– За любую работу Амати я готов отдать год жизни.

– Какой именно год, Гена?

– А за какую именно скрипку Амати, Толя?

– За скрипку со струнами длиною сто девять километров.

– Что-то я не слышал о таких скрипках.

– Слышал, Гена, слышал. – Анатолий Георгиевич поправил очки. – Скоро эти струны я намотаю тебе на конец.

Ююкин рассмеялся, и по скрипу, раздавшемуся в трубке, стало ясно, что он откинулся в кресле.

– Что случилось?

– Ты нашел артистов шапито, приезжавших позавчера на пост?

– Ищу.

– Я так думаю, что ты неправильно ищешь. Эти артисты, или же другие, но из того же цирка, принялись ломать всю игру на МКАД. А пока ты занимаешься своими оперативно-розыскными мероприятиями, сегодня они на приметных машинах стали откровенно привлекать к себе общественность. Если к тебе еще не пришел человек, из которого подставой на МКАД вытрясли тридцать тысяч долларов, то жди его с минуты на минуту. И попробуй только не зарегистрировать его претензии. Так тебе будет удобнее искать. Мне звонил дядя Поля, это случилось на его участке. И еще. Если начальник РУБОПа хотя бы почувствует запах из твоего кабинета, если ты хотя бы во сне проговоришь пару имен, защищать тебя от Буслаева никто не станет, ясно?

Ююкин бросил трубку, врезал по столешнице кулаком и спихнул со стола телефон.

На грохот прибежала перепуганная секретарша.

– Геннадий Петрович?..

– Ирина Моисеевна, не могли бы вы подать мне телефон? Я за папкой потянулся, а он соскользнул. Экий я неловкий.

Буслаев… Вот кого кружили несколько лет и не смогли выкружить. Он не из этих, не из резких. Совьёт такие кружева, что потом всех накроет ими. Собрал всю мразь неподкупную под собой. Если бы не он, Ююкин зарабатывал бы, как Аль-Файед. Приходится в родных стенах как Штирлицу по коридорам IV управления ходить… Одним глазом спишь, вторым смотришь, нет ли Буслаева или кого-то из его людей рядом…

А в этот момент Поликарп Доброхотов пытался дозвониться до человека, который после ночной сходки и сверки счетов вез ему положенные к отдаче наверх двести тысяч долларов. Последний раз он разговаривал с ним по телефону в четыре часа утра. Тугарин-Змей, известный в паспортном столе как Карпашвили Гурам, сообщил, что выезжает на МКАД и через два часа будет.

Прошло два часа. Потом еще два часа. И еще два. Гурам не приезжал и не звонил. Он работал с дядей Полей пять последних лет, дядя Поля знал его как честнейшего человека и готов был дать ему рекомендацию в любое место требования, хотя бы и в ФСБ. А потому предположение, что он мог исчезнуть с двумястами тысячами «зеленых», было нелепо и отметалось как надуманное. Однако патетика патетикой, но двести тысяч нужно было привезти на Мясницкую к семи часам вечера, не позже. Если бы дядя Поля был настолько глуп и вместо того, чтобы каждую неделю перебрасывать заработанные бабки в швейцарский банк, хранил их дома, то можно было бы взять из сейфа эти двести тысяч и отвезти. Но в сейфе было не больше десяти тысяч евро, незарегистрированный пистолет и несколько гравюр Гойи, которые Поликарп планировал сбыть весной курьеру из Лондона. Зарабатывать на подставах миллионы и не вносить взнос в общак в размере двухсот тысяч – это свидетельство если не жадности, то неважного положения дел. Эти боровы наверху не любят осечек. Заменят, как у себя в обкомах делали, старого и опытного, на молодого, но энергичного.

– Да где же ты, Гурам, черт бы тебя побрал!

И дядя Поля уже в пятнадцатый раз набрал его номер.

Мирзоев, Ташиев и Джамрамбиев приехали в Москву четвертого февраля. В Грозном было скучно. Хотелось жизни, «Мерседеса», ночного клуба и девок. Выйдя на вокзале, они в ту же ночь угнали от дома номер 19 по улице Большая Оленья джип «Мерседес Геленваген» серебристого цвета. Оставленный без присмотра, он оказался в поле зрения Мирзоева, бывшего слесаря автосервиса, сразу, едва они вошли во двор. Вообще-то они шли брать квартиру. Шапочки с прорезями для глаз, обрез – это атрибутика вчерашнего дня. У приятелей были две пары чулок в упаковке, которые при проверке документов и карманов можно было выдать за подарок, и костыль в руках Ташиева. Хромым он не был, однако без костыля никак было нельзя, поскольку в трости таились две узкие заточки.

Первый куш был сорван на Ярославском вокзале. Зайдя в туалет, они убедились в том, что кроме мужика в кабинке нет никого, заперли дверь в туалет, потом выбили дверь кабинки и вытащили его за ноги, волоча по грязному полу…

Приехавший из Бурятии на форум руководителей среднего бизнеса широколицый бизнесмен в разорванном пальто, с оторванными от рубашки пуговицами, со спущенными штанами лежал на полу и кашлял кровью. Минуту назад его обыскали, взяли часы, золотую цепь, бумажник. Трое тяжело дышащих человек стояли над ним. У одного от переживаний ходуном ходило все лицо, его била нервная дрожь. Другой, стиснув зубы, словно продолжал бить. Шевелился, словно нанося удары, но не двигался с места.

Третий двинулся вперед, точно падая, ударил бизнесмена в лицо.

– Хватит ему.

– Он жив, шакал. Он сейчас побежит в милицию.

Тот, у кого никак не могло успокоиться лицо, свернул рукоять трости и дернул ее на себя, как нож из ножен. Бизнесмен увидел стальное тридцатисантиметровое жало. Ему хотелось сказать, что он их не выдаст, что деньги – дело наживное, но сломанная челюсть не двигалась, а разобрать его мычание было невозможно.

Стальной шип вошел ему в грудь, и за мгновение до смерти он услышал, как лопнуло его сердце.

Собрав добычу, приятели выбрались из туалета и быстро покинули вокзал.

Продав все, что можно, прикупив одежды и пообедав, они поняли, что жить в Москве можно, тут есть что брать. Джамрамбиев, молодой человек лет тридцати, предложил заняться транспортом. Он хорошо водил машины, оставалось только найти земляков и предложить услуги угонщиков.

Но прежде чем переключиться на машины, нужно было раздобыть хотя бы элементарное оборудование. Угонять «десятки» нет смысла, а угон дорогой машины требовал технической оснащенности. Решено было взять квартиру. В эту же ночь, руководствуясь принципом «дуракам везет» и что их никто не знает. Высмотрев на Большой Оленьей подходящую квартиру на втором этаже и оценив ее через окна, выходящие на улицу, они вошли во двор. И в этот момент Мирзоев увидел джип. Это был двухгодовалый, если судить по штампам на стеклах, «Мерседес». Осмотрев его и соблазнившись, Мирзоев одним ударом выбил стекло, распахнул дверь и дернул рычаг капота. Через мгновение сигнализация затихла, а в салоне послышался хруст ломаемой пластмассы – Ташиев ломал замок зажигания.

Мысль о том, что сигнализация может продолжать работу и наводить на машину милицейские патрули, в голову им не пришла. Слишком много марихуаны было выкурено, чтобы заботиться о таких частностях. Возможно, дуракам везет на самом деле. На два дня назад купленный джип временно была поставлена обычная сигнализация, спутниковая система слежения отсутствовала. Мужчина, приехавший на джипе к любовнице, был руководителем одного из заводов. Заявлять угон от дома, в котором он провел ночь, числясь в командировке в Вологде, он не стал. Он сделает это только в обед наступившего дня.

Не понимая, куда едут и зачем, они выехали на огромную дорогу. И через пять минут джип замер в пробке возле какой-то развязки. Улучив момент, сидящий за рулем Джамрамбиев объехал стоящую впереди машину и ринулся в освободившееся пространство. И тотчас чудовищный удар потряс джип.

Ташиев громко закричал и завалился на заднем сиденье на бок. Он кричал не переставая, а Джамрамбиев, выкатив глаза и дрожа оленьими ресницами, как завороженный наблюдал за тем, как из черного лакированного «Мерседеса», едва не протаранившего их насквозь, из «Мерседеса», на ветровом стекле которого располагался какой-то огромный пропуск в виде трехцветного российского флага, выходит высокий мужчина.