– Ты же знаешь, – ответил тот ему, – мы все в конце августа собираемся. Потерпи, приедешь попозже.

– Не могу. – сказал Скударь.

Низ живота начал у него подозрительно часто побаливать. Вернее не переставая, ныл. Он еще в одном центре проверился, и ему снова объявили тот же месяц, и пряча глаза что-то стали говорить о бренности существования человека. Пора, решил Скударь.

– Послезавтра, я уезжаю! – объявил он Арине. – Не хотел тебя привязывать к определенному времени. Сначала к родственникам заеду. А уж оттуда в свою Австралию. Со своими, здесь, я все порешал.

Скударь действительно несколько раз встречался с Клавдией. Та, так и не продала комнату на Тишинке, мотивируя тем, что цены каждый день растут, и нет смысла сейчас от нее избавляться.

– Твое дело! – сказал Скударь.

С сыном он пробовал поговорить по душам. Однако разговор не получался. Сын держал сторону бабки и матери и безвылазно сидел на даче. Раздолье ему там было, река рядом. Ну, что ж, так даже лучше будет, решил Скударь, ему с ними жить. Старшему брату, он решил, подарить свою машину, и поэтому на ней собрался в дорогу. В последний вечер Арина сама приехала к нему на квартиру. Привезла полный пакет снеди. От пакета шел духмяный запах выпечки.

– Пирожки с изюмом, с картошкой, с яйцами, с печенкой. Гусь жареный.

– Да, мне ничего не надо. По дороге в любой ресторан зайду. Накормят. Сейчас это не проблема.

– Пирожок съешь, может быть, меня вспомнишь!

Она подозрительно отвела в сторону глаза. Скударю, показалось несколько странным, что за это время она ни разу, не спросила, его номер мобильного телефона. Из той же Австралии, ведь всегда можно позвонить, сказать, как устроился. Провожает меня навсегда, решил Скударь. И рвет после моего отъезда все концы. Что ж, она была права. Он и так должен быть ей благодарен, за этот месяц, пожалуй, лучший месяц в его жизни. Не будь свиньей Рюрик, она отдала тебе больше, чем все остальные твои близкие, вместе взятые.

Ты, кроме нее, никому, оказался не нужен. Ты бы хоть поинтересовался, как у нее дома? А то может так случиться, что ты уедешь, а она останется у разбитого корыта. Спроси. Он спросил:

– Ариш, извини, а у тебя дома как? Трещин в отношениях не появилось? – он не стал называть с кем трещины, и так было понятно, что с мужем.

– Наоборот!

– То есть!

– Трещин нет. Все наоборот. Я Лешке объявила, что беру отпуск от семейной жизни, на время до твоего отъезда. У нас с ним был уговор до свадьбы. И давай закончим этот разговор. Мне он неприятен.

– Ну, хорошо! Хорошо! Давай просто посидим.

– Сидеть не будем!

– А что тогда делать? Хочешь в ресторан съездим пообедаем.

– Нет! Пока ты не уехал, я хочу всего тебя.

Она подошла к нему и стала расстегивать пуговки на сорочке.

– Оставишь во мне частицу, может червячок заведется.

Скударь остолбенело смотрел на нее.

– Ты с ума сошла.

– Если получится, скажу спасибо. Ты уж постарайся любимый. Я думала об этом все время, а теперь приняла решение. Может еще не поздно, я предохраняться не буду.

– Сумасшедшая.

– Считай, как хочешь.

Утром Скударь уезжал выжатый как лимон. Он подвез Арину к ее дому. Она надолго прильнула к нему, казалось, что на всю оставшуюся жизнь хотела впитать запах любимого человека. Со стонущим, хриплым вздохом, наконец, оторвалась. И когда казалось, что вот он, настал последний миг прощанья, она дала ему запечатанный конверт.

– Поклянись мне, что прочтешь его только тогда, когда будешь в дальней дороге. И когда возврата уже не будет. Я знаю, тебе будет плохо. Любимый, это письмо тебя хоть немного утешит. Мой дорогой и ненаглядный, знай, что сколько бы я ни прожила, оставшуюся жизнь я буду верна только одному тебе. Прости меня, я выйду, а то сейчас в голос разрыдаюсь. Ты уезжай, я постою, мой ненаглядный, любимый мой.

Ком неизбывной тоски и горечи подтупил к горлу Скударя. Прощальные слова застревали в горле. Он нажал на педаль газа. В зеркало заднего вида, он видел, уплывающую вдаль, уменьшающуюся фигурку любимого человека. Она не махала ему рукой, а подняла руку вверх с крепко зажатым кулаком. Из-за крыш домов пробился первый луч солнца. Счастья тебе любимая.

Родина Скударя у самого подножия Кавказских гор. Древняя, обжитая земля. Морщинами глубоких дубравных балок изрезана долина на которой, издревле поселились казаки. Станица прилепилась по правому, высокому берегу Кубани. У самой воды поставил дом, еще дед Скударя, Тимофей. Отец, Андрей Тимофеевич, затем дом перестроил и вырастил в нем семерых детей. Сейчас в доме жил старший, Степан.

Доехал Скударь за сутки.

Рюрик посигналил у ворот. Из открытого окна выглянула жена Степана и мгновенно скрылась.

– Степа, Рюрька приехал! – из глубины дома донесся ее радостный, звонкий голос. – Иди, ворота открывай.

– А он, что барин, сам открыть не может? Чай не в гости, а к себе домой, в кои годы надумал приехать.

– Да перестань ты, а то еще чего доброго услышит.

– И пусть слышит, неча по заграницам шастать. Родных братов не приедет проведать.

Голос у Степана был густой, степенный. Слова ронял весомо, будто мешки с подводы на землю скидывал.

– Он с женой? С Кирюшкой?

– Один!

– Вот гад! Рубашку дай!

– Тебе может и чувяки подать?

Рюрик с удовольствием слушал перебранку в доме. Все было, как и встарь. Жена брательника, красавица Ольга теребила брата, а тот не любил поспешать.

– Дай в зеркало глянуть! – послышался голос брата.

– Тебе чего, тебе чего в зеркало глядеться?

– Ну, тогда и тебе нечего, не к тебе он приехал!

– И куда я только глядела, когда за тебя замуж шла.

– Если бы шла, а то бежала, будто за тобой сорок семь собак гналось.

– О…о, ирод, на мою голову выискался.

Рюрик сам открыл ворота, но въезжать не стал. С крыльца спускались оба. Брат неспешно, заправлял сорочку в брюки, а его жена старалась высокой копной уложить на затылке черную, толстую косу. Белая блузка оттеняла ее природную смуглость.

Степан обнял Рюрика, троекратно прижал к себе, похлопал по спине, по плечам и, передавая жене, со смехом сказал:

– Во, целуй меньшого, пока жены его нету. Ты раньше это дело дюже любила!

– А я и теперь люблю! – повела плечом Ольга и припала к губам Рюрика. Поцелуй затянулся. Рюрик осторожно попытался освободиться. Брат с усмешкой смотрел на Рюрика.

– Вишь Рюрька у меня жена, какая любвеобильная. Она тебя еще не так долго слюнявила. А вот когда Васька приезжает, так чтобы ее оттащить, приходилось Серка запрягать. Шкуру ноне с Серка содрали. Васька скоро приедет, не знаю, как и быть, то ли трактор у соседа загодя попросить, то ли ее на замок в летнюю кухню запереть. Пусть платочком часа два помашет оттуда, от избытка чувств.

– Рюрь, ну скажи, – смеялась довольная Ольга, – разве не паразит мне казак достался? Замуж вышла, на следующий год ваша родня приехала, он бухтел, бухтел, что ж это ты гребуешь моими братами, даже в щечку никого не чмокнула. И так нехорошо, и эдак. А то не знал, кого берешь.

Брат смеялся.

– Бул у нас одын такой! Ожынився дурный, та взяв дурновату, та потом нэ зналы шо робить, пидпалылы хату.

Наконец Степан стер с лица гостевую улыбку и серьезно спросил:

– Ты чего машину не загоняешь? – и тут же восхищенно добавил: – Ух, красавица какая!

Всю дорогу Рюрик думал, как красиво подарить брату машину, чтобы надолго запомнилось. И придумал. Получилось именно так, как он и хотел. Ворота открыты, а машина стоит в проулке, на проезжей части. Он небрежно кинул связку ключей Степану.

– Твоя машина, ты и загоняй. А то еще ворота зацеплю, оцарапаю ее, ты же меня тогда со свету сживешь.

Брат с женой будто подавились варениками. У Ольги глаза постепенно становились похожими на яичницу глазунью.

– Ты, чего Рюрь, правду нам машину даришь?