Дуглас Макэйлис, вождь ветви Монтегю, присягнул на верность ганноверцу и на протяжении всей кампании выступал против собственных родичей. Кернлахские Макэйлисы верноподданно подняли штандарты Стюарта, как поступили обе семьи в 1715 году во время первой бесплодной попытки самого Якова вернуть трон. Они сошлись с представителями ветви Монтегю в битве при Каллодене, и их вражда вылилась в чудовищную резню. Аластер, отец Мереуин, пал в бою, равно как и его родич Дуглас Макэйлис, и оба дома остались без главы.

Победившие англичане разграбили и спалили замок Кернлах, а оставшиеся в живых члены семьи – вдова Аластера, два ее сына и дочь-малютка – были вынуждены бежать к родственникам в Среднешотландскую низменность.[4] Затем последовали годы лишений. Александр, в котором сильна была кровь Макэйлисов, восемнадцатилетним вернулся в Кернлах и заново отстроил его.

Тем временем английские власти делали все возможное, чтобы уничтожить клановую спаянность горцев, лишить вождей могущества и авторитета. Однако старый дух укоренился крепко. Александр сумел собрать вокруг себя верных сподвижников и, усердным трудом восстановив свои владения, вернул Кернлаху хотя бы часть былой славы.

Несмотря на то, что замок был разграблен англичанами, Александру удалось отыскать много сокровищ в развалинах. Портреты предков, древние доспехи и даже вожделенная усыпанная драгоценными камнями перевязь, которую Эберту Макэлифу вручил после битвы при Баннокберне в 1314 году Роберт Брюс,[5] были вынуты в целости и сохранности из глубоких тайников под донжонами,[6] где верные слуги схоронили их, прежде чем спасаться бегством.

Последующие годы были для клана Макэйлисов мирными, но не без трудностей. Поскольку убитый при Каллодене Дуглас Макэйлис воевал за короля Георга, его владения не пострадали от мести английских войск. Когда выяснилось, что у огромного дома Монтегю не осталось хозяина, король Георг II предложил его придворному фавориту.

Эдвард Вильерс, дворянин, предки которого пришли в Англию из Франции с Вильгельмом Завоевателем, поспешно принял королевское предложение, увлекшись рискованным предприятием по восстановлению некогда великолепного поместья. Одновременно он получил титул маркиза, дарованный королем в знак их дружбы.

Макэйлисы встретили новость со стоическим спокойствием, загнав свой гнев глубоко внутрь. Кроме того, что половина прядилен в Глазго и права судоходства принадлежали теперь сассенаху,[7] ненавистному англичанину, вдобавок их вынудили смириться с фактом, что Эдвард Вильерс, предавший Дугласа Макэйлиса, с благословения короля стал обладателем его родового титула и состояния.

Александр обнаружил, что обстоятельства требуют от него вести дела со скаредным и несговорчивым английским маркизом. К несчастью, замок Кернлах был слишком тесно связан с замком Монтегю соседством и деловым партнерством, чтобы их владельцы могли держаться независимо друг от друга, а лорд Монтегю, получив преимущества, без зазрения совести ими пользовался. Встречи между молодым лэрдом Макэйлисом и старшим по возрасту маркизом случались редко, сознательно сведенные к минимуму, но ситуация оставалась в лучшем случае напряженной, а нередко и взрывоопасной. Лорд Монтегю не скрывал желания полностью завладеть всеми землями и прядильнями в Глазго, и Александр столкнулся с жестокой необходимостью оберегать свои владения.

– Интересно, вернется ли Алекс сегодня домой, – задумчиво гадала Мереуин, когда лошади свернули на каменистую тропу, ведущую вниз к конюшням. – Прежде он никогда так надолго не уезжал по делам!

Малькольм кивнул, прикрыв карие глаза и посматривая на редко выглядывающее солнце, которое со слепящей яркостью отражалось в окнах замка.

– Уж не стряслось ли чего опять на прядильнях? – пробормотал он.

Мягкие губки Мереуин сердито сжались.

– Думаешь, снова этот вонючий ублюдок Вильерс?

Малькольм бросил на нее неодобрительный взгляд:

– Гнев Господень, матушка перевернулась бы в могиле, услышав от тебя подобные речи!

Мереуин подбоченилась и лишь на секунду подумала о прекрасной женщине, которую едва помнила.

– А мне все равно! Ты отлично знаешь, сколько лет этот ужасный человек отравляет Алексу жизнь! Если бы только у нас были деньги, чтобы выкупить его долю в партнерстве… Лучше бы этот жирный германский боров отдал Вильерсу сразу все, тогда бы мы, по крайней мере, самостоятельно начали жизнь сначала. Просто ужасно! Ведь нам приходится постоянно копаться в навозе да еще и нести все расходы!

– Не стоит тебе утруждать свою маленькую головку делами, – заметил Малькольм и беспокойно заерзал в седле, сознавая полную бесполезность своего замечания.

Их мать умерла, когда девочке было шесть лет, и неопытный Александр, воспитывая младших сестру и брата, не делал для Мереуин никаких исключений. Ее наравне с Малькольмом учили разводить овец, вести дела поместья, возить шерсть в Глазго и распоряжаться на прядильнях, половина которых принадлежала Вильерсу. Мереуин, сообразительность и деловая хватка которой изумляли Малькольма, знала ровно столько, сколько и братья, однако Малькольм склонялся к мысли, что столь нетрадиционное воспитание лишь обострило присущие характеру сестры мятежность и независимость.

– В конце концов, может, ничего и не случилось, – ободряюще продолжал он. – Война кончилась, и Алекса могли задержать дела, связанные с поиском новых рынков сбыта.

Меньше трех месяцев назад Парижский договор положил конец Семилетней войне,[8] и моря вновь стали безопасными для торговых судов. Торговые дела Макэйлисов сильно пострадали в те годы, когда Атлантику бороздили каперы и военные фрегаты. Александр уехал в Глазго вскоре после подписания Парижского договора, но, ни Мереуин, ни Малькольм не ожидали столь долгой отлучки. Мереуин была твердо убеждена, что продолжительное отсутствие брата каким-то образом связано с Эдвардом Вильерсом, и подозревала, что Малькольм думает точно так же.

Они вместе, молча, погруженные каждый в свои мысли, повернули лошадей к конюшне, стоявшей поперек неровно вымощенного булыжником двора позади кухонь Кернлаха. Мереуин спешилась, думая, что ничто не доставило бы ей большей радости, чем лицезрение трупа Эдварда Вильерса, но планы по осуществлению этой мечты тут же вылетели у нее из головы, когда из бокового стойла раздалось добродушное ржание.

– Это Трейфрайер! – взволнованно прокричала она, бросаясь вперед и глядя поверх грубо отесанных досок на призового скакуна своего брата. – Алекс вернулся! – Мереуин бросила поводья рыжеволосому груму, вышедшему их встречать. – Когда он приехал, Джон? – допытывалась она, стаскивая перчатки.

– С час назад, мисс Мереуин, – последовал веселый ответ.

– Пошли, Малькольм. – Девушка нетерпеливо дергала брата за рукав, сияя темно-синими глазами. – Его несколько недель не было!

– Иди, – со снисходительной улыбкой сказал Малькольм, счищая грязь с солидного брюха Драммонда. – Ты ведь мне никогда слова не даешь вставить. Я потом с ним поговорю.

Мереуин отвернулась, не бросив вопреки его ожиданиям ответной дерзости, и помчалась прочь, взмахнув развевающимися бархатными юбками, юркнула в арочный дверной проем, взлетела по истертым ступеням каменной лестницы и ворвалась в западное крыло замка. Зная, что найдет брата в кабинете, куда он всегда удалялся после долгого путешествия верхом, девушка сразу, без стука, впорхнула в дверь.

– Алекс! С приездом!

Он стоял к ней спиной, но тут же повернулся, приветствуя девушку улыбкой, и озабоченное лицо его смягчилось, как смягчалось всегда при виде сестры. Он был высок, так же строен, как брат, и прекрасно сложен. В свои тридцать лет он еще не был женат. С небрежно зачесанной назад гривой темных волос, в костюме из шотландки, со стаканом виски, зажатом в длинных пальцах, Александр выглядел настоящим вождем клака, с головы до ног.