— Подлец! Ненавижу тебя, идиот! Не смей меня трогать! Ничего мне твоего не нужно! Я уеду! Я лучше вернусь! Кто тебя просил!!!

Андрея, удерживая ее, открыл горячую воду, сунул ее под струю.

— А-а-а! — закричала она — Пусти! Пусти, гад!

Она лежала мокрая, дрожащая, он вытирал ей голову. От затихла, он осторожно поднял стакан, налил себе водки, выпил. Вдруг она повернулась к нему, дернула к себе, целуя исступленно его лицо, руки, дрожа всем телом, принялась стаскивать с него рубашку: Он сопротивлялся глупо пытаясь высвободиться из ее мокрых цепких рук, в то же время, согнувшись в нелепой позе, вяло старался отвечать ее грубой, бешеной ласке.

Хрипло дыша, не переставая целовать его в грудь, в локти, которыми он защищался, она, ударившись лбом о колено, стянула с него брюки вместе с трусами и ботинками, швырнула на пол. Он пытался прикрыться одеялом, но она прижалась к нему тесно, извиваясь по-звериному, всем телом, укусила за ухо и все ласкала исступленно, целуя громко в губы, в нос, в глаза вдруг отодвинулась, засмеялась тихо…

— Ты что? — спросил он хрипло.

— Ты же не хочешь меня, — продолжала она смеяться. — Просто категорически не хочешь!

Он смущенно погладил ее волосы.

— Бедненький, — она поцеловала его в щеку, снова отодвинулась. — А может, ты вообще больше не любишь девочек? — и отвернулась от него, затихла тотчас, дыша ровно.

Он с тоской глядел в потолок. Потом сел, дотянулся до вещей, принялся разворачивать скатанные в ком брюки…

— Ты чего? — Витя разглядывал его с удивлением. — Чего кричали?

Андрей мрачно налил себе, выпил, сел у стены на пол. Витя сел рядом, засмеялся…

— Она что, бьет тебя?

Андрей снова налил, снова выпил, закурил, потер лоб.

— Верблюд я, Витя, и одновременно полный осел… Зачем я ее привез? Я смотреть на нее не могу, что я с ней делать буду? Она какая-то сука стала! Этот запах после тюрьмы, как будто в кожу въелся! Витя, глядеть не могу!!!

— А ты не гляди, ты ее выпори. Возьми ремень и выпори!

— Зачем?

— А для чувства! Потом пожалеешь и полюбишь…

— Ну да…

— Ничего… Вот поедем скоро в Америку, может, там есть красивые девчонки.

— В какую Америку?

— В Северную… Нас от института посылают, в ихнюю киношколу.

— Именно нас?

— А кому еще ехать?

Андрей смотрел на него удивленно, вдруг вскочил и выбежал…

Он рванул дверь в ванную, вырвав вместе с шпингалетом. Она, по-прежнему голая, сидела в ванне, держа перед лицом осколок стакана.

Он схватил ее за руку, выкручивая, стараясь вырвать стекло.

— Пусти! — закричала она. — Пусти!

Они порезались оба, но Андрей отнял стекло, швырнул в коридор, и тогда она укусила его за палец.

Он вскрикнул, замахав рукой, гляди на нее с ненавистью:

— Дура! Хоть вся изрежься, только не здесь!

Она засмеялась, глядя на него, приподнялась, лизнула его в руку. Он отскочил.

— Вылезай!

По-прежнему смеясь, она выбралась из ванны, мокрая, шлепая босыми ногами, прошла в комнату, легла, укрывшись с головой.

Он, помахивая рукой, ходил по комнате, поглядывая на постель. Она лежала тихо. Он сел, зевнул. Взял какую-то книгу, попробовал читать. Осторожно отвернул одеяло. Она слала, закрыв лицо обеими руками…

Утром она разбудила его рано. Он сел, оглядываясь, ничего не понимая.

— На поверку становись! — она стянула с него одеяло, сама одетая, умытая.

В комнате все было уже прибрано и вымыто…

Она шла рядом с ним, спокойная; не удивлявшаяся ни рыжим цветам в траве, ни апельсинам в ящиках, не смущаясь людей и города.

В институте он оставил Таню внизу, сам пошел наверх, показаться в деканате. Институт шумел; останавливаясь, здороваясь с разными людьми, Андрей постепенно оживлялся, сон и гул в его голове проходили.

В деканате его поругали, но не сильно. Выйдя, он с удивлением увидел на лестнице, среди оживленно разговаривавших девочек-актрис Таню. Она курила и улыбалась так, словно училась здесь. Увидев его, она попрощалась, подошла, улыбаясь. Он огляделся, стесняясь ее. Они пошли вниз.

— Это что, правда, актрисы? — спросила она. — Никогда бы не сказала.

— Здесь как б гвардии, не принято следить за одеждой.

Они зашли в маленький универмаг.

Покупай, — сказал он. — Покупай все, что тебе нужно.

— Все-все? — она смотрела на него, смеясь.

— Все.

— Ты что, ограбил кого-то? — Нет, нашел в уборной.

Она огляделась. Прошла вдоль прилавков, остановилась, вернулась к нему.

— Мне ничего не нужно.

— Совсем ничего?

— Совсем ничего.

Он тронул ее за плечо:

— Купи хотя бы белье…

Она подошла к прилавку с женским бельем, тронула что-то, заинтересовалась. Вдруг быстро перебрала все, что лежало на прилавке. Андрей искоса следил за ней.

— Вот это, — показала она продавщице. — Вот это, и… — она взяла быстро трусики, приложила к Андрею, разглядывая.

Он оттолкнул ее, оглядываясь.

— И вот это! — она засмеялась…

Она быстро шла в огромном универмаге, Андрей едва поспевал за ней.

— Смотри, смотри! — крикнула она ему звонко, показывая какие-то брюки. — Мы такие же шили…

Она затащила его в парикмахерскую, усадила его в кресло и, стоя позади него, веселая, сама показывала, как его подстричь, причесать, потом подстриглась сама.

Она выбежала на улицу, порозовевшая, какая-то светлая, он курил, прохаживаясь, встал, глядя удивленно. И никакой прически она не сделала, лишь чуть остригла тюремные пряди, но волосы легли как-то просто и ладно, лихо, совершенно при этом изменив ее тонкое лицо, которое показалось ему вдруг удивительно милым и нежным…

Она купила ему рубашку, туфли, заставила его примерить костюм, он отказался, но она сняла с него пиджак, даже пытаясь помочь расстегнуть брюки. Он, смеясь тоже, отбивался от ее длинных ловких рук.

Светлый летний костюм неожиданно пришелся ему, сидел просто, но как-то очень с шиком. Оглядев его, она тут же сорвала этикетку с костюма, с рубашки, скатала все его старые вещи, вынесла, бросила в корзину для мусора.

— Что ты делаешь? — он склонился над корзиной, достал из кармана паспорт.

— Ну, милый мой, нельзя же быть таким уж студентом!

Он прохаживался на улице, курил все, поводя шеей в новом воротничке, поправлял не нравившийся ему ремень, чувствуя себя неуклюжим, деревянным.

— Ну поили скорей, я есть хочу!

Он отступил и замер…

Женщина стояла перед ним, изящная и стройная, строгая, в простом, но необыкновенно идущем ей светло-голубой платье, обрисовавшем ее упругие свободные груди, тощую талию, тугие бедра, длинные легкие руки в простых браслетах; тонкая, чистая шея охвачена голубенькими бусами, и лицо, удивительное лицо…

И девочка стояла перед ним, просторный белый жакет небрежно наброшен на плечи, острый бандитский локоток отставлен лихо, рука в кулачок, простые туфли без каблуков на длинных подвижных ногах, и вся подвижная, легкая, стремительная, смеется, глядит на него лукаво…

— Ну что смотришь, гангстер?.. Идем есть? — Она взяла его под руку, широкоплечего, медлительного, в просторном костюме, довольная его глуповатой улыбкой.

На них оглядывались. Андрей сам временами осторожно отстранялся, смотрел не веря на нее, то шедшую рядом легко и гордо, то вдруг бежавшую счастливо смотреть какое-нибудь мороженое…

В «Берлине» швейцар открыл ей дверь, пропустил с почтением, Андрея задержал, оттесняя его животом назад, растерявшегося, смутившегося совсем.

— Это со мной, — она вернулась, освободила его, взяла под руку, смеясь заглянула в лицо. — Ну что… гангстер в натуре?

Они сели в полупустом светлом зале, оглядываясь радостно вокруг, заказали шампанского, икры, еще что-то.