямые, как мачта, поднимали к облакам широкие кроны. Стройные светло-серые стволы бархатного дерева нежно голубели в тени торжественных кедров и широких отцветающих лип. Живописные диморфанты красовались веерами своих вырезных листьев. Дикий виноград, актинидии, лимонник висли на ветках деревьев, спускались гирляндами со старых елок, переплетали подлесок... Ходила по вершинам белка. Стадо кабанов нежилось у ручья на влажном глинистом бережку. Мелькали, как желтые тени, косули, карабкаясь вверх по базальтам. И где-то в заповедной глуши, в недоступных местах отдыхал полосатый рыжий уссурийский тигр...

Медведь уложил уже два «гнезда» на черемухе, собрался перелезть на третий сук. И вдруг застыл, не донеся до рта ветку. Маленькие глаза его забегали, сверкая белками. Уши встопорщились.