Окунь отчаянно сопротивлялся искушению. Гнал его прочь, старался не думать о нем, сосредоточивал мысли на своей обезображенной, изуродованной плоти, а не на женщинах. Окунь сражался с Великаном, сопротивляясь всем соблазнам: свободе, женщинам, травке, бурбону, богатству и наслаждению, которые предлагались ему в промежутках между побоями. Рассудок его переходил от невообразимых наслаждений к мучительной боли, которую, к несчастью, не надо было воображать.

Старик выл, кричал, молил о пощаде.

Однако избавления не было.

— Окунь, что означают эти слова? Что означает фраза «и придет конь бледный»? Ты должен мне ответить. И ты прекрасно понимаешь, что рано или поздно ты мне ответишь. Вопрос только в том, когда это произойдет. Скажи мне, Окунь. Избавь нас обоих от ненужных неприятностей, а начальника тюрьмы от беспокойства. Говори же, старик, говори!

Окунь молчал и расплачивался за свое непослушание.

Расплачивался жестоко.

Снова, снова и снова.

Но он так и не произнес ни слова.

И вот наконец к нему пришла избавительница смерть. Старик ощущал ее запах, чувствовал вкус, понимал, что она пришла за ним.

Ха! Это станет его победой.

Но Великан не желал сдаваться.

— Даже сейчас, Окунь, когда ты уже одной ногой на том свете, даже сейчас я могу причинить тебе новую боль, и я сделаю это. Ты знаешь, что сделаю.

Старик попытался плюнуть Великану в лицо, но не смог из-за мундштука во рту.

— Ну хорошо, Окунь. Придется начать все сначала. Сейчас тебе опять станет плохо. Сейчас боль вернется.

Окунь услышал, как его мучитель отступил назад. Услышал, как он взял со стола кнут. Услышал свист рассекаемого воздуха, пару щелчков. Палач развлекался, давая старику возможность прочувствовать упругие воздушные волны, расходящиеся от конца кнута, который в своем стремительном движении пересекал звуковой барьер.

— Окунь, я уже...

Где-то совсем близко прозвучал громкий треск, который мог быть только пулеметной очередью. Через несколько мгновений раздались новые выстрелы.

Отшвырнув кнут, Великан подбежал к старику и вырвал мундштук у него изо рта.

— Что это? — лихорадочно воскликнул он. — Что это такое? Что происходит? Черт бы тебя побрал, Окунь, черт бы тебя побрал, говори же!

Окунь слабо улыбнулся.

— Конь бледный пришел сюда, долбаный ублюдок, — прошептал он. — Конь бледный пришел за тобой!

Издав последний торжествующий смешок, Окунь отошел в мир иной.

Они с изумлением наблюдали за ним. Коренастый старик сидел в питейном заведении за столиком, освещенным дрожащим огоньком свечи, а из-за стойки на него таращились двое старых негров, перепуганных до смерти. Страх буквально висел в воздухе.

Но старик держался невозмутимо. Больше того, судя по всему, он находил в происходящем что-то смешное, и это больше всего тревожило помощников шерифа. Старик просто сидел за столиком с умиротворенным выражением благочестивого дедушки на лице, в черном костюме-тройке, с аккуратно завязанным галстуком, в надвинутой на уши громадной фетровой шляпе, и пил.

Он пил, пил и пил.

— Я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь вылакал так много этой чертовой «белой молнии» и не свалился под стол, — заметил Опи.

— Наверное, у него организм как у лошади, — ответил Москит.

— Если он выпьет еще немного, нам даже не придется колотить его. Он просто будет мертвецки пьян и не сможет стоять на ногах.

— Да, сэр.

Однако смутило молодых помощников вовсе не это. Не потому они отправили за шерифом Дариуса, третьего патрульного.

Они никак не могли взять в толк, откуда появился этот чертов старик.

Он просто возник из ниоткуда, зашел в бар и сел за столик.

Ни одна лодка не поднялась вверх по реке, ни один всадник не продрался сквозь сосновые заросли, ни один автомобиль не промчался с ревом по дороге, восстановленной словно по мановению руки. Так откуда же взялся этот старик? Как он сюда попал? Кто он такой? Что все это значит?

— Я предлагаю просто зайти в бар и хорошенько его треснуть.

Это предложил Москит. Москит мастерски обращался с дубинкой. Он мог выбить человеку на руке такую быструю дробь, что рука на целый месяц оставалась совершенно бесчувственной. Москит мог нанести удар чуть выше уха, достаточно сильный для того, чтобы убить, или свалить с ног, или оглушить, или просто причинить боль, и все это одним движением запястья. Тяжелая дубинка болталась на кожаном ремешке на его могучей правой руке.

— Гм, — проворчал Опи.

— Давай зайдем внутрь и врежем ему. Это же древний старик. Я трахну его по башке, он отключится, мы наденем на него наручники и отвезем в участок. Только и всего. А потом пускай шериф сам выясняет, как он сюда попал.

Опи задумался над предложением приятеля. Похоже, Москит предлагает дело. Но Опи боялся ошибиться, принимая решение.

— Скоро шериф прибудет сюда лично. Он сам решит, что нам делать. А покамест пусть старик напивается до чертиков. Еще немного, и он будет так пьян, что забудет мать родную. А шерифу только этого и надо.

— Мне это совсем не по душе.

— Мне это тоже совсем не по душе, — согласился Опи. — Но именно так мы и поступим, черт побери.

И, черт побери, именно так они и поступили. Прибывший сорок минут спустя шериф Леон Гаттис собственной персоной застал ту же самую сцену. Двое его помощников торчали на улице и украдкой заглядывали в бар. Старик сидел за столиком и, поглощая «белую молнию» стакан за стаканом, напивался до умопомрачения.

— Ума не приложу, как этот старик еще держится на стуле, — доложил шерифу Опи. — Он уже влил в себя столько кукурузного пойла!

— Главное не это, — сказал шериф. — Откуда он взялся?

— Понятия не имею. Он просто появился из ниоткуда, возник прямо из воздуха. Шериф, я предлагаю зайти в бар, хорошенько треснуть старика по башке и забрать его с собой. В участке мы непременно вытянем из него, что к чему.

Чем можно было объяснить колебание шерифа? Почему у него в груди появилась щемящая пустота? Все происходящее приобрело какой-то таинственный зловещий смысл. Все это Леон Гаттис уже видел, в кино или в книге. Очень странное ощущение.

Старый ковбой сидел в баре. Самое забавное, в нем не было ни тени страха. Он или окончательно спятил, или просто был полный дурак, однако, судя по его виду, нельзя было сказать ни первое, ни второе. В нем было что-то глуповато-наивное. Шерифу, когда-то служившему следователем в полиции Нового Орлеана (долгая, трагическая история), приходилось видеть такое в знаменитых стрелках тридцатых годов. Такое же выражение было у Смазливого Мальчика, еще в большей степени оно присутствовало у Мордашки. Но больше всего этого было у Джонни Ди: властная надменность, безграничная уверенность в себе, делающая человека особенно опасным.

— Черт возьми, шериф, это же просто старик. Пьяный старикашка. Напившийся в стельку.

В подмогу Москиту, Опи и Дариусу шериф захватил с собой еще двоих помощников. То есть всего их стало шестеро.

— Ну хорошо, — подумав, сказал он. — Сделаем так. Рэй, ты обойдешь пивную. Двигайся осторожно, держи оружие наготове. Остановишься у самой двери и будешь страховать старика сзади. На всякий случай. Мы остаемся здесь и выжидаем пять минут, затем заходим внутрь и хватаем старикана. И еще послушайте вот что. Пусть этот тип старый и пьяный, но, как мне кажется, ему многое пришлось повидать на своем веку. Думаю, он кое-что умеет. Возможно, до сих пор сохранил проворство; некоторые люди до самой смерти остаются шустрыми. Возможно, в старике еще горит огонь. Так что держите руки на рукоятках револьверов, чтобы в случае чего быть готовыми быстро вытащить оружие. Никому не станет хуже, если мы будем настороже, договорились?

— Так точно, сэр, — ответили ребята.

Рэй, отделившись от остальных, направился вокруг здания. Теперь оставалось только ждать.