1–я гвардейская танковая бригада — ближайшая задача: ударом в направлении Ново—Рождествено — Скирманово уничтожает противника в Скирманово, в дальнейшем, наступая вдоль шоссе, уничтожает противника в районе Козлово».

К 6 часам утра части бригады заняли исходное положение. В наступлении 1–ю гвардейскую танковую бригаду должны поддерживать 4 дивизиона артиллерии, правый фланг прикрывали 27–я и 28–я танковые бригады, а на левом наступала 18–я стрелковая дивизия под командованием полковника П.Н. Чернышева.

Все, казалось бы, готово к наступлению, но Катуков снова и снова уточнял детали боя, связывался со своего командного пункта, расположенного в полуразрушенном домике лесника, в километре от Скирманова, с командирами танковых групп, стоявшими на исходных рубежах, требовал сообщить, как ведет себя противник. Основные силы бригады (17 танков) вводились в бой тремя эшелонами. Танки первого эшелона под командованием старшего лейтенанта Лавриненко должны были вести разведку боем с целью вызвать огонь противника, чтобы засечь его огневые точки. Их поддерживали два танка «KB» Заскалько и Полянского. Группе «тридцатьчетверок» капитана Гусева поставлена задача — подавить противотанковую артиллерию врага. Танки эшелона старшего лейтенанта Бурды завершали атаку, ведя за собой мотострелковый батальон старшего лейтенанта Передерия, сменившего капитана Николаева накануне наступления.

До начала атаки оставалось не более получаса. Катуков распахнул скрипучую дверь, вышел на свежий воздух. Одет он был как и прежде: на голове привычная для всех папаха, обыкновенная шинель перетянута ремнем. Правда, вместо «шпал» на петлицах появились звездочки, нарисованные химическим карандашом штабным телефонистом Вавиловым. Подошедший комиссар сразу же обратил внимание на его внешний вид:

— Вот это уже лучше. Во—первых, не нарушается форма одежды. Во—вторых, каждый видит: бригадой командует генерал.

— Шутить изволишь, Михаил Федорович?

— Ничуть. Я говорю вполне серьезно.

— Ладно, комиссар, не придирайся. Пришлют скоро генеральскую форму. Но, откровенно говоря, к этой привык: очень уж удобно ползать по передовой.

Комбриг посмотрел на часы. Они показывали половину десятого. Началась артиллерийская подготовка. Залпы рвали морозный утренний воздух, с сосен посыпался выпавший накануне снег. Где—то недалеко, ухнув, разрывались снаряды. Артобстрел Скирманова продолжался около получаса. Когда разрывы затихли, к окраинам села по снежной целине устремились танки Лавриненко. Немцы начали бить из противотанковых орудий, расположенных за оградой кладбища. Огонь постоянно усиливался. Он не давал машинам Заскалько и Полянского приблизиться настолько, чтобы поразить цели.

В ходе первой перестрелки засечены были огневые точки врага. Комбриг ввел в бой группу Гусева. «Тридцатьчетверки» с ходу ударили по Скирманову. Пошли в атаку мотострелки, но они вскоре вынуждены были залечь из—за плотного пулеметного и минометного огня: танки, оказалось, не успели подавить до конца огневую систему противника. Да и сами немцы перешли в контратаку. Гусев передал по радио: цепи идут во весь рост.

Катуков понял: психическая атака. Такое уже бывало, и не раз. Последовал приказ с командного пункта — бить осколочными снарядами.

Психическая атака захлебнулась. Немцы попятились. Но батальон Передерия по—прежнему лежал в снегу. Со стороны кладбища продолжали бить крупнокалиберные пулеметы и минометы. Через некоторое время немцы возобновили атаку, устроив маскарад с переодеванием. Бурда, прорвавшийся к окраинам села, сообщил, что какие—то «красноармейцы» обстреливают наших мотострелков.

Красноармейских частей под Скирмановом быть не могло. Значит, хитрят фрицы. Катуков понял это сразу и попросил артиллеристов дать несколько залпов по скирмановскому кладбищу, из траншей которого появлялись мнимые красноармейцы. Огневой налет отрезвил противника. Тем временем танки Бурды начали громить блиндажи, пулеметные гнезда немцев, обеспечивая атаку мотострелкового батальона.

Бой шел уже несколько часов, а закрепиться у Скирманова не удавалось. Неожиданно наблюдатель сообщил:

— Танки!

Слева, со стороны небольшого леса, завихряя снежную пыль, шло около десятка немецких танков. Завязалась танковая дуэль. В бой вступили группы Бурды и Гусева. Дрались наши танкисты отчаянно, подбили 5 вражеских машин, заставив другие ретироваться с поля боя. Были потери и с нашей стороны, повреждены машины Полянского и Заскалько, сгорело несколько танков типа «БТ».

Продолжать бой было по крайней мере нецелесообразно: не избежать больших потерь. Катуков прекратил атаку и отвел войска на исходные позиции. В штабе он сказал Бойко и Кульвинскому:

— В чем—то мы просчитались. В чем?

Кульвинский усомнился:

— Просто противник основательно укрепился. И сил у него предостаточно.

— Что делать будем? — спросил Катуков спокойно.

Поднялся комиссар Бойко:

— Наступать. Только наступать надо как—то по—другому. Может быть, удар нанести, скажем, на левом фланге? Или попросить соседа, командира 28–й танковой бригады Малыгина, поддержать огнем?

— Что скажет начальник штаба? — Комбриг посмотрел в сторону Кульвинского. Тот ответил:

— Хотя события развиваются не так, как нам хотелось бы, все же считаю, выбить противника мы можем и должны это сделать. Бой начали, доведем его до конца.

— Резонно, — согласился Катуков. — Резонно хотя бы потому, что в ходе первых атак мы серьезно нарушили систему обороны противника. Это надо учесть. Попробуем взять Скирманово ночью. Вряд ли немцы ждут, что мы начнем сейчас новое наступление. Позиции у артиллеристов пристреляны, попросим их еще разок «постучать» по вражеским дотам.

Приближалась полночь. Мотострелковый батальон незаметно выдвинулся к Скирманову. Передерий ждал сигнала. Как только артиллеристы закончили обработку немецкого переднего края, снова пошли в атаку группы Гусева, Бурды и Лавриненко. За ними ринулись мотострелки. Удар был настолько стремительным и неожиданным для немцев, что поначалу они сопротивлялись вяло, неуверенно, только когда мотострелки подошли вплотную к селу, начали огрызаться все огневые точки.

Наши танки двигались рывками, словно пехотинцы короткими перебежками, вели огонь из любого положения. Группа Лавриненко прорвалась на северную окраину Скирманова, уничтожила несколько дотов, минометную батарею. Группа Бурды на южной окраине подбила 5 танков, разогнала вражеских автоматчиков. До центра села совсем близко, но именно оттуда били противотанковые орудия и минометы.

Бурда сообщил по радио на КП: группа потеряла два танка, двигаться дальше мешает заградительный огонь противника. Катуков послал в Скирманово два танка «КВ». Теперь уже почти все танковые силы были задействованы в бою. Остался небольшой резерв. Понес потери и Лавриненко, дважды запрашивал о помощи. Комбриг ответил:

«Маневрируйте. Бейте по дотам всей мощью огня. Ищите слабые места в обороне противника!»

Стоявшие рядом Кульвинский и Бойко недоумевали:

— Почему Катуков медлит, не вводит в бой оставшиеся танки?

Первым не выдержал начальник штаба:

— Товарищ генерал, комбаты просят помощи. Нельзя им в этом отказывать. Минуты критические.

Катуков спокойно соглашался:

— Конечно, конечно, в помощи отказывать никому нельзя. Но не время сейчас.

Со стороны могло показаться: комбриг проявляет равнодушие, скаредность, хуже того — безразличие к судьбам людей. Но это не так. За командирским спокойствием скрывалось многое. Бойко потом признавался: «Честное слово, его (Катукова. — В.П.) скупость некоторых злила. Ну, скажи на милость, зачем так жаться? Кажется, вот—вот, подбрось еще пяток танков, и все кончится. А он их держит и держит в резерве. И ведь правильно держит! Именно поэтому победа досталась нам не такой дорогой ценой, какую пришлось бы заплатить, если бы мы хоть чуть—чуть погорячились, поспешили…»[60]