– Я знаю, что толкуют люди.

Джейн помогла Бьянке надеть пеньюар.

– Столько неженатых мужчин, и совсем никакого флирта? Кто бы мог подумать, что в Англии так скучно!

Отнюдь. Все, что угодно, только не скучно!

– Ко мне проявил интерес кузен Найджел.

– Связь с родственниками всегда казалась мне недопустимой. Это плохо сказывается на потомстве.

– Но ведь он дальний родственник.

– Верно. Да люди судачат, будто он вроде Данте: живет в долг, не может позволить себе роскоши. Большую часть капитала ваш дед оставил вам; говорят, вашему кузену хватает на то, чтобы содержать имение. Все так устроено, что он может получать только доход с капитала, а капитал трогать не может.

– Откуда ты все это знаешь?

– Здешние слуги водят знакомство со слугами вашего кузена. Среди арендаторов тоже ходят слухи. Тут у нас как: все узнаешь на кухне, – бойко ответила Джейн. – Если он проявил к вам интерес, вы должны знать, что он может оказаться таким же, как Данте, и в остальных отношениях. Судя по всему, ваш кузен не всегда в одиночестве в своем огромном доме: на прошлой неделе у него там было тайное свидание с женщиной. Послушайтесь моего совета – это не тот человек, внимание которого вам нужно поощрять.

Внимание мужчин Бьянке вообще было абсолютно безразлично – их общество она рассматривала лишь как возможность развлечься, и ничего больше. Эти развлечения могут затянуться, но так устроен мир, и ей кое-что уже известно о жизни и об источниках треволнений и боли.

Бьянке очень хотелось спать, но она знала, что сон придет только после полного изнеможения; поэтому, когда ушла Джейн, она переставила свечи поближе к ящикам и сундуку, придвинутому к камину, и уселась на пол, чтобы осмотреть их содержимое. Вставив ключ в замок сундука, девушка повернула его, подняла крышку и взглянула на содержимое письменного стола Адама. Потрогав перья и дешевую чернильницу, она бегло просмотрела обрывки бумаги с какими-то непонятными записями. На одном значилось имя брата Верджила и несколько других имен. Похоже, эта записка была одной из самых последних, сделанных дедом при жизни.

Затем ее внимание привлекла стопка писем, обвязанных бечевкой. Бьянка уже собралась развязать ее, как вдруг заметила на письме, лежащем сверху, написанные мужским почерком слова приветствия, которыми начиналось послание. Автор обращался к Адаму «мой бесценный друг».

Отец не мог так обращаться к деду; вероятно, письма были отправлены покойным виконтом. Их следовало передать Верджилу.

В маленьком кожаном ящичке Бьянка нашла миниатюру с изображением белокурой женщины и заключила, что это ее бабушка. Женщина очень походила на отца Бьянки, и это сразу же напомнило ей о нем, о его любви, чести и благородстве. К ее печалям прибавилась еще одна, и Бьянка почувствовала жжение в горле.

Она вытащила крошечный портрет из бархатного углубления, и ей на колени упал высушенный цветок, судя по всему, не очень старый – он не рассыпался от прикосновения, как это неминуемо произошло бы, хранись он здесь долгие годы.

Бьянка представила себе старика, срывающего цветок в саду, а потом долго сидевшего над портретом и вспоминавшего о своей жене. А может, Адам оставил этот маленький подарок ей.

Подумав об этом, Бьянка с шумом захлопнула ящичек. Как бы ей не расчувствоваться – ведь цветок могла положить сюда сама бабушка.

В другом сундуке лежали папки с документами. Адам слыл аккуратным человеком и всю свою переписку распределил по годам. На каждой папке сверху был обозначен год. Бьянка искала письма, написанные до ее рождения, относящиеся к тому времени, когда отец уехал из Англии.

Она не сразу нашла то, что искала, но, в конце концов, обнаружила, к своему удивлению, что отец уехал в Америку за шесть лет до ее рождения. Писем за этот год оказалось крайне мало, три из них были написаны отцом. Наконец-то Бьянка узнала причину разрыва Адама Кенвуда со своим сыном.

Это случилось не из-за женитьбы отца на матери: разрыв произошел до того, как родители Бьянки встретились, и Верджил был прав, говоря, что инициатива здесь принадлежала ее отцу. В одном из писем отец отказывался от предложенного ему дедом содержания и объяснял почему.

Теперь Бьянке все стало ясно. Ее радость и вера в будущее рассыпались в прах. Мечта, которой она жила после смерти матери, стала разрушаться, как стали рушиться основания, на которых эта мечта зиждилась. Наследство вдруг показалось Бьянке злой шуткой, дьявольским искушением, призванным сделать ее соучастницей греха.

Неудивительно, что отец бежал от богатства и положения, которого добился Адам. Теперь и ей стало ясно, что ее дед нажил свое состояние на работорговле.

На следующее утро Бьянка поднялась чуть свет, оделась и отправилась в кабинет виконта. Он разрешил ей там заниматься, а стало быть, ей позволено туда входить. Однако в кабинет Бьянку привело вовсе не желание поупражняться в пении.

Ящики с имуществом Адама громоздились один на другом у окна. Опустившись на колени, Бьянка принялась расставлять их в ряд с намерением осмотреть содержимое.

Прежде чем принять решение относительно наследства, ей нужно было знать все о преступлениях Адама. В глубине души Бьянка все еще надеялась отыскать какое-либо доказательство искупления его греха, которое позволило бы ей не отказываться от всего состояния.

Бьянка так увлеклась перестановкой ящиков, что не сразу услышала звук приближающихся шагов и спохватилась только тогда, когда краем глаза увидела рядом с собой до блеска начищенные сапоги и бриджи из оленьей кожи. Она вдруг почувствовала безотчетную дрожь и глупое, радостное возбуждение.

– Вы опять выезжали верхом, а значит, хотя бы одному из нас позволено наслаждаться утренними прогулками…

– Буду рад, если однажды утром вы составите мне компанию.

– Думаю, это было бы неразумно. Вы так не считаете? – Бьянка машинально вертела в руках какие-то папки. – Если вы не хотите видеть меня здесь, я займусь документами позже – мне надо выяснить, писала ли моя мать деду после смерти отца с просьбой о помощи.

Верджил подошел к ящикам с другой стороны и тоже опустился на колени.

– Вы говорили, в это время шла война. Кажется, документы за тот период здесь.

Бьянка быстро подошла к указанному ящику и, пошарив, нашла 1814 год.

– Он был работорговцем. Вы знали об этом?

Верджил колебался с ответом, из чего Бьянка заключила, что он ничего не знал.

Виконт стал перебирать бумаги в другом ящике.

– Так многие начинали. Отец лорда Ливерпуля тоже был, рабовладельцем, но одновременно он ратовал за закон, признающий работорговлю незаконной.

– А мой дед боролся за это?

– Не думаю.

– Вот поэтому отец и порвал с ним. В Америке мой отец был активным борцом против рабства. Мы даже собрались перебраться в Филадельфию, подальше от Балтимора с его портом – средоточием работорговли. Однако, в конце концов, отец решил, что его присутствие гораздо полезнее в Балтиморе. – Бьянка потянула за концы веревки, которой были перевязаны две картонные папки с подборкой за 1814 год.

Письмо от ее матери лежало в стопке первым. В ответ на предложение помощи она отвечала Адаму отказом по тем же самым причинам, по которым ее муж никогда не принимал деньги у своего отца.

Он воспользовался последним шансом, чтобы все-таки принудить семейство сына принять его таким, каков он есть: Адам оставил громадное состояние ей, своей внучке.

Бьянка знала, что нужно делать. Однако каким бы правильным, справедливым и благородным ни было ее решение, при мысли о нем ей становилось невыносимо грустно: теперь ей придется лишиться самого главного в ее жизни – мечты об оперной сцене.

– Завещанные мне деньги заработаны работорговлей. Вы оказались правы: это наследство скорее шутка, чем восстановление справедливости. И это шутка Адама.

– Его суда были распроданы очень давно. Большая часть состояния нажита другими путями.