– Им это нужно. Пусть выпустят пар.

Вокруг уже собирались зеваки, подбадривая братьев. У обоих текла кровь из разбитых ртов, и Гонора решила, что с нее довольно. Она повернулась, чтобы уйти.

Артэр взял ее за руку:

– Ты должна остаться и поддержать мужа.

– Я не собираюсь смотреть, как они избивают друг друга до бесчувствия.

Артэр рассмеялся:

– Думаю, эта драка как раз приведет обоих в чувство.

– Значит, пусть дерутся, а меня тошнит от их дури.

Гонора решительно зашагала прочь и направилась прямо в комнату для шитья, желая только одного – забыть двух дураков, устроивших драку, как малые дети.

Небрежно бросив плащ на стул, Гонора заметалась перед очагом. Она не понимает мужчин и не хочет их понимать. Лучше всего выбрать себе уединенное местечко в лесу, построить там домик и жить спокойно.

Сердце заколотилось сильнее. Гонора остановилась и заломила руки. Мысль о разлуке с мужем потрясла ее. Она внезапно поняла, что ее невольно влечет к нему. Она думает о нем и хочет прожить с ним долгую жизнь. Она не хочет его терять! Может быть, потому ее так расстроила эта драка? Она не хочет, чтобы муж пострадал, чтобы у него что-то болело – и чтобы между братьями пролегла пропасть непонимания. Гонора чувствовала себя совершенно беспомощной и не знала, как ей все это предотвратить. В конце концов она плюхнулась в одно из кресел перед очагом, слишком расстроенная, чтобы браться за иголку. Быть женой гораздо сложнее, чем она себе представляла. А может быть, дело в том, что она влюбилась в своего мужа? Она не чувствовала бы такого разочарования, если бы продолжала относиться к своему браку как к договору и ничего не ждала от него. «А я жду, – думала Гонора, – и должна сказать об этом Кавану».

Она зевнула, подумав, что прогулка по вересковой пустоши сильно утомила ее, хотя скорее всего виной такому изнеможению были тревожные мысли. Глаза Гоноры закрылись, и она крепко уснула.

Каван и Лахлан, помогая друг другу, ввалились в большой зал. Артэр пришел чуть раньше, чтобы наполнить кружки элем. Драчуны отделались небольшими синяками и ссадинами. Ничего серьезного – в конце концов, они были братьями и никогда не нанесли бы друг другу серьезных увечий.

– За братьев Синклер! – провозгласил Артэр, поднимая свою кружку.

Каван и Лахлан поддержали тост и осушили кружки. Каван потянулся к четвертой кружке, эль из которой переливался через край, но Артэр его остановил:

– Это для Ронана. Он всегда с нами, хотя и не здесь… пока.

Каван снова наполнил кружки и поднял свою:

– За Ронана!

Братья выпили эль и перелезли через лавки, чтобы сесть за стол перед очагом.

– Мы найдем Ронана, – сказал Лахлан, в свою очередь наполняя кружки.

– Как находили его, когда он был маленьким, – напомнил им Артэр. – Ронан вечно терялся…

– И один из нас его находил. – Лахлан хлопнул Кавана по спине. – Один из нас, не обязательно ты. Мы по очереди вытаскивали его оттуда, где ему не следовало находиться.

– Для этого и существуют старшие братья, – сказал Каван.

Братья фыркнули и закивали, соглашаясь.

– Неси еду, красотка! – окликнул Лахлан проходившую мимо служанку и улыбнулся ей.

Она захихикала, кивнула и побежала на кухню.

– В один прекрасный день ты нарвешься на женщину, которая не кинется с готовностью выполнять твой чарующий приказ, – расхохотался Артэр.

– Это ему только на пользу пойдет, – поддакнул Каван.

– Это точно, – согласился Артэр, наполняя опустевшие кружки.

Краем глаза Каван заметил входивших в зал отца и мать. Чувствуя себя виноватым, он встал и крикнул:

– Отец, присоединяйся к нам!

Мать облегченно улыбнулась, и все внутри у Кавана сжалось от стыда. Нужно извиниться перед отцом. Он не имел права так разговаривать с ним – отец этого не заслужил.

Артэр и Лахлан промолчали, прикрывая полными кружками довольные усмешки.

Каван отметил, что мать поцеловала отца и, улыбаясь, поспешила прочь. Эта искренняя привязанность родителей друг к другу существовала, сколько он себя помнил. Привычно было видеть, как вождь клана целует свою жену, держит ее за руку, смеется вместе с ней, обнимает ее. Каван хотел, надеялся, мечтал однажды разделить такую нерушимую любовь с той единственной. Сначала ему и в голову не приходило, что подобное возможно с тихоней Гонорой, но в последнее время он понемногу начал восхищаться женой, навязанной ему ее отчимом.

Каван смотрел, как приближается к нему отец – высокий, мощного сложения человек, участливый, властный и благородный. Предводитель, которым можно гордиться. Отец, которого нельзя не любить.

Каван не стал дожидаться, когда отец подойдет, он сам пошел навстречу:

– Прости меня! Я болван.

Отец улыбнулся и положил на плечо сына сильную руку.

– Ты очень похож на меня, и я горжусь тобой.

Каван помотал головой:

– Не знаю, как таким глупым сыном можно гордиться.

– Только глупое сердце и может быть отважным.

Каван вспомнил, что сказал нечто подобное Гоноре.

Возможно, он и в самом деле похож на отца – и думает, как отец, и видит в людях отвагу, которую сами они в себе разглядеть не могут.

Каван обнял отца сильными руками и похлопал его по спине, выражая свою любовь единственным известным ему способом.

– Идем, присоединяйся к нам! – воскликнул он, и отец с удовольствием присоединился к сыновьям.

Мужчины ели и пили уже несколько часов подряд. Они шутили, смеялись, спорили и восстанавливали утраченное взаимопонимание.

– Что моя жена говорила тебе? – спросил Каван Артэра, когда Лахлан и Тавиш о чем-то заспорили.

– Спроси свою жену.

– У тебя замечательная жена, – сказал Лахлан, поднимая свою кружку. – Она спасла мне жизнь. Она прекрасная женщина, а ты счастливец.

Каван ничего не ответил. Он вдруг понял, что братья восхищаются его женой и уважают ее, и ощутил настоящую гордость.

– Согласен, – произнес отец. – Гонора – хорошая и заботливая женщина. Из нее получится прекрасная мать.

– Кстати, прошло уже почти два месяца, а мы до сих пор ничего не слышим о будущем ребенке! – поддразнил брата Лахлан.

– Не торопи их, – усмехнулся отец. – Для них все это пока в новинку.

Артэр и Лахлан расхохотались, а Каван едва заметно улыбнулся. Впервые после возвращения домой он почувствовал себя частью своей семьи и понял, что действительно вернулся.

– Может, тебя поучить, братец? – хохотал Лахлан.

Каван почесал в затылке.

– Ты не помнишь, кто пришел ко мне, не зная, что нужно делать с женщиной?

– Черта с два ты мне что-то рассказал! – Лахлан чуть не подавился элем от смеха.

– О, я это помню! – сказал Артэр, хлопнув Кавана по спине.

К веселым насмешкам присоединился и отец:

– Лучше бы ты пришел ко мне, сынок!

– Да не нужны мне никакие советы – ни тогда, ни сейчас. Женщины меня любят! – заверил их Лахлан.

Мужчины шутили, поддразнивали друг друга и пили целый вечер.

Каван, спотыкаясь, вошел в спальню, когда совсем стемнело, и обнаружил, что в ней пусто. Он быстро догадался, где жена, поднялся вверх по лестнице в комнату для шитья и обнаружил там уснувшую перед очагом Гонору. Он присел перед женой на корточки и внимательно всмотрелся в нее.

Каван вообще о ней не думал, когда несколько лет назад ее отчим пришел к Тавишу с предложением о браке. Гонора не обладала ни одним из тех качеств, которые он хотел найти в жене. Каван усмехнулся, вспомнив, как его раздражали ее длинные темные волосы. Тогда он не знал, какие они шелковистые и как сладко пахнут. Ему очень нравилось, когда во время урока она оказывалась вплотную к нему и он мог прижаться щекой к ее волосам и вдохнуть этот сладкий аромат.

Каван встал, уперся руками в подлокотники кресла, склонился над спящей женой и уткнулся носом в ее волосы. Он не собирался ее будить. Он просто не смог побороть искушение.

Сладкий аромат опьянял сильнее, чем весь выпитый эль. Каван неохотно отошел, но тут же вернулся и снова присел на корточки. У него редко появлялась возможность просто любоваться красотой жены – а может быть, он только сейчас понял, насколько она красива? Или она незаметно прокралась в его сердце прежде, чем он успел окружить его крепостной стеной?