— Я водки хочу! — воскликнула она и обернулась к Андрею. — Можно?
Андрей, волнуясь, любовался ею.
— Я знаю, — она поправила ему волосы. — Тебя выдает лицо. У тебя ужасно провинциальное лицо.
— А ты? Столичная штучка, сколько раз ты была в Москве! Разве это столица…
— Ни разу, вот еще, бывать в этой вашей пошлой Москве!
Официант принес бутылки, поставил множество закусок, улыбнулся ей сладко.
— Смотри, — она засмеялась. — Он, наверное, принимает меня за проститутку. Зарежь его…
Потом встала из-за стола, пошла гордо через зал. — Я сейчас…
На нее оборачивались. Андрей налил рюмку, опрокинул в рот, поймал розово-желтый лист осетра, откинулся с папиросой, улыбаясь блаженно на высокие чистые окна.
Она вернулась, села рядом, глядя туманно и задумчиво, вдруг прильнула к нему, поцеловала в губы. Он уронил вилку, прижал ее к себе, обнял.
— Знаешь, — зашептала она, — давай убежим отсюда… Поедем домой.
— прямо сейчас?
— Да… Сейчас-сейчас, — она дрожала. — Я не могу…
Они встали, шатаясь, как пьяные, она сама расплатилась, пошла торопясь, он едва поспевал за ней.
На улице они кинулись разом друг к другу так неистово, что стукнулись зубами, засмеялись оба, обнялись крепко-крепко, он, теряя голову, поцеловал ее в шею. Она застонала, опустив голову, сказала тихо:
— Господи, я даже домой не доеду…
Она едва добежала до его комнаты, бросая все, срывая с себя одежду еще на ходу, упала на диван, так что он ударился затылком о стену, но даже не почувствовал этого, повторяя все исступленно:
— Таня… Таня… Таня…
Они не выходили никуда и не открывали никому трое суток. В течение этого времени лишь Витя изредка стучал им в дверь и слышал смех их и счастливые голоса.
— Сейчас, Витя! Сейчас выйду… — глухо кричал Андрей. — Подожди минутку! — И снова смех.
— Да ладно, — отвечал Витя, тоже посмеиваясь. — Тебя утром-то будить? Пойдешь в институт?
— Конечно… Я сейчас выйду…
На второй день Витя принес, поставил им под дверь кастрюлю и две бутылки вина, позвал…
— Сейчас, сейчас выйду, — отозвался Андрей. — Подожди, не уходи.
— Да ладно… Я вам тут поесть принес, — он прислушался, но за дверью лишь шуршало белье…
Ночью Андрей, тихо шлепая, голый, занес кастрюлю и бутылки, поставил на пол у стены.
— Ты что там жуешь? — тотчас позвала его Таня. — Ты где? Под диваном, что ли?
— А-а-а, ты не спишь, — он возился у кастрюли, сидя на колонках. — Знаешь, по-моему, это борщ… Очень важный борщ…
Она смеясь встала, подошла, светя наготой, села рядом, поцеловала его в волосы. Он повернулся, вытер губы, поцеловал ее. Они сели рядом над кастрюлей и нежно целовали друг друга.
— А борщ?.. — засмеялась она.
— Да, борщ. — Он снова поцеловал, ласкал ее плечи, груди, встал, поднял ее, понес к дивану.
— Ты сумасшедший. — Она попробовала высвободиться. — Подожди.
Тела их смутно переплелись в чистом прозрачном свете ночи, шедшем с окна.
— Ну подожди же… — повторила она ласково.
— Сейчас, сейчас… — шептал он. — Сейчас…
Короткая ночь светла и чиста. Теперь она встала, потянулась легко, со вздохом, подошла к окну, раскрыла его настежь, впуская свежесть майской ночи. Прошел теплый дождь, где-то в светлых тучах еще шумела гроза.
Он встал тоже, прошел к ней, обнял ее за бедра, поцеловал в затылок, под волосы. Она вздрогнула, обернулась, нашла его губы…
Светало.
— Хочешь вина? — прошептал он.
— Да… — Они обнявшись гладили друг друга. — Ну неси же…
— Сейчас. — Он прижал ее крепче, все целовал в лицо. — Сейчас…
Она засмеялась, высвободилась, подошла к кастрюле.
— Вкусно… — Она сидя подняла кастрюлю, и они по очереди пили из нее через край.
Он открыл вино и пил из горлышка долго, и она отнимала у него бутылку, вино лилось им на руки, на грудь, Они смеялись и целовались снова и снова, все вставали, чтобы дойти до дивана, и никак не могли…
Он лег на спину на постель, она легла ему на грудь, правой рукой он все тянулся, пытаясь поймать упавшую бутылку, и не мог дотянуться.
— Подожди, Таня… Ну подожди же… Таня… Таня…
И вино лилось…
Когда рассвело совеем и за окном вовсю пели птицы, ом сели друг напротив друга, утомленные, радостные, рассматривая друг друга.
— Ну пей же, — смеясь он протягивал ей вино, а она хулиганила, целовала горлышко бутылки, его пальцы, руку, все выше и выше, пока они снова не встретились губами. — Ну пей, Таня…
— Нет, ты покажись, покажись, — она смеясь стаскивала с него одеяло. — Ну ты и круглый стал! Круглый, круглый! Вот зад какой насидел, — она шлепнула его сильна — Ну просто женский зад!
— Ах, женский! — Он, отставив бутылку, схватил ее за руки, перевернул на живот, шлепнул тоже.
— А у тебя мужской зад! Острый и деревянный, как табурет!
— Дурак! Пусти… — она вырвалась, но он обнял ее скова, целуя в плечи, в шею, нежное, алое при заре лицо.
— Андрей, пусти… Пусти… Ох, Андрей…
Бутылка упала, и вино снова лилось…
И снова днем приходил Витя, шмыгал носом под дверью.
— Черти, живы? Нужно вам еще что-нибудь?
— Сейчас, Витя, сейчас, я выйду, — смеялся Андрей.
— Сейчас я выйду! — передразнивала его Таня и вдруг, накрывшись с головой одеялом, крикнула: — Да заходи уже, чего стоишь!
— А можно? — засмеялся Витя.
— Можно!
Андрей тоже накрылся, Витя зашел, осторожно глянул на диван, улыбнулся хитро…
— Забирай его! — крикнула Таня под одеялом и вдруг дернула одеяло так, что Андрей остался совершенно голым.
— Таня! — Он, стараясь прикрыться, тянул на себя простыню.
Витя хохотал, Таня смеясь тоже выглянула из-под одеяла.
— На, нищета! — она наконец уступила ему половину.
— Ладно, — и он дернул так, что едва не слетел на пол, оставив ее теперь нагишом…
Перестав смеяться, они накрылись, закурили. Витя сел у стены.
— Черти, выходить-то думаете?
— Сейчас оденемся, — очень серьезно сказала Таня и, вдруг засмеявшись, сползла снова под одеяло.
— Нет, правда, пора уже, — отозвался Андрей и захохотал сам.
— Н-да, — Витя встал, забрал кастрюлю. — Ясненько… Ладно, вечером мяса вам принесу.
А ночью они снова сидели у раскрытого окна, по-прежнему нагие, жевали, кусая по очереди, огромную отбивную, запивая ее вином.
— Ты хоть вспоминал меня? Хоть иногда?
— Да… Особенно зимой. Зимой внизу снег и во дворе больницы, вот там, снег. Под утро все сиреневое… И тоска. Но я не всегда тебя вспоминал.
— А кого?
— Никого. Не знаю, дом вспоминал.
Пришел июнь, теплый, дождливый. Андрей ходил в институт, сидел на занятиях, сдавал какие-то экзамены. Она оставалась внизу под окнами на скамейке и старательно читала что-нибудь, ожидая его, а он слушал монотонный голос педагога, вскакивал со звонком, первым бежал к двери вниз, и они, забыв обо всем, стояли обнявшись, не обращая внимания на прохожих…
Декан с сожалением как-то сказал ему, что в сентябре состоится поездка в Америку и по настоянию мастера они оба, он и Витя, включены в группу. А Виктория Степановна, полная, веселая и глупая женщина, про которую Витя говорил, что она вампир и сосет у него энергию, сказала ему игриво:
— Ты похудел и стал такой светленький-светленький…
Однажды, выбежав на улицу, он увидел рядом с ней Джаника, они смеялись весело.
Андрей с меняющимся лицом медленно пошел к ним, но встал, хотел было уйти. Она обернулась, подбежала к нему удивленная.
— Что с тобой? Что случилось?
— Ничего. — Он стоял в каком-то оцепенении.
Подошел Джаник, хлопнул его по плечу, сказал радостно:
— А я сижу, как старый дурак: девушка, вы кого-то ждете, кто этот негодяй, что заставляет вас ждать, и так и этак, уже едва не сплясал, а это ты! Ты! Пойду утоплюсь с горя… — он ушел оглядываясь.
