– Давай посидим подольше, – с нежностью в голосе сказала она. – У меня такого вечера может, не будет больше никогда.

– Я тебя никуда не тороплю.

На столе стояли две бутылки розового вина, в том числе одна та, сохраненная ею. На тарелке, в листьях салата, в окружении ломтиков разных овощей, аппетитно румянился покрытый розовой корочкой большой кусок хорошо прожаренного мяса. Рядом с жаканами маслинами, мелкой дробью отсвечивала черная икра.

– Необыкновенный аромат! – сказал Рюрик садясь за стол.

Очи ее смеялись.

– От кого? От ужина или от меня?

– Розой пахнет.

Скударь разлил вино по бокалам. Он знал, вино тешит и гасит печаль, а пленительные уста любимой дарят несравненную усладу. Скударь положил кусок мяса в рот.

– Божественно!

– Правда, мясо сочное?

– Правда!

Без вина Рюрик захмелел. Уста любимой, предвестник тончайшей неги и любви, искрились доброй улыбкой. Как же с ее приходом в доме стало спокойно и светло.

Ну, что ж, подумал он, одна из последних чаш жизни, которую от выпьет будет не пуста. Все в мире ложь, сказал мудрец, одна любовь – как истина, бесспорна.

– Давай сегодня устроим, пир! – сказала она, – налей мне вина.

Скударь мысленно обругал себя за невнимательность. Чревоугодник. Первым делом накинулся на еду.

– Извини! – сказал он. – Я без вина сегодня пьян.

– А я выпить хочу! Хочу выпить за то, что нашла к тебе заветный путь.

Он ответил:

– У меня душа поет и плачет. Дождался я светлого дня. Я хочу выпить за тебя Ариш. Ты моя ненаглядная, вершина вот этого бездонного и бесконечного мироздания. Пронес я твое имя через годы, шепча, а теперь произношу вслух. Арина, горлинка моя, моя любовь. Я раб твой, паж твой.

– Ты! – она счастливо засмеялась. – Ты падишах. Несносный, отвратительный, бесстыдный, властный.

Скударь выпил бокал вина до дна. Они долго сидели за столом.

Затем, как в благословенные абитуриентские годы, простояли на балконе до утра тесно прижавшись друг к другу. Хороший он дом выбрал. И район, и тихое место. Стоять бы так и стоять всю жизнь, прижимаясь к любимой. Хорошо великий поэт сказал, «остановись мгновенье, ты прекрасно». Скударь непроизвольно подумал, что с женой он никогда так не стоял. Вечно дела. Жизнь, такая короткая, отлетела в никчемной суете.

Вдалеке была видна оживленная трасса, со светящимся потоком автомобилей. Отсюда она смотрелась нескончаемо-длинной, ползущей яркой змеей.

Скударь обнимал родное тело. Сами собой облаками наплывали мысли. В чем предназначение человека? Рожден ли он для того, чтобы только трудиться на пределе человеческих сил, как бессловесный осел, тешить свою плоть и удовлетворять похоть или есть другие устремления разумного существа? И если есть, то в чем оно? Погоня за материальным достатком загнали человека в ловушку, из которой не просматривается выхода. Безбожный, голый материализм обокрал его, вроде бы разумного.

За бортом сознания человека осталась такое простое понятие, как счастье – простое, человеческое счастье. Ни богатство, ни труд, ни утонченное наслаждение, ни высокий интеллект, ни красота, ни родословная не несут в себе тот ген, который наполняет человеческую жизнь смыслом. И борьба – не смысл. Борьба – лишь средство выживания. А смысл, упоение жизнью приходит лишь в тот момент, когда ты можешь слиться с природой, почувствовать бесконечность и безмерность бытия.

Затерявшиеся две песчинки в огромном мироздании льнули друг к другу, сознавая, что пройдут может быть еще миллиарды лет, прежде чем они встретятся вновь. Узнают ли они себя?

Хорошие минуты подарила ему Арина. Скударь, давно, вернее, со времени последней с ней встречи, никогда не задумывался о тех трех десятках с большим довеском лет, которые лежали у него в заплечном мешке.

– Хорошо у тебя здесь! – сказала она. До этого она успела убрать со стола посуду и оставила лишь вино.

– Тебе нравится?

– Очень!

– Как ты думаешь, – в раздумье спросила она, – нам было бы так же хорошо, если бы мы жили вдвоем? Или это только минуты расслабления, в будничной, монотонной жизни?

Арина думала о том же, о чем и он, только более точно формулировала мысли.

– Я думаю, все от нас бы зависело! Захотели бы, сохранили – любовь.

– А если бы ты пресытился мною?

Скударь зажег сигарету.

– Ты знаешь. Я тоже думал об этом!

– И…и…

– И, думаю, нашел ответ.

Она повернулась к нему и заглянула ему в глаза.

– Не в далеких мирах, не в книжках, а на земле нашел ответ. Знаешь Ариш, как живут самые красивые птицы на свете – лебеди? Один раз и на всю жизнь выбирают пару. А слоны? Слон всегда приходит к праху той, которая была спутницей его жизни. Дожди и ветер выбелят ее кости, травой они начнут зарастать, а он приходит и подолгу, часами, стоит рядом.

Женщина тоньше чувствует, чем мужчина. Ты еще тогда понимала это, а меня калейдоскоп московских, праздничных огней сбил с толку. Ты всегда казалась, мне немножко не от мира сего. Помнишь, как ты меня называла – озабоченный.

Она ласково улыбнулась и погладила его непокорные кудри.

– Я кое-что и другое в тебе смогла разглядеть. Ты, как тополь гнулся на ветру, но не ломался. Один раз, всего лишь один раз, я подумала, что тебя с корнем вырвала буря. Помнишь белый шарф? Прости меня. Я даже оправдываться не хочу. Как же я ошибалась. Долго тебя не было. Но ты пришел, ты пришел мой единственный. У меня захолонуло и оборвалось сердце. Ты выстоял, а я – нет.

Скударь нежно обнял ее.

– Не казни себя. Ты правильно поступила, что вышла замуж. Жизнь на то человеку и дана, чтобы оставить новые ростки. Годы пройдут, столетия, а мы с тобой будем жить в новых маленьких человечках, которые будут похожи на тебя и меня.

– Дай-то бог.

– Вина хочешь?

– Хочу! Немного!

Они долго стояли, всматриваясь в далекое небо, с мерцающими на нем мириадами звезд. Там тоже шла своя жизнь; с тревогами, с надеждами, чудесная и неповторимая, своеобразная человеческая жизнь. Кто-то точно так же смотрел на них издалека, со своего балкона.

– Смотри! – сказал Скударь, – видишь Большую Медведицу?

– Вижу!

– А крайнюю звезду видишь?

– Вижу!

– Всмотрись получше. Нам оттуда, такая же, как мы, счастливая пара рукой машет! Давай за них по глотку выпьем!

Она его поцеловала.

– Вот за это я тебя и люблю.

И лишь когда звезды начали сливаться с небом, он ее спросил, не хочет ли она спать?

– Немного хочу!

Чтобы не разрушить то трепетно-сокровенное, щемяще-чистое чувство признания и благодарности, которое он испытывал к ней, Скударь спросил ее, не положить ли ее отдельно?

– Нет, мой дорогой. Боишься замутить родник моей семейной жизни неосторожною поступью? Не бойся. Можешь напиться.

На руках он ее донес до широкого ложа. Помог раздеться, нежно касаясь губами сладкого тела.

Они долго лежали рядом. Жизнь дарила им неповторимые и быстротечные минуты. Засыпая Рюрик думал, что пусть будет благословенна материя, сумевшая создать в своей безмерности, пусть небольшие, но такие счастливые островки человеческого бытия.

Проснулся он совершенно другим человеком. Ни страха, ни тревоги, ни той опустошенности, что преследовали его последние дни. Жизнь обрела глубинный, истинный, сокровенный, ничем не замутненный смысл. Арина была на кухне. Минут через десять, Скударь присоединился к ней.

– Не хотела тебя будить. У тебя было такое умиротворенное лицо.

– Я сильно храпел?

– Как паровоз!

Они рассмеялись. Потом пили чай. Потом Скударь пошел ее провожать.

– Тебя куда довести?

– Отвези на работу, и не уезжай сразу, а когда я помашу тебе из окошка, посигналь, пожалуйста.

Оставшийся у него в запасе месяц, пролетел как один день. Она иногда оставалась у него ночевать. Он не спрашивал, как это ей удается. Иногда он ее увозил среди рабочего дня. Приближался тот день, когда он должен был объявить, что уезжает навсегда. Скударь, хотел уехать в те места, где родился, и провести последние дни рядом с братьями и сестрами. Он созвонился со старшим, и сказал, что приедет в середине июля.