В этой компании я чувствовал себя куском невесть какого мусора-плавника, выброшенного волной на берег. Моему измятому пиджаку лет пять, ворот его обтрепался, на брюках не осталось стрелочек, и хотя идея надеть галстук не пришла мне в голову, без него я был здесь явно белой вороной. Тогда, чтобы не казаться лицемером, я бросил ром и заказал пиво. Бармен угрюмо смерил меня взглядом, и я понял причину: на мне не было ничего, что отливало бы глянцем. Надо думать, среди местных это считается каиновой печатью. Если я хочу чего-то здесь достичь, придется, видно, разжиться блестящим гардеробом.

В половине седьмого я покинул бар и вышел наружу. Вечерело, и главный туземный проспект – Авенида Понс-де-Леон – смотрелся внушительно и элегантно. На той стороне стояли дома, которые некогда выходили на пляж. Ныне же они выходили на гостиницы, к тому же большинство строений укрылись за высокими живыми изгородями и стенами, что отрезали их от улицы. Тут и там я примечал патио или веранду, обнесенную сеткой, где сидели люди и глушили ром. Откуда-то донесся перезвон колокольчиков, сонливое бренчание брамсовой «Колыбельной».

Я прошел с квартал, вживаясь в местную атмосферу, и с каждым шагом колокольчики становились ближе. Вскоре показался автофургон мороженщика, медленно кативший посреди улицы. Из его крыши торчало гигантское эскимо, расцвеченное мигавшими лампами; красные неоновые взрывы освещали всю округу. Из недр этого грузовичка как раз-то и происходила мелодия мистера Брамса. Проезжая мимо, водитель счастливо мне улыбнулся и нажал на клаксон.

Я немедленно остановил себе такси и велел шоферу ехать в центр. Здешний старый город – узенький островок, соединенный с остальной частью несколькими насыпными дамбами. Мы выехали на ту, что ведет от района Кондадо. Вдоль ограждения стояли десятки пуэрториканцев, удивших рыбу в мелкой лагуне, а справа от меня торчала белая громада под неоновой вывеской: «Карибский Хилтон». Это, как я знал, и был краеугольный камень местного туристического бума. Сначала пришел Конрад – явился как Иисус, – а за ним приплыли золотые рыбки. До «Хилтона» здесь не было ничего; нынче же хоть звезды руками срывай. Мы миновали безлюдный стадион и вскоре очутились на бульваре, что проходил вдоль крутого берега с набережной. По одну руку темнела Атлантика, а по другую, через узкую полоску города, сияли тысячи цветных огоньков на пришвартованных круизных судах. Мы свернули с бульвара и остановились на площади, которая, если верить таксисту, называлась Плаза-Колон. За проезд он потребовал доллар тридцать, и я дал ему две бумажки.

Он посмотрел на деньги и помотал головой.

– Чего? – спросил я.

Таксист пожал плечами:

– Нет сдачи, senor.

Я пошарил в кармане – один лишь пятицентовик. Я знал, что он врет, но возиться с разменом долларовой банкноты не хотелось. «Грабят внаглую», – сказал я, швыряя бумажки ему на колени. А он опять дернул плечом и уехал.

Плаза-Колон служила своеобразной ступицей, куда колесными спицами сходилось несколько узких улиц. Здания в два-три этажа были скучены, балконы нависали над мостовой. В воздухе царила духота; вонь пота и мусора вплывала на крыльях едва заметного ветерка. Из распахнутых окон слышалось журчание голосов и музыки. Тротуары были до того узкими, что ноги так и норовили угодить в сточную канаву, да еще улицы забили торговцы фруктами, чьи чищеные апельсины шли по никелю[8] за штуку.

Я шел где-то с полчаса, рассматривая витрины галантерейных магазинов с костюмами «Лиги плюща»; заглядывал в двери грязных баров, забитых шлюхами и матросами; увертывался от встречных людей – и думал о том, что в любой момент могу свалиться, если не найду себе какой-нибудь ресторан.

Наконец я сдался. Похоже, в Старом городе вообще нет ресторанов. Единственная забегаловка, попавшая на глаза, называлась «Нью-Йорк дайнер», да и то была закрыта. В отчаянии я махнул рукой проезжавшему такси и попросил доставить меня в офис «Дейли ньюс».

Водитель тупо уставился мне в лицо.

– Газета! – крикнул я, хлопая за собой дверцей.

– Ah, si, – пробормотал он. – «El Diario», si.

– Да нет же, черт! – сказал я. – «Дейли ньюс»… американская газета… «Эль ньюс».

Он явно о ней и не слышал, так что пришлось доехать обратно до Плаза-Колон, где я высунулся из окна и обратился к местному «фараону». Тот опять-таки ничем не помог, но тут с автобуса слез какой-то мужик и сказал нам, куда ехать.

По булыжной мостовой мы добрались до набережной. Никаких вывесок насчет газеты. Я даже подумал, что таксист нарочно завез меня в такое место, чтобы теперь избавиться от невыгодного клиента. Мы свернули на перекрестке, и вдруг он ударил по тормозам. Перед носом машины шла какая-то бандитская разборка: орущая толпа пыталась ворваться в зеленоватое здание, смахивавшее на склад.

– Езжай давай, – сказал я таксисту. – Обогни их сбоку.

Он что-то буркнул и помотал головой.

Я вдарил кулаком по спинке его сиденья:

– Езжай, говорю! А не то на денежки не рассчитывай!

Он опять забормотал, однако все же включил первую передачу и подкатил к противоположной стороне улицы, по возможности подальше от воинственной толпы. Когда машина остановилась впритык к зданию, я увидел, что местных было человек двадцать, и они пытались атаковать какого-то высокого американца в желтовато-коричневом костюме, что стоял на ступеньках, размахивая доской уличного указателя как бейсбольной битой.

– Гнилые уроды! – орал он.

Я услышал свист рассекаемого воздуха, затем смачный шлепок и чьи-то вопли. Один из нападавших повалился на мостовую с окровавленным лицом. Громила отступил к дверному проему. Парочка пуэрториканцев попыталась его разоружить, и тогда он хватил одного из них поперек груди, сбив с крыльца. Остальные стояли поодаль, что-то выкрикивая и показывая ему кулак. Он рявкнул в толпу:

– А ну! Кто еще хочет?

Никто не двинулся с места. Он немного обождал, затем замахнулся вывеской через плечо и метнул ее в самую середину. Доска попала кому-то в живот, сбила с ног и впечатала спиной в остальных. Я услышал хохот, после чего американец исчез внутри.

– Ладно, – сказал я, оборачиваясь к таксисту. – Хорош глазеть, едем дальше.

Он опять потряс головой, показал на зеленый склад, потом ткнул пальцем в мою сторону.

– Si, esta «News»[9], – кивнул, вновь показал на то же здание. – Si, – мрачно добавил он.

Тут до меня и дошло, что стоим мы как раз перед входом в «Дейли ньюс» – мой новый дом. Я разок кинул взгляд на грязную банду, что торчала между мной и входом, и решил вернуться в гостиницу, но тут опять поднялась суматоха. Сзади подкатил «фольксваген», оттуда выскочили три «фараона» и принялись махать дубинками, что-то вопя на испанском. Часть хулиганов разбежалась, хотя другие остались и вступили в перепалку со стражами порядка. Я еще понаблюдал, затем сунул водителю доллар и бегом ворвался в здание.

Указатель дал понять, что «Дейли ньюс» располагается на втором этаже. Я залез в лифт, почти уверенный, что попаду в самую гущу очередной свары. Дверь, однако же, открылась в полутемный коридор, и слева донесся шум, типичный для любой газетной редакции.

Стоило ступить внутрь, как я почувствовал себя много лучше. Здесь царил привычный, дружелюбный бардак; стрекотали пишущие машинки и телетайпы, даже запах был знакомый. Помещение оказалось таким просторным, что выглядело безлюдным, хотя я сразу заметил добрый десяток людей. Единственный, кто из них не работал, сидел за столом возле двери. Некрупный, темноволосый мужчина развалился в кресле и разглядывал потолок.

Я подошел к нему и только собрался обратиться, как он дернулся, развернувшись ко мне всем корпусом.

– Ну? Какого хрена надо?

Я смерил его взглядом.

– С завтрашнего дня я здесь работаю. Меня зовут Кемп, Пол Кемп.

– Извини… Я подумал, что ты хочешь стибрить мою пленку.