Так он оказался в бригаде, которую вскоре пополнил я.

– Ну, беда-то вот она, уже надвинулась, – без иронии говорю я, глядя на запертую Мокиным дверь. Вагончик качается, что происходит всякий раз, когда на приваренную к нему лесенку ступает Пискунов. Каждое утро, что бы ни было, зима ли на улице, лето ли, Виктор Сергеевич всегда прибывает на работу в отвратительном расположении духа. Голев уверяет, что у дорожного босса не все в порядке со щитовидкой. Я подозреваю, что проблема Пискунова расположена чуть выше. На расстоянии двух челюстей от щитовидки.

Это был, конечно, Пискунов. Оказавшись в вагончике, он стряхнул с шапки снег – сделать это он мог, впрочем, и на крыльце, а не здесь, брызгая в лица мгновенно превращающимися в капли снежинками, – обил у порога ботинки – еще один пример того, что дома человек так никогда не поступит, а в любом другом месте – пожалуйста, – и сел к печке.

Ни – здравствуйте, ни – как настроение, друзья. Такое впечатление, что сегодня он решил побить собственный рекорд неприветливости.

– Что, Пискунов, совсем плохо?

Голев знает, как раздражают босса напоминания о его невозможности нормально общаться с людьми. И он всякий раз старается подцепить Пискунова, чтобы доставить себе удовольствие. Но сейчас, вместо того чтобы орать и вспоминать грехи каждого, Виктор Сергеевич почему-то понурил голову. На этот раз Голев, кажется, угадал: совсем плохо.

– Проклятая МКАД, – прохрипел он, и зрачки его, узкие и хищные, как острия булавок, уставились в жерло печки времен гражданской войны. – Чтоб она сдохла!..

Антропоморфизмы в речи Пискунова встречаются довольно часто. Истина длинной не бывает, утверждает Искандер, и, словно догадываясь об этом, Пискунов для всех случаев жизни имеет фразу, блестящую в своей логической завершенности и краткости. Употребляет Пискунов ее очень часто, но понятнее от этого она, однако, не становится. «Мои мозга мне подсказывают, что…»

Мои мозга! Это яркое выражение. Конечно, все понимают, о чем речь. Да, понимают. Все в Москве, кроме меня и Голева. У нас даже завязался однажды лингвистический спор по этому поводу. Голев главную причину противоречия между заявленным и реально существующим видит в том, что у него есть мозг, у меня есть мозг, мозг есть даже у Мокина. Последнее для Голева сомнительно, но все-таки отрицать отсутствие мозга у Геры он не берется, ибо тот сигареты прикуривает не с фильтра и банку с тушенкой вскрывает, а не ест с жестянкой. Таким образом, у каждого есть по мозгу. А вот у Пискунова, если сделать поверхностный анализ конструкции постоянно произносимой им фразы, их как минимум два. В этом Голев и видит главное противоречие.

Моя же позиция крепится на том утверждении, что мозг (пусть даже – мозга, – здесь я в отличие от Голева готов на компромисс) не может что-то подсказывать. Мозг – орган, безапелляционно управляющий каждым поступком человека. Таким образом, мозг – единственный руководитель сознания человеческой единицы. А подсказчик – это субъект, не имеющий биологической зависимости от объекта и потому оценивающий действия последнего со стороны. Это что-то вроде международного наблюдателя во время заварухи в Боснии. В конфликт по существу он не вмешивается, но в критический момент готов помочь той или другой стороне избежать кровопролития. Таким образом, если Пискунов уверяет, что его мозга ему что-то подсказывают, то он пытается убедить всех, что мозг с ним хотя и в приятельских отношениях, но в дела его особенно не встревает.

– Мы, кстати, только что разговаривали о МКАД, – говорит Пискунову Голев, и эти слова не вызывают сенсации, поскольку произнесены они были в вагончике ДЭКа, в котором переодеваются ответственные за участок МКАД работники. Другое дело, что я не могу припомнить этого разговора. О Московской кольцевой мы вроде бы еще не беседовали. – Вы слышали о сине-зеленых водорослях?

Издевательства и Голева над Пискуновым регулярны, и главная примета регулярности – периодически меняемое обращение с «вы» на «ты» и наоборот. За день он делает это раз двадцать.

О сине-зеленых водорослях Пискунов, по всей видимости, не слышал.

– Сука, убил бы гадов…

– Водоросли? – оживает Голев.

– Какие водоросли? Ты чего привязался с этими водорослями?! При чем тут водоросли? – Глаза Пискунова готовы выпрыгнуть из орбит.

Попробую угадать… По-моему, его выставила за дверь жена. Пискунов боится двух человек: начальника ДЭКа Лесового и своей жены Тины. При этом если бы ему предложили выбрать между неприязненными отношениями с первым и второй, он предпочел бы первого.

– А кого бы ты убил, шеф? – спрашивает Мокин, и интерес его неподделен. Он на самом деле иногда не понимает иносказательности иных выражений.

Следующие двадцать минут мы, затаив дыхание, слушаем кошмарную историю. Историю о том, что случается с человеком, когда его мозга отказываются вмешиваться в ход событий.

Три часа назад…

Пискунов повлажнел взглядом и с усилием заставил себя вернуться к воспоминаниям о том страшном часе.

Витя и без того не большой мастак излагать последовательность событий, а непрекращающийся тремор и вовсе выбил из него способность соображать. Через двадцать минут его рассказа и нашего допроса я вывел для себя следующее:

Три часа назад он на своем черном «Фольксвагене» ехал по внешней стороне МКАД в крайнем левом ряду в районе Химок. Сзади на большой скорости к нему приблизился автомобиль, что-то очень похожее на спортивный «Ниссан». Этот гонщик врубил дальний свет, требуя дороги. И Витя, конечно, счел нужным это требование выполнить. То есть поступил таким образом, коим симпатичному им человеку мозга никогда поступить не посоветуют: он принял вправо, пропустил гонщика, а потом с чувством выполненного гражданского долга вернулся в свой крайний левый ряд. И тут же почувствовал удар, который едва не заставил его выплюнуть кишки. Ничего не соображая, Витя погнал тачку дальше. Где-то через полкилометра его снова догнали. На этот раз это был «мерин» «Геленваген» серебристого цвета, в котором сидели три казбека, и Пискунову как-то сразу показалось, что они размахивают саблями. В конце концов, Пискунов понял, что ему нужно остановиться. Мозга в этот момент явно прикалывались над Пискуновым. В общем, он подчинился требованию казбеков об остановке, как если бы это были не казбеки, а начальник ГИБДД Москвы с председателем Общественной палаты Кучереной. Соскочив с пятисот коней, казбеки подняли крик о том, что нехорошо честных людей бить и уезжать, словно бы и не бил. Что они не виноваты, что родились казбеками, что в стране конституционный строй и что все равны перед законом и совестью. Пискунов ничего не понимал, а потому держался мужественно. Он жаждал объяснений и получил их. Вина Пискунова как владельца «Фольксвагена» состояла в том, что он совершает резкие внезапные маневры и только благодаря их, казбековым, «водительским мастерствам» (цитата Пискунова) им, казбекам, удалось избежать автокатастрофы. Все обошлось только полным уничтожением джипа и тяжким состоянием здоровья их друга. Пискунов старался успокоить возбужденных граждан, уверял, что лозунг на футбольных полях мира «No racism!» полностью поддерживает, призывал их во всем разобраться и отрицал свою вину. И тогда ему было указано на чудовищную вмятину на двери «мерина» и отдающего богу душу кавказца, лежащего на заднем сиденье. Находясь в шоке и продолжая отрицать свою вину, Пискунов предложил осмотреть свою машину на предмет наличия соответствующих следов. Убежденность его базировалась на том мнении, что если есть след на «Геленвагене», то должен быть след и на «Фольксвагене». Мозга у него уже не работали. И какое же потрясение испытал мой босс Виктор Сергеевич, когда увидел, что правое крыло его «Фольксвагена» куда-то улетело, а на двери такое повреждение, словно ее лизнул дракон! После этого мозга подсказали Пискунову, что он не прав, вручили ему белые одежды и растворились. Казбекам даже не нужно было объяснять, почему на их серебристой, цвета слезы девственницы машине остались жирные черные полосы. В общем, Вите сказали, что бог с ним, с приятелем, за то обиды на него никто не держит, все равно через час-другой богу душу отдаст, но вот за машину нужно платить. Впрочем, если Витя не хочет платить, тогда придется ставить дело на законные рельсы… Он подчинился требованию казбеков отъехать в место расширения МКАД, более безопасное с точки зрения стоянки и поиска объективности. На пассажирское сиденье к нему сел человек, представленный охранником владельца «Мерседеса». Отъехали они на прилегающую территорию по боковому ответвлению от МКАД и припарковались возле какого-то забора (примерно в километре от Бутакова). Проще говоря, Пискунов не доехал до вагончика три километра. Место было безлюдным (кто бы сомневался), Пискунов даже заметил, что видел катящееся по сугробам перекати-поле. Мозга все не возвращались. Пользуясь этим, один из казбеков спросил номер телефона страховщика Пискунова и позвонил ему. На вопрос Голева, видел ли своими глазами Пискунов, соответствовали ли нажимаемые казбеком кнопки произносимым им цифрам, Витя ответил, что ему было не до этих частностей. И состоялся странный разговор со страховщиком, который по телефону определил, что случай страховым не является, а посему даже если они вернутся на то место, с которого уехали, дело, мол, пустое. Не обладая достаточными юридическими знаниями (кого Пискунов хотел в этом вагоне удивить этим признанием?), виновнику ДТП (Вите) этого оказалось достаточным, чтобы ощутить себя прижатым спиной к стене. Вспомнив о том, о чем вспомнить нужно было четвертью часа ранее, он призвал казбеков вызвать ГАИ и начать официальные разбирательства. То есть решать вопрос в судебном порядке. Прибегнул он и к крепчайшему аргументу – тестю, замещающему генеральскую должность в ГУВД столицы. Противная сторона, ссылаясь на недостаток времени, пообещала превратить жизнь начальника участка ДЭКа в ад. Убийство по неосторожности и причинение материального ущерба – не это ли список того, за что находящиеся в длительном заключении зэки готовы заплатить сто тысяч долларов, не раздумывая, даже после отсидки половины срока? Это был самый веский довод. Этого оказалось достаточным. В ад Пискунов не хотел. Чтобы не затягивать алгоритм повествования, остается только сказать, что мой босс передал потерпевшим казбекам тридцать тысяч долларов США. То есть лишился суммы, которую его жена Тина планировала добавить к вырученной с продажи «Фольксвагена» для приобретения новенького «Ауди» в рамках акции «Берлинавто».