– Мне нездоровится…

– Что случилось? – обеспокоенно спросил он, взяв ее за руку.

Его темные глаза наполнились волнением, но, может быть, это просто игра пламени в очаге. Гонора посмотрела ему в глаза, но волнение никуда не делось. Более того, оно сменилось тревогой.

– Гонора? – взволнованно произнес Каван.

Она опустила голову, едва заметно качнув ею. Ну что он с ней делает? То кажется, что ему на нее вообще наплевать, а в следующий миг он выглядит так, словно до смерти тревожится за нее.

– Я позову лекаря, – сказал Каван и уже хотел встать, но Гонора остановила его, потянув за руку.

– Я просто очень хочу спать, вот и все. – Она совсем не хотела расстраивать мужа.

– Ты сегодня ужасно устала на вересковой пустоши, – озабоченно сказал Каван.

Гонора не собиралась говорить ему, что бродит по пустоши много лет и ни за что не устанет от этих прогулок. Гораздо проще оставить все как есть. Пусть думает что хочет.

Наклонившись к нему, она прошептала:

– Можно мне уйти?

И вздрогнула, увидев, что в его глазах зажглась страсть, и тут же молча отругала себя за то, что придумала такую нелепость. Однако как объяснить этот блеск, тот огонь, что вспыхнул в его темных глазах?

Каван прижался щекой к ее щеке и пробормотал ей на ухо:

– Хочешь, чтобы я отнес тебя на руках?

Его жаркое дыхание овевало шею Гоноры. Не держи она себя в руках, непременно обмякла бы, прижавшись к нему. Что же это такое? Он намекает на любовные игры или просто ведет себя, как подобает хорошему мужу? А если она согласится, не отвергнет ли он ее опять, едва они переступят порог спальни? И она опять выставит себя полной дурой?

Гонора, не в силах выдержать новое унижение, чуть слышно, хотя и с некоторым сожалением, ответила:

– Нет, я дойду сама.

Каван отодвинулся от нее, посмотрел обвиняющим взглядом и произнес:

– Как хочешь.

Гонора заколебалась, ведь хотела она вовсе не этого. Она хотела, чтобы муж предъявил свои супружеские права и скрепил их брачные обеты. Но он сам ясно дал ей понять, что не хочет ее, и сам отверг. Чего же он теперь от нее ждет?

– Передумала? – поддел ее Каван.

Его усмешка раздосадовала Гонору.

– А ты? – уколола его она, вспыхнула и вышла из зала.

Гонора думала, что Каван, рассердившись, пойдет за ней следом, но позади не было слышно его тяжелых шагов. Каван слишком крупный и плотно сбитый, чтобы она его не услышала. Хотя чуть раньше он ей сказал, что научит ходить, чтобы никто не замечал…

Эта мысль заставила Гонору замереть и прислушаться. Прошло несколько минут. Никого не услышав и не увидев, Гонора стала дальше подниматься по лестнице.

Она разделась, быстро нырнула в уютную светло-голубую ночную рубашку из мягкой шерсти и забралась под одеяло. Гонора не понимала, почему чувствует себя в постели в безопасности. Может быть, потому, что Каван ни разу не попытался лечь рядом? С того самого первого дня вот уже целый месяц он спал на полу.

Гонора пыталась понять, почему он это делает, и не хотела думать, что Каван предпочитает спать на полу только потому, что не хочет делить с ней постель. Однако в любом другом объяснении не было никакого смысла.

Она зевнула. Веки отяжелели. Гонора порадовалась, что вот-вот заснет и не будет больше размышлять и тревожиться. «Я стану свободной хотя бы ненадолго», – подумала она, уютно сворачиваясь под одеялом.

Она проснулась с ощущением, что кто-то ее разбудил. Гонора немного полежала, ожидая, что этот кто-то снова толкнет ее, но тут услышала странные звуки – то ли стон, то ли мяуканье, трудно сказать, – однако в одном она была уверена – кто-то очень страдает.

Наверняка в комнату не могло прокрасться никакое животное, а это значит…

Гонора повернулась на бок и перегнулась через край кровати. Ее муж лежал на полу перед очагом, как делал это ночь за ночью, только сегодня сон его был тревожным. Каван дергался всем телом, а странные звуки становились все громче.

Ему снится кошмар. Он сбросил с себя одеяло и весь дрожит. В комнате и в самом деле было прохладно. Гонора обратила внимание на то, что огонь в очаге почти погас. Неужели Каван забыл подбросить в него дров? Он всегда заботился о том, чтобы поддержать огонь, прежде чем уснуть. Неужели он был настолько занят своими мыслями, что не обратил на это внимания? А если да, то о чем же он думал?

Как бы Гоноре хотелось с ним поговорить! После смерти мамы у нее не осталось ни одного друга. Калум гнал прочь любого парня, проявлявшего к ней хоть какой-то интерес, и отпугивал любую девочку, желавшую подружиться с ней. И ему удалось сделать так, что Гонора осталась совершенно одна.

Как ей не хватало друга – доброго друга, надежного друга; и как чудесно было бы, если бы таким другом стал ее муж.

Его жалобный стон заставил Гонору выскочить из постели. Каван лежал с босыми ногами и голыми плечами (килт прикрывал то, что было посередине) и дрожал без остановки. Она тихонько подошла к мужу, подняла шерстяное одеяло, валявшееся скомканным у его ног, и осторожно укрыла Кавана.

Теперь его трясло не так сильно, но все-таки он дрожал. Гонора на цыпочках обошла его и подкинула в огонь пару поленьев. Когда полено громко затрещало, она быстро отскочила назад. Не хватало еще, чтобы Каван проснулся и увидел ее. Но треск его не разбудил.

Гонора отошла подальше и пригнулась – недавно муж сам учил ее поступать так в присутствии врага. Пока она не знает точно, друг он ей или враг, и не хочет, чтобы он смог дотянуться до нее, если вдруг проснется. Его ресницы трепетали, а губы подергивались, и хотя он перестал дрожать и стонать, сон все равно оставался беспокойным.

В отблесках пламени шрам на лице у Кавана казался красным и воспаленным. Гонора поежилась, представив себе, что ему пришлось пережить. Он никогда не рассказывал о том, каково ему пришлось в плену у варваров. Гонора полагала, что с отцом и братьями он подробностями поделился, хотя, вернувшись, он проводил с ними не так уж много времени. Каван сторонился людей, как и она сама.

Шрам на лице говорит о том, что его мучили, но сколько у Кавана никому не видимых шрамов, принесших гораздо больший ущерб, думала Гонора. Уж кто-кто, а она слишком хорошо знала, что такое невидимые шрамы – она страдала от них много лет.

Гонора осторожно протянула руку и ласково убрала со щеки мужа упавшую прядку волос. Если бы она могла прикоснуться к нему и облегчить его боль! Она и сама мечтала, чтобы кто-нибудь облегчил ее боль. Каван не проснулся, и Гонора осмелилась погладить его по волосам. Они оказались густыми и сильными, в точности, как ее.

Каван тяжело вздохнул, и Гонора проворно отодвинулась в тень. Она почти не дышала, чтобы муж не догадался, что она рядом. Но Каван не проснулся. Она заметила, что теперь он спит спокойно, и понадеялась, что это она помогла ему преодолеть тревогу.

Как было бы хорошо, если бы этот мужчина стал ей настоящим мужем. У них настала бы хорошая жизнь, а иначе и он, и она обречены на одиночество. Но как можно убедить его, как заставить Кавана увидеть, сколько мудрости в этом решении?

Он снова пошевелился, но не проснулся.

Гонора в одиночку боролась с тем, что считала своим неумением быть женой и женщиной, и ей не к кому было обратиться. Как ей не хватало умершей матери! Только она всегда была ее советчицей и помощницей, и только она беззаветно любила Гонору.

Адди очень добра к ней и часто пытается поговорить, но что можно обсуждать с Адди? Ведь она в первую очередь мать Кавана, и между матерью и сыном существует сильная связь, как когда-то между ее матерью и ей самой.

Гонора ласково посмотрела на Кавана, печально улыбнулась и прошептала:

– Мы можем быть счастливыми, ты и я, если только…

Каван не шелохнулся. Он ее не слышит, да она и не собиралась говорить ему это, хотя в глубине души надеялась, что ее слова когда-нибудь все-таки дойдут до него.

Гонора встала, пошевелила затекшими ногами, кинула на мужа последний взгляд и вернулась в постель. Нырнув под одеяло, она все-таки перегнулась через край кровати и еще раз посмотрела на Кавана.