Дику удалось скрыть от Клер встречу с Морисом, но вот заставить себя исполнять супружеские обязанности он не смог. Вместо прежнего возбуждения, возникавшего всякий раз при встрече с Клер, Дика охватывал паралич. Его тело холодело от прикосновений жены, будто он прикасался к змее.

Клер должна была навестить его через неделю, чтобы отметить свой день ангела в кругу нью-йоркских друзей. Дик заказал у «Картье» именной браслет с изображением киноленты из агатов и бриллиантов. В центральный «кадр» была вмонтирована живописная миниатюра, сделанная со свадебного фото, – Клер обнимала счастливого мужа. Дик собирался выдержать встречу в прежних, теплых тонах и даже прошел курс гормонотерапии, улучшающей потенцию. Кто знает, может, дело именно в этом, и охлаждение к жене предопределяется естественным для шестидесятипятилетнего мужчины снижением сексуального влечения?

Сообщение о гибели молодой супруги Дастина Мориса потрясло Дика. Конечно, он не попал под обаяние гнусного плейбоя, и уверения писак о том, что ставший наследником состояния жены, Морис теряет рассудок от горя, не убедили Дика. Ситуация казалась ему предельно ясной. Лишь идиоты и любители романтических историй могли поверить в скорбь развращенного авантюриста, но Дика сразило участие во всей этой истории Клер. Она, а не кто-либо другой, стала ближайшей приятельницей Сандры, она оказалась в Испании, ни словом не заикнувшись о поездке мужу, и она же управляла самолетом в тот злосчастный день!

Дик застонал. Его изворотливый ум, старавшийся найти уловку для оправдания жены, не находил ничего лучшего, как подхватить версию о роковом бриллианте, добившем свою хозяйку.

«Чушь. Этого не может быть, потому что это невозможно», – с отчаянием постановил Дик и лег, чувствуя ломящую тяжесть в затылке.

Врачам не удавалось сбить приступ гипертонии, угрожающий кризом. Дик проводил дни в кровати. Он изображал сон, успокаивая бдительность сиделки. Но в черепной коробке дремлющего больного происходили бурные баталии. Даже сильные успокоительные средства не могли усмирить его ярость. Дику казалось, что его голова гудит от напряжения как высоковольтный трансформатор.

Клер явилась прямо к постели мужа. Ее растерянное, непривычно бледное лицо и вздрагивающие от подступающих слез пухлые губы свидетельствовали о сострадании.

– Дик, любовь моя, разве можно так пугать свою девочку! Ты – самое дорогое, что есть у меня в жизни… – Клер расплакалась, целуя лежащие на одеяле руки мужа.

– Детка, мне уже лучше. Но врачи настаивают на постельном режиме. Как же твои именины? Я уже разослал приглашения, – тихим голосом сказал Дик. – Думаю, тебе лучше вернуться в Лос-Анджелес, чтобы успеть организовать все там.

– Нет, я не оставлю тебя! Я боюсь, я не смогу пробыть и часа вдали отсюда!

– Не стоит преувеличивать. У меня и раньше бывали такие ситуации. Это скоро пройдет, и тогда я смогу сам навестить тебя. А сейчас прими вот это. – Дик достал из ящика тумбочки футляр с браслетом.

– Боже, что за чудо! – упавшим голосом, означавшим легкое потрясение, прошептала Клер. – Милый! – Она прижалась к Дику, намереваясь запечатлеть страстный поцелуй, но он отвернулся.

– Не надо. Не сейчас. Ты же знаешь, как умеешь воспламенять мою кровь. – Дик усмехнулся. – Думаю, для нас двоих будет лучше, если мы на недельку расстанемся.

Клер нехотя согласилась.

– Я буду звонить врачу каждые полчаса. Уверена, все будет отлично, любовь моя. – От двери она послала мужу воздушный поцелуй.

– Постой, дорогая. Я хотел задать тебе один вопрос: ты давно научилась водить самолет?

Тонкие смоляные брови Клер удивленно поднялись:

– Ты же помнишь, с каким блеском я сыграла турецкую летчицу в «Гневном зове»? Мы с неделю торчали на частном аэродроме возле Стамбула, и мне не оставалось ничего лучшего, как потренироваться с местными инструкторами.

– Неграми?

– Откуда в Турции негры? Нет, один из них был, кажется, немец. А что стряслось?

– Старческое любопытство… – Дик замолк, закрыв глаза, и Клер с облегчением вздохнула.

– Может, тебе поставить кассету с какой-нибудь старой комедией?

– Лучше расскажи про путешествие на Болеарские острова. Говорят, ты подружилась с четой Морисов?

– Ах, да! Извини, дорогой, мне страшно хотелось поделиться с тобой переживаниями по поводу этой ужасной истории… Но я боялась усугубить твое состояние. Мне самой пришлось проваляться в постели несколько дней – стресс и легкое сотрясение мозга. Все произошло так неожиданно! Бедняжка Сандра! – Присев у постели мужа, Клер накапала в стаканчик успокоительных капель и поднесла к дрожащим губам. Лекарство не помогло – крупные слезы покатились по бледным щекам.

– К чему так расстраиваться, детка? Кажется, этот Морис выиграл изрядный куш. К тому же избавился от инвалидки. Вы отлично провели сложнейшую операцию.

– Может, тебе лучше поспать? Я ничего не понимаю! Послушай, как колотится сердце. – Клер быстро положила себе на грудь ладонь мужа. – Я еще не оправилась от переживаний. Зачем ты огорчаешь меня?

Дик не отнял руку, которой Клер начала поглаживать свою грудь. Он почувствовал ее затвердевший сосок и волнение, замутившее бирюзовый взор. Правая рука Дика пробралась под узкую обтягивающую юбку, нащупывая подвязки и трусики. Эта женщина сохранила повадки шлюхи.

– Ты покупаешь белье в секс-шопе?

– Раньше тебе это нравилось, милый, – прошептала, замирая от вожделения Клер. Дик резко высвободил руки и приподнялся на подушках. Он снова хотел эту женщину – развратную, грязную, преступную – такую, как есть.

– А этот Морис хорош в постели? – спросил он в упор, боясь расслабиться и потерять желание мести. – Ты отличная актриса, детка. Интимные сцены – твое высшее достижение. Я почти поверил, что нужен тебе, как мужчина. Благодарный зритель, не правда ли?

Клер встрепенулась, скрывая под маской обиды подлинное смятение.

– Ты решил меня помучать – я знаю, болезнь меняет человека. Оставляю тебя на попечение врачей. – Клер поднялась и гордо посмотрела на Дика сверху вниз. – Только ты зря гонишь волну, дорогой. Клянусь, у меня никогда ничего не было с мистером Морисом!

– Ах, так? Ну и отлично, детка. Прости меня и забудь дурацкие разговоры. Я действительно не в своей тарелке. – Дик поманил пальцем жену, и когда та наклонилась к нему, больно ущипнул за щеку. – Мир?

– Мир, – скривилась Клер, выдавливая улыбку. – Я позвоню тебе сразу же, как приеду в Лос-Анджелес.

– Чао, малышка… Да, чуть не забыл, возьми в сейфе пакет с надписью «Сюрприз». Но распечатай его в день именин. Думаю, это поднимет твой тонус.

Когда за Клер захлопнулась дверь, Дик улыбнулся – впервые за две последние недели. «Послезавтра, послезавтра она получит сполна!» – думал он, представляя, как задохнется от бешенства эта похотливая сучка, получив его подарок – фотографии, сделанные Морисом, и копию аннулированного завещания.

Дик просчитался, предполагая, что ему придется ждать звонка из Лос-Анджелеса целых двое суток.

Задремав, он проснулся от шума в коридоре. Часы показывали семь вечера. Шум превратился в вопли, с треском распахнув двойную дверь, в спальню ворвалась Клер. Вышвырнув замявшуюся от неожиданности сиделку, она бросила в лицо Дика обрывки растерзанных фотографий.

– Это что такое? – Клер за кончик подняла над Диком экземпляр завещания, перечеркнутый адвокатом.

– А как ты представляла себе выражение моей любви после таких картинок? И ведь это далеко не единственные экспонаты в «семейном альбоме».

– Грязная свинья! Ты покупал фальшивки, чтобы унизить меня и отобрать свои денежки. Деньги – это единственное, что способно возбуждать тебя. Больше ничего. Не думай, что девять лет в браке с импотентом и садистом – пустяк. Я устрою очень громкий процесс и сумею вывалять твое хваленое имя в дерьме. Ты хлебнешь сполна навозной жижи, а потом отстегнешь оскорбленной женщине, не выдержавшей издевательств, кругленькую сумму.