Утром он вышел во двор и не узнал его. Ночная буря свалила навес, разметала вещи по двору, сорвала флаг, висевший на крыше.

Митя прошел по двору, поднял ведро. Попробовал поставить столбы с навесом. За сараем он нашел шест, на котором висел раньше флаг.

Он сходил в дом, вынес старую черную рубашку. Рукавами привязал ее к шесту. Шест снова поднял на крышу и укрепил.

Рубашка ожила на ветру черным флагом. Митя осмотрел флаг из-под ладони, усмехнулся…

Он сидел в доме за столом и протирал спиртом свои инструменты. Во дворе вдруг залаяла собака. Митя поднял голову.

На пороге, держась обеими руками за дверной косяк, стоял человек. Митя узнал его. Вид у человека был жалкий, испуганный. Митя посмотрел на него с любопытством. Ничего не сказав, он снова принялся протирать свои инструменты.

Человек тихо прошел в комнату, сел на корточки у стены. Он внимательно смотрел на Митю. Вдруг он заскулил тихо.

Митя встал, присел рядом с ним.

— Ты кто? — спросил он.

Человек не отвечал. У него было лицо идиота, и весь он был грязный и дикий. Он снова заскулил громче и потрогал рукой бок.

— Давай посмотрю, — Митя протянул руку. — Не бойся.

Митя прикоснулся к нему, и он вздрогнул. Митя улыбнулся. Он попробовал поднять на человеке рубашку, но тот вдруг забился, закрывая голову руками.

Митя отошел, бросив его. Человек замолчал. Он поднялся и вдруг сам снял с себя грязную вылинявшую рубашку. На теле у него под рукой была огромная гнойная язва.

Митя, не прикасаясь к нему, осмотрел язву. Взяв со стола скальпель и ватные тампоны, он осторожно, скальпелем, стал чистить язву. Человек стоял не двигаясь, шумно дыша, как животное.

Митя, намочив спиртом ватные тампоны, приложил их у ране. Человек завизжал, забился так, что Митя с трудом удержал его.

— Тихо, тихо, — успокаивал он. — Запаршивел ты, брат. Вымыть бы тебя надо.

Митя наложил на язву повязку. Собрав грязную вату, обрывки бинта, он вынес их во двор, бросил в печь. Вымыл руки.

Когда он вернулся, человек сидел за Митиным столом в его чистой рубахе и смеялся. Ящики из стола были вывернуты на пол, на полу валялись Митины инструменты, разбитые пузырьки с лекарствами, разорванные бинты, книги, фотографии.

Митя бросился к идиоту. Тот захохотал и вскочил на стол. Митя поймал его за ногу и стащил со стола. Идиот вдруг схватил Митин скальпель и ударил его в живот. Засмеялся снова и выбежал во двор.

Митя, держась за живот, вышел из дома. Во дворе никого не было. Зажав живот, на подгибающихся коленях Митя дошел до ворот.

Человек, поднимая пыль, быстро взбирался на холм. Митя пошел следом, попробовал бежать, но упал на колени. Потом завалился на бок…

Кто-то склонился над ним. Чьи-то руки приподняли ему голову. Он открыл глаза и увидел черную бескрайнюю степь и черное небо над степью. Митя смотрел на лицо склонившегося, как смотрят на то, что видят впервые и не знают, что это такое.

— Тебе больно, это пройдет, — сказал склонившийся, и лицо его было словно вырублено из камня.

— Я устал, — тихо сказал Митя. — Забери меня.

— Ты еще молодой, у тебя все еще будет, — голос говорившего быт тихим и чистым.

— Нет, — прошептал Митя. — Лучше забери меня.

Склонившийся над ним покачал головой, улыбнулся и поцеловал Митю в лоб.

— Иди, — сказал он.

Мит приоткрыл глаза и увидел зоотехника Федора Ивановича, нагнувшегося над ним.

— Ну напугал ты нас! — сказал старик. — Жив, слава Богу!

Митя снова прикрыл глаза.

— Я не хочу, — прошептал он склонившемуся над ним, с вырубленным, как из камня, лицом. — Я ничего не хочу. Мне здесь хорошо.

— Иди, уже пора…

Он покачивался на куске брезента, привязанного к двум жердям. Четыре мужика несли его по степи, положив жерди на плечи. Федор Иванович, зоотехник, шел рядом.

— Осторожненько, тихо-тихо, ребятки, — говорил он мужикам. — Напугал ты меня, Дмитрий Васильевич! Ты чего надумал, а? Помирать собрался, бросить меня, старика, захотел? Нехорошо, мне одному, что ли, лямку тянуть? Ты уж нас не бросай! — все говорил он ласковым, дрожащим голосом.

Митя чуть повернул голову и увидел вдали свой дом, шест и белый флаг…

Книга, которую вы держите в руках, написана молодыми знаменитыми, без преувеличения, лучшими отечественными сценаристами последнего поколения — Петром Луциком и Алексеем Саморядовым.

С этими именами многие связывали кино XXI века, мост к которому они проложили уже сегодня. Вспомните недавние фильмы, основательно пошумевшие по большим и малым экранам — «Дюба-дюба», «Гангофер», «Дети чугунных богов», «Лимита» — все они поставлены по их сценариям. Все получили высокие награды на престижных российских и международных фестивалях. И только авторы сценария, Луцик и Саморядов, еще вчера никому не известные парни с окраин нашей великой и нерушимой, были вечно удручены увиденным на экране и искренне жалели о неудаче, о том, что не сняли своих фамилий с титров… Правда, было одно исключение — фильм «Гангофер», действительно талантливо поставленный их другом, режиссером Бахытом Килибаевым, пока он единственный порадовал их душу. Здесь они во многом узнали себя, а точнее людей своего поля, которые могут и крепко выпить, и загулять, и влюбиться сдуру, и даже испугаться, когда страшно, но! И вот это «но» было для них священным в жизни и в литературе — дружба превыше всего! В ней таится спасительная мужская сила, без нее ни побед, ни счастья, ни радости, ни земли под ногами. Они ценили радость и личный заработанный успех. А то, что принимали награды без суеты и публичного ликования, так это от того, что знали цену Слову. Потому и собой были недовольны, потому и рукописей не берегли. Надеялись на свой божий дар, верили, что главное Слово они еще скажут, оно впереди… А я и не знаю, кто сегодня в нашей гильдии кинодраматургов может похвастаться наличием сразу трех высших премий: «Ника», «Золотой Овен» да еще премией им. Сергея Эйзенштейна за лучший сценарий года?

Думали ли мы с Одельшой Александровичем Агишевым, когда в 1985 году принимали их к себе в мастерскую во ВГИК, что вот именно эти ребята всего через несколько лет вдохнут новую жизнь в захиревший перестроечный экран? Конечно, надеялись, ставя им жирные пятерки на творческих экзаменах по мастерству, но они опередили наш прогноз. Но об этом чуть позже.

Итак, слава не заставила себя долго ждать. Петра Луцика и Алексея Саморядова осаждают режиссеры, их дружбы ищет московская элита, в вечной любви клянутся им девушки и, как полное признание успеха, — сама несравненная Алла Борисовна Пугачева заказывает им сценарий игрового фильма с главной ролью для себя!

Вы скажете: вот счастливчики! В рубашке родились!

Не торопитесь. Счастье в России, как водится, долгим не бывает.

Имена Петра Луцика и Леши Саморядова соединила Жизнь. Иначе как бы они, понятия не имевшие друг о друге, оказались вдруг вдвоем в одно время в одном и том же месте, у нас во ВГИКе? Да, их имена неразделимы. Но разлучила их всесильная Судьба.

Эту книгу мы вместе с Петей Луциком делаем для Леши.

Полтора года назад, зимой 1994 года, за час до закрытия Ялтинского кинофестиваля, где они с Петром должны были получить очередную премию за сценарий «Дюба-дюба», Леша пришел в гостиницу переодеться. Вечерело. Он поднялся на десятый этаж к своему номеру и обнаружил, что потерял ключ. Зная характер Леши, могу предположить, что он недолго колебался: идти ему к администратору за запасным и нарваться на скандал перед праздником, или постучаться к соседу и из его номера по балконам перелезть в свой.

Он постучался. Сосед удивился просьбе, но не остановил. Киношный приятель, стоявший рядом, не схватил за руку…

Леша сорвался.

Да, эту книгу мы с Петей делаем для Леши. Много у него в последние годы случалось радости. А вот книги не было. Эта станет первой. Стало быть, и разговор в ней больше пойдет о нем, о Леше.