лучше контролировать каждого отдельного члена Небесной Обители — в тот период времени,

когда он еще нуждался во внешнем контроле. По мнению мастеров, в Обители не должно было

существовать мест, куда можно было бы сбежать для того, чтобы побыть наедине с самим собой.

Ведь человек внутри себя испорчен и мерзок, для чего ему одиночество? Спасение возможно лишь

в коллективе, но не во всяком, а в единственно правильном — в том, в котором новичкам повезло

оказаться…

Соседом Дэвида по комнате с самого начала был некто Шоар кен Зхадар, нелюдимый и

молчаливый хеллаэнец. На вид ему было около сорока лет, реальный же возраст так и остался для

Дэвида тайной, хотя землянин по ряду косвенных признаков склонен был предполагать, что

Шоару больше ста, но меньше пятисот лет. Шоар принадлежал к так называемой «городской

аристократии» — его предки происходили из феодальной семьи, были младшей, боковой ветвью

рода, поссорились с основными наследниками и переселились в город. Никаких владений у этой

ветви кен Зхадаров давно уже не было, сохранились только фамилия и амбиции. Не смотря на

скрытность Шоара, по его реакциям и отдельным фразам Дэвид потихоньку составлял

психологический портрет своего соседа — не прикладывая к тому никаких специальных усилий,

это происходило само собой, неизбежно, просто потому что они были вынуждены проводить бок о

бок немало времени. Уже в первые месяцы у Дэвида сложилось впечатление, что Шоар готов

продать душу и тело ради власти, которую здесь сулили, при том ради власти как таковой, без

всяких дополнительных мотивов — сама власть, личная мощь была единственным и

всепоглощающим мотивом хеллаэнца. Дэвиду люди такого рода не слишком нравились (а Шоару,

в свою очередь, землянин казался слишком мягкотелым) но они были принуждены жить вместе и

вынужденно смирялись с неудачным соседством. Конфликтов не было — в первые месяцы

обучения тренировки слишком выматывали обоих, чтобы оставалось время и силы на что-то еще;

не сговариваясь, они «поделили» комнату и с тех пор старались не заходить на «чужую» половину

и не доставать друг друга бессмысленными разговорами. Позже — как и все, кто выжил в Обители

— Шоар переменился. Жажда власти переросла в религиозный пыл. Фанатиками, в той или иной

мере, стали все ученики, но в каждом отдельном случае на эту святую веру, вспыхивавшую в

сердце новорожденного Служителя накладывали свой отпечаток его прежние наклонности и

личные свойства характера. Дэвид желал — до того, как вспомнил все (да и после возвращения

воспоминаний желал столь же искренне, хотя уже и не столь всецело) — служить благому

источнику из-за того, что его привлекало царство всеобщей гармонии и справедливости, которое

этот источник — через своих служителей — должен был в скором времени установить. Ведь в

мире объективно есть зло, боль и страдания: никто не желает их для себя, но слишком многие с

легкостью причиняют зло другим. Мир — не именно Хеллаэн, а мир вообще, вся вселенная, куда

входили и Темные Земли, и сателлит Терры под номером 1158А — был неправильным, в нем что-

то было не так; благой источник — через мастеров Обители — обещал эту неправильность

исправить, и именно это обещание, надежда на грядущее царство света и всеобщей любви

«зацепили» Дэвида.

Но если землянин мечтал о грядущем мире, то его сосед грезил предстоящей войной. Его

мотивы — как и в случае с Дэвидом — во многом остались теми же самыми, что и прежде, только

чуть сместились акценты. Обладающие имели Силу, презирали смертных и без колебаний сметали

их со своего пути — и потому в своей прежней жизни Шоар мечтал стать Обладающим. В

Небесной Обители обещали дать Силу еще большую, поставить Служителей  над Обладающими, сделать учеников способными убивать их так же, как они убивают смертных. Обещание такой

власти вскружило Шоару голову; а позже, когда им рассказали о надмирном источнике власти, и

внутренний мир учеников незаметно для них самих переменился, с неменьшей страстью Шоар

стал желать сделаться орудием этой высшей воли, клинком в руке карателя, долженствующего

спуститься в тленный мир для того, чтобы разрушить его и поразить всех, кто ему не покорен.

К концу обучения отношения Дэвида и Шоара несколько изменились: нельзя сказать,

чтобы они стали друзьями, но появилось чувство товарищества, кроме того, всех учеников,

доживших до пятого курса, крепче стальной цепи соединяла их новая святая вера. Шоару Дэвид

по-прежнему казался слишком мягким, более того, его явно раздражало «либеральное» отношение

землянина к некоторым Обладающим, однако он смирился с этим — так же, как старший и более

суровый брат вынужденно смиряется с наивными причудами младшего. Роль «младшего брата»

Дэвида в те часы и дни, когда он находился в состоянии Служителя, вполне устраивала.

В один из дней на исходе третьей зимы, проведенной в Обители, Шоар задал своему

соседу вопрос — вопрос совсем простой, но, быть может, именно этот вопрос, заданный там и

тогда, сыграл огромное значение во всей дальнейшей истории… и не только истории Дэвида.

— Ты уже выбрал себе цель?

Приблизительно с третьего полугодия ученикам уже не обязательно было использовать

язык людей для того, чтобы понять друг друга: они все были включены в лекемплет Обители и

были открыты ему, и, в какой-то мере — друг другу. Свои мысли и побуждения они могли

передавать непосредственно, если желали этого; однако многие по привычке продолжали

пользоваться обычными способами общения — ментальный контакт в таких случаях придавал как

бы дополнительное измерение самым простым словами. На невербальном уровне, в вопросе

Шоара содержалось очень многое: тут было и желание помочь своему «непутевому братишке», и

стремление обсудить желанный итог их усилий, и еще что-то, оставленное Шоаром пока

сокрытым…

— Нет, — Дэвид покачал головой. — Пока не задумывался об этом.

— Напрасно. — Шоар недобро улыбнулся. — Пора бы.

Он добавил — уже не открывая рта: неразумно действовать в одиночку. Обладающие

сильны, глупо этого не замечать. Помоги мне, а я помогу тебе.

— То есть, свою цель ты уже выбрал? — Спросил Дэвид вслух.

Шоар кивнул:

— Да.

Несколько мгновений он еще как будто бы колебался, а затем, отбросив сомнения, показал

Дэвиду выбранную цель: прикоснулся к разуму землянина и передал недавние воспоминания о

своем визите в город. Дэвид увидел картинку: как будто бы он смотрел на мир глазами Шоара.

Там, в воспоминаниях, Шоар находился в человеческом обличье и ни в чем не проявлял мощи

будущего Служителя; он стоял сумрачной на улице хеллаэнского города и смотрел на женщину в

белом платье…

«Это она?» — Мысленно спросил Дэвид, не выпуская из фокуса внимания те образы,

которые рисовала память Шоара. Он ощутил согласие. В воспоминаниях Шоара женщина

находилась на противоположной стороне улицы, перед стеклянной витриной, и оживленно

дискутировала с полноватым мужчиной, который держался по отношению к ней с

почтительностью, даже подобострастно — из чего можно было сделать вывод, что это зависимый

от нее человек.  «Выследил тварь в Хоремоне»,  — сообщил Шоар. —  «Держит там ювелирный 

магазин». До этого мгновения женщина в его воспоминаниях стояла спиной к ученику, но вот она

повернула голову, стал виден ее профиль — и Дэвид ее узнал.

— Почему именно ее? — Спросил землянин. Ему удалось подавить чувство узнавания

прежде, чем оно достигло поверхности сознания и стало доступным Шоару. Это породило бы

ненужные вопросы. Дэвид закрыл свой внутренний мир, убрал все лишние чувства. Вернее даже,

не убрал — ибо убирают то, что уже есть, а как раз появления чувств допустить было нельзя —