Он пытался сдерживать себя, и до сей поры последняя преграда на пути обладания этой пылкой юной девственницей оставалась нерушимой. Но долго ли это продлится? Не слишком ли много он на себя взял, дав обещание не лишать ее невинности? Ведь минуту назад, лаская нежный бугорок между ее ног, слыша страстные стоны и видя слезы восторга, заливавшие ее лицо, он почти не владел собой. Еще немного и… Он тряхнул головой, отгоняя назойливые видения.

– Смотри на меня, – произнес он снова. Анна с трудом открыла глаза с расширенными от страсти зрачками, и он стал следить за ее взглядом. Раздвинув ей бедра, он коснулся пальцем влажного преддверия ее лона. Анна напряглась, инстинктивно противясь неожиданному вторжению, но он просунул кончик пальца чуть глубже, и она расслабилась, отдаваясь этой смелой ласке.

Коснувшись некой преграды, Морван ощутил одновременно восторг и разочарование. Значит, она девственна, и Гюрван бессовестно ее оболгал, хвастаясь своей победой. Впрочем, иного от него нельзя было и ожидать… Но если бы его слова оказались правдой, Морван мог бы позабыть обо всех своих обещаниях. Ничто не помешало бы ему утолить свою страсть.

Анна лежала перед ним обнаженная, томимая желанием. Такая, какой он сотни раз представлял ее в своих мечтаниях.

Сложение ее поражало гармоничностью. Мускулы рук и ног, более развитые, чем у других женщин, лишь подчеркивали совершенство пропорций аристократически удлиненного тела. Упругие крепкие груди вздымались вверх ровными полукружьями, коричневатые соски напряглись и отвердели от вожделения. Она жаждала близости с ним.

Но, продолжая ласкать ее, ловя на себе ее томный, зовущий взгляд, он не мог отделаться от навязчивых мыслей о последствиях поступка, который собирался совершить.

Преисполнившись досады и горьких сожалений о несбыточном, проклиная в душе те возвышенные чувства, которые он к ней питал и которые препятствовали ему совершить то, чего оба они так жаждали, он вдруг резко высвободился из ее объятий и уселся на край кровати.

Его тело бурно протестовало и продолжало требовать своего. Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя.

Тонкие пальцы коснулись его спины. То был безмолвный вопрос. Морван обернулся. Анна отодвинулась к стене и закуталась в одеяло. Она спрятала лицо в коленях и не отозвалась, когда он произнес ее имя.

В этот миг ему подумалось, что он сейчас уподобился зеленому юнцу, с которым стряслась маленькая мужская неприятность.

– Анна! – Помедлив, он придвинулся к ней.

Но она вытянула вперед руку, отстраняясь от него.

– Не обвиняйте себя в том, что все зашло так далеко, Анна. Я один во всем виноват. Мое обещание… Я ведь чуть было его не нарушил…

– Выходит, мне следует возблагодарить судьбу за то, что та бросила меня в объятия мужчины, столь безупречно владеющего собой, – произнесла она глуховатым от волнения голосом, в котором слышалась горечь.

– Анна…

– Оставьте меня. Я хочу, чтобы вы ушли.

Никогда еще она не чувствовала себя такой униженной. Сидя на кровати, она невидящим взором смотрела на дверь, которую отворила, впуская в каморку Морвана, и которая только что закрылась за ним. Как оказалось, он явился сюда, только чтобы подвергнуть ее соблазну, перед которым она не могла устоять. Он пренебрег даже плодами победы над ней, которые мог бы вкусить. Мог бы, видит Бог, но не пожелал.

О, как же ей хотелось возненавидеть его, этого безжалостного хищника! Но внутренний голос назойливо твердил, что хищник не пощадил бы ее, не отказался бы от утоления своей страсти.

Да и ни один мужчина на месте Морвана не сдержал бы своего пыла.

Отбросив одеяло, она принялась придирчиво разглядывать свое тело. Быть может, увидев ее обнаженной, он испытал разочарование? Ведь именно после того, как она впервые предстала перед ним нагой, он отстранился от нее. Ей тотчас же вспомнились исполненные сожаления и сочувствия взгляды матери, какими она окидывала фигуру своей слишком рослой дочери, насмешливо приподнятые брови служанок, косые взгляды гостей, внезапный приступ бессилия у Гюрвана. Возможно, ее тело и впрямь выглядит смешно и нелепо. Это и спасло ее от насилия много лет назад. Но тогда ситуация была иной.

Она с радостью подумала о том, что скоро удалится от мира. Единственным местом на земле, где она сможет быть счастлива, оставалось аббатство Сент-Мин. Страшно помыслить, как тяжко она страдала бы, выйдя замуж и непрестанно ловя на себе презрительно-насмешливые взгляды мужа.

В душе ее снова поднялась волна злости на Морвана. Он был виноват перед ней. Виноват в том, что пробудил в ее теле желания, которые прежде были ей неведомы. Она наслаждалась покоем и безмятежностью, не ведая о тех сторонах жизни, которые он открыл для нее. Она давно привыкла к тому, что некрасива и слишком нескладна, и научилась воспринимать эти особенности своей внешности как должное. В последние годы ей удалось обратить эти недостатки в достоинства, вполне подобающие образу жизни, который она вела, и тому пути, который для себя избрала. Наверное, Морван и в мыслях не имел ее обидеть. Он, поди, сам не ожидал от себя такой реакции на увиденное. Но его поступок лишний раз болезненно указал ей на ее уродство, и сознавать это было нестерпимо горько.

Лежа на широкой постели в каморке под крышей, обнаженная, одинокая, униженная, она, наконец, раздула слабое пламя ненависти к нему из искр, тлевших в ее душе.

Морван, Анна и Грегори остановили коней у края тропинки, что вела к загородному дому. Весь долгий день они скакали без устали под проливным дождем и лишь теперь, в конце их путешествия, облака в небе растаяли, позволив солнечным лучам коснуться земли.

Морван не застал сестру в Лондоне. Слуги, оставленные приглядывать за домом и имуществом, сообщили ему, что она удалилась в Хэмпстед, чтобы переждать там эпидемию чумы, которая свирепствовала в столице. Путникам пришлось обогнуть город и добираться узкими тропинками до имения Кристианы. Они сделали лишь одну остановку на ярмарке домашнего скота, где наняли для лошадей, привезенных на продажу, просторные стойла. Там же воины Морвана простились с ними.

Двухэтажный деревенский дом Кристианы был просторнее городского. Сложенный из толстых бревен и гладко оштукатуренный, он возвышался на прочном каменном фундаменте. В стенах были прорублены большие окна, по три в ряд с каждой стороны дома, справа и слева от крыльца виднелись газоны, густо усаженные кустами роз.

По двору неторопливо шла служанка. При виде гостей она ускорила шаги и скрылась в доме, откуда тотчас же выбежала молодая женщина с ребенком на руках.

– Морван! – Передав малыша служанке, она стремглав бросилась к троим всадникам. Морван перегнулся через седло, чтобы сердечно ее обнять.

Молодая женщина так крепко стиснула его плечи, словно боялась, – что он, едва представ перед ней, тотчас же исчезнет, растворится в воздухе. Морван оглядел сестру с ног до головы. Все те же роскошные темные кудри, все та же ласковая улыбка, сияющие счастьем черные глаза. За время их разлуки она немного располнела, отчего фигура ее приобрела более женственные очертания. Но лицо с матово-бледной кожей, которой втайне завидовали все придворные девицы, по-прежнему сияло юной свежестью.

– Господи, Морван, целых три года прошло! И ни словечка со времени битвы при Креси! Мне приходилось наводить о тебе справки стороной. А тут еще эта чума! Я тебя никуда теперь не отпущу, так и знай! Попробуй только сказать, что ты просто заехал пообедать по пути бог весть в какие земли!

– Нет, я намереваюсь задержаться в Англии, – улыбнулся он. – Надолго ли – сам пока не знаю. Скажи, Дэвид не будет против, если мои друзья у вас погостят?

– Конечно, нет. Мы всегда рады тебе и твоим друзьям.

– Я остановлюсь в другом месте.

– Нет, не смей даже думать об этом! Я так по тебе соскучилась, если бы ты только знал! И Дэвид очень тревожился. Всех, кто приезжал с континента, непременно спрашивал, не встречали ли они тебя.