– Из Глазго? – вмешалась тетя Дороти, про которую Уильям уже успел забыть и поэтому даже вздрогнул от звука ее низкого голоса.

– Да. Похоже, семейство Макэйлисов столкнулось с серьезным несчастьем.

И Освальд, и Дороти подались вперед в жадном предвкушении скандальных подробностей. Уильям не стал терять времени и удовлетворил их любопытство:

– По словам Франклина, малышку Макэйлис недавно похитили, посадили на корабль и отправили в колонии как работницу по контракту.

Освальд с женой обменялись удивленными взглядами.

– Ты уверен? – спросил Освальд, попытавшись повернуться в кресле, и болезненная, гримаса исказила его лицо.

Уильям пожал худыми плечами:

– Я поверил Франклину на слово, а его не назовешь фантазером. Люди, похитившие ее, уже арестованы. Похоже, они превратили подобные фокусы в доходное дело.

– Могу лишь пожалеть, бедных Макэйлисов, – задумчиво вставила Дороти. – Освальд рассказывал, будто они недавно заполучили в партнеры Иена Вильерса, а он, безусловно, не из самых сговорчивых, и иметь с ним дело не так-то легко. А теперь еще похищение! – Она скорбно покачала тщательно причесанной головой. – Бедные, несчастные люди!

– Вильерс, по крайней мере, не станет им досаждать в это трудное время, – добавил, поворачиваясь к племяннику, Освальд. – Мы вчера слышали, будто он собрался жениться на какой-то молодой женщине здесь, в Лондоне. Тебе известно об этом?

Уильям кивнул:

– Упоминала одна моя… э-э-э… знакомая.

В дверях возник лакей, низко кланяясь Дороти.

– Прошу прощения, мадам. Кушать подано.

– Так скоро? – удивленно спросила она и улыбнулась мужу. – Пойдем, Освальд? Ты в состоянии дойти до столовой? Я велю Симпсону принести трость.

– Много шуму: из ничего, – проворчал Освальд, однако же, ступив на больную ногу, сморщился и рухнул в кресло с побагровевшей круглой физиономией. – Дай трость, – раздраженно бросил он Дороти, которая кинулась на помощь.

– Позвольте мне вам помочь, дядя, – вызвался Уильям и протянул руку.

Освальд подумал было отказаться, но из открытой двери до него донесся дразнящий аромат баранины с мятной подливкой, и он, подавив свою гордость, принял руку племянника.

– Расскажите мне что-нибудь, тетя Дороти, – попросил Уильям, когда все трое расселись за большим дубовым столом, заставленным таким количеством блюд, что вполне хватило бы для втрое большего числа гостей. – Вам известно еще какое-нибудь шотландское семейство в Лондоне?

Прищурив подведенные сурьмой глаза, тетка задумалась.

– Не думаю, дорогой. Ты единственный, кто, по моим сведениям, приехал в Лондон в этом сезоне. – Она помолчала, надув сильно накрашенные губы, и вдруг просияла. – Как же, конечно, ведь еще Лэмбы из Эдинбурга!

– Лэмбы? – повторил Уильям. – Я, по-моему, с ними не знаком.

– Да о них мало что можно сказать. – Дороти пренебрежительно махнула большой, унизанной кольцами рукой. – Они родня Эштонам, а те на редкость необщительные. Помнишь их, Освальд? Все всегда рассылают им приглашения, а сами они никогда и не подумают устроить прием.

– Паразиты, – с жаром заключил Освальд, усердно поглощая огромную порцию паштета из гусиной печенки, поставленную перед ним лакеем.

– Освальд, не забывай о своем здоровье, – предупредила жена, бросив укоризненный взгляд на супруга. – Доктор Ливси сказал, что ты ешь слишком много.

– Ливси – самодовольный осел, обучавшийся медицине в Африке у бушменов.

– Не кажется ли вам странным, что Лэмбы приехали в Лондон летом, тогда как большинство семей до осени уезжает в поместья? – спросил Уильям, подавив раздражение.

– Боже правый, я понятия не имею, что у них на уме, но точно знаю: это самые неинтересные люди, каких я когда-либо знала. – Дороти нахмурилась при воспоминании о своих встречах с семейством из Эдинбурга. – Мистер Лэмб – ужасный грубиян, а миссис Лэмб раскрывает рот для того только, чтобы пропеть хвалу своей дочке. Клянусь, я не видела создания безобразнее, чем это дитя.

– У них есть дочь? – небрежно бросил Уильям, и сердце его сильно забилось, невзирая на теткину характеристику, так как Дороти не отличалась объективностью при описании людей, которые ей не нравились.

Тетка не удивилась его заинтересованности и раздраженно затараторила:

– Ты в жизни не встретишь более невоспитанной девчонки. Едва ей стукнуло пятнадцать в прошлом месяце, как мать набралась наглости притащить ее на концерт в Воксхолл. Джордж Хамфрис пригласил всех в свою личную ложу, и можешь вообразить наше недоумение, когда эта нахалка явилась с дочерью на буксире! Освальд, – она толкнула мужа локтем в бок, – ты помнишь ее декольте? Боже мой, груди просто вываливались, а они у нее не больше, чем у мальчишки! А помнишь, какая она была растрепанная? Это мать поработала над прической щипцами! – Дороти содрогнулась от ужасных воспоминаний.

Уильям понял, что бедная мисс Лэмб – не та девушка, которую он спас из-под колес экипажа, и интерес его угас. Игнорируя нескончаемую теткину болтовню, он позволил себе вернуться мыслями к золотоволосой красавице, чей образ бережно хранил в душе. Молодой человек ощущал в себе пылкость впервые влюбившегося подростка, воскрешая в памяти удивительный разрез больших темно-синих глаз, нежно-розовый оттенок кожи, мягкую округлость груди. Не может же тетя Дороти знать всех, кто приехал в Лондон этим летом, утешал себя Уильям. В городе непременно должно быть какое-то шотландское семейство, о котором ей ничего не известно. Должно! И он непременно узнает, кто была та девушка, иначе сойдет с ума!

В то время как Уильям Роулингс страдал от скуки в обществе обжоры-дяди и тупоголовой тетки, объект его мечтаний тоже был поглощен воспоминаниями об их встрече. Мереуин лихорадочно обдумывала способ убраться из Лондона, пока он ее не нашел.

Молча покинув невыносимого маркиза, она провела длинный, смертельно мучительный вечер, пытаясь одновременно справиться с болью, которую он причинил ей своим бессердечием, и страхом, как бы Уильям не вспомнил ее, прежде чем ей удастся скрыться. Она боялась даже подумать о том, что будет, если Уильям решит рассказать маркизу, за что ее бросили в тюрьму, или, того хуже, разнесет эту весть по всем лондонским гостиным. Отодвинув засов, Мереуин вышла из спальни, на цыпочках спустилась по лестнице и отправилась на кухню, зная, что в данный момент Фрэнсис наверняка там.

Фрэнсис обернулся на скрип двери и встретился с тоскливым взглядом синих глаз.

– Ушел? – прошептала Мереуин.

– Да, мисс. Несколько часов назад.

– Ясно. Вернуться не обещал?

– Нет, мисс. Отправился к сэру Эдварду Полингтону. В ответ последовало молчание, и Фрэнсис ласково спросил:

– Не хотите ли перекусить мисс? Уже поздно, а вы не ужинали.

– Я не голодна, благодарю вас, – отказалась Мереуин, но мажордом отступил в сторону, и она увидела поджаривающуюся на вертеле курицу.

– Я все равно собирался послать вам еду. Знаю, как вы любите курочку, а еще суп остался, да свежее молоко отлично пойдет с вишнями. Их Дэвид принес нынче с рынка.

– Ну, может, поем немножко, – не совсем искренне сказала Мереуин, чтобы угодить старику.

Через десять минут она сидела за большим деревянным столом и, к полному удовлетворению Фрэнсиса, с невероятной энергией поглощала еду. В углу на каменной скамеечке клевала носом Бетси, терпеливо ожидая, когда госпожа поужинает и ей будет позволено лечь в постель.

– Вы едете с нами в Равенслей? – поинтересовалась Мереуин, покончив с едой.

– Что вы, мисс, нет, – с ужасом ответил Фрэнсис, что немало ее удивило. – Не желаю покидать Лондон ради дикой деревни.

Мереуин улыбнулась, гадая, так ли уж дик Суррей, где, судя по слышанным ею рассказам, находятся сказочные поместья самых знатных и богатых семейств Лондона.

– Вы из-за этого и в Шотландию с маркизом не ездили? – догадалась она.

Фрэнсис поджал губы и кивнул, выражая свое презрение к тем слугам Вильерсов, которые решились на добровольное изгнание. Сам он был совершенно доволен, оставаясь в Лондоне и приглядывая за обоими городскими домами лорда Монтегю. Что касается этого мошенника камердинера Дэвиса, то он вполне заслуживает жизни в горах, и, Бог даст, его в скором времени сожрут волки.