— Да что с тобой? — она потрогала его лицо. — Господи! — воскликнула, прикрыв ладонью рот. — Да ты ревнуешь! — и засмеялась.

— Нет. Вот ещё, — он поцеловал ее в щеку холодно, но не удержался, обнял.

— А что, он очень милый… Ты его теперь зарежешь?

А вечером с шампанским, с цветами ворвался Володя, обнял, расцеловал Андрея, поклонился Тане, поцеловал ей руку, сказал:

— Все знаю. Очень рад за вас.

— Что все знаю? — с подозрением спросил Андрей.

— Да пошел ты… — И открывая, разливая шампанское, Володя стал читать стихи.

Набилось много гостей, все шумели, пили, наперебой говорили умно о кино, поглядывая на Таню, об Америке, Володя Пег, снова пили и курили без конца. Андрей вышел, никем не замеченный, но Таня тут же вышла за ним, поцеловала его ласково, вернулась и быстро, в минуту, смеясь, шутя выгнала всех из комнаты. Оставшись; одни, они бросились друг к другу, обнялись…

Витя наклеил ее фотографию на старый институтский билет, подчистил что-то, вручил ей.

— Господи, ну почему же я Цирлина? — смеялась, она, разглядывая билет. — Ну какая же я Цирлина?

Витя, смеясь, объяснил:

— Скажи спасибо, что имя исправил, а то быть тебе Раисой. А что, очень даже мило — Раечка Цирлина.

— Скотина. — Она весело свалила его на диван, водила все за нос, за уши, за шею. — Ах ты, волк тамбовский! Вареник ты, а не волк…

Он вырвался, вдруг крикнул ей:

— Да ты знаешь, кто я такой? Да я Чапаев! А ты кто такая?..

Теперь она иногда выходила в город, но делала это редко, обычно лишь ходила за продуктами. Как-то днем она привезла с собой двух девушек; высоких, стройных, одетых не броско, но дорого. Обе молоды и красивы, с шиком, та, что повыше, светлая, статная, держалась гордо, как княгиня, другая, чёрненькая, с очень темными и живыми глазами, казалась принцессой из детской сказки.

— Андрей. Лариса. Наташа. — Представила быстро Таня, они тут же сели, заговорили о чем-то своем.

Андрей взял тетрадь, в которой писал, сел на пол, под гамак. Они, не обращая на него внимания, открыли коньяк, разложили шоколад.

Насвистывая, в трико с дыркой, с тетрадкой, торчавшей из кармана, вошел Витя, почесывая живот, оглядел девушек, покачал головой.

— Кто это? — он сел рядом с Андреем на пол. — Какие королевы…

— Это, Витя, и есть валютные проститутки, — сказал Андрей также тихо.

— Настоящие?

— Говорят.

Витя, крякнув, встал, подошел осторожно к ним, встал позади Ларисы, сидевшей на стуле, наклонился, разглядывая ее. Она оглянулась.

— Ничего, ничего, — он пожал плечами. — Я просто смотрю.

Наташа засмеялась. Витя снова наклонился к Ларисе, сказал довольный:

— А ты хорошая девчонка!

— Очень приятно, — отозвалась та и снова отвернулась.

Андрей с удовольствием следил за Витей. Тот осторожно потрогал Ларису за локоть:

— Слушай, а вы правда за валюту работаете?

— Да. А что? — строго, тоном учительницы спросила Лариса.

— Здорово! — обрадовался Витя. — Уважаю! — он присел рядом с ней на ступ, потянулся, сложив губы трубочкой, медленно чмокнул ее в щеку. — Это же трудно, и валюты мало, то есть совсем мало валюты.

Андрей смеялся тихо. Таня тоже.

— Ну и что дальше? — Лариса и бровью не повела, даже позы не изменила.

— Ничего, — Витя погладил ее по шее. — Просто очень хотелось бы узнать, как они?

— Кто?

— Ну арабы… Такие же?

— Такие же.

— Здорово! — Витя потер глаз. — Я подозревал это. А я, знаешь ли, в той комнате живу, — он снова чмокнул ее в щеку.

— Ну и что?.

— Ничего. Я и жениться могу.

— На мне? — теперь и Лора улыбнулась.

— Могу и на обеих. Обе вы хорошие… Настоящие драгуны. Вам бы бакенбарды еще!

— И что мы будем делать? — Лариса рассмеялась.

— А все! — он потрогал ее ушко. — Я вам дрова буду колоть, воду носить… Полочки всякие прибивать.

— Нам не надо… полочки, — она убрала его руку.

— А у меня есть еще план, — живо откликнулся Витя…

— Одного секретного завода в. Тамбове.

— Отойди, — Лариса, смеясь, отталкивала его.

— Ну хорошо! — воскликнул он горько. — Ну что тебе стоит? Один только раз без денег, вроде субботника?

— Отойди, — она отталкивала его, смеясь.

— Ладно, — Витя встал, достал из кармана тетрадку. — Сколько это стоит? Ну?

— Сто пятьдесят долларов, — она смотрела на него весело. — Ладно, для тебя сто!

— Один раз — сто долларов? — он прошелся. — Ладно! — протянул ей тетрадку. — Это мой рассказ, я оцениваю его скромно, долларов в триста… Боже мой, — он повернулся к Андрею. — Боже мой! Боже мой, мне не верят!

Когда Таня вернулась, Андрей и Витя расставляли на полу пластилиновые фигурки.

— Что это? — Таня взяла одну из них.

— Не трогай. — Андрей отобрал у нее фигурку. — Это всадник.

— А где же ноги? — Таня снова взяла.

— Не трогай! Ног у них не видно, они едут полем в высокой траве медленно, шагом. И солнце встает.

— Ты что, обиделся? — Она погладила его по волосам.

— Ну хочешь, я верну им все эти тряпки… Витя, ты чего такой грустный? Ты им понравился очень, хочешь я дам тебе телефон?..

— Вот еще… — отозвался Витя. — Бог с ними, они, конечно, знатные, но бегать за ними, переживать… Я одно знаю, надо не суетиться, а сидеть на месте. И все, кто тебе нужен, сами пройдут перед тобой.

— Дай ей яблоко, — тихо сказал Андрей.

— На, смотри, — Витя протянул ей ладонь. — Видишь?

— Что?

— Яблоко. Неужели не видишь? — удивился он.

Таня засмеялась.

— Да вот же оно. — Он привстал, разглядывая свою ладонь. — Оно пахнет первыми морозами, а здесь сбоку на нём крапинки. Это моё яблоко, никто его не украдет и надкусить не сможет, — он говорил тихо, серьезна — Захочу и подарю его тебе, ты сможешь хрустеть им и радоваться, а захочу брошу.

Таня не смеялась больше.

— Смотри. — Он вдруг нагнувшись поднял одеяло, заглянул под диван. — Здесь у меня живут два гнома и коза, когда мне хорошо, они радуются, как я, а когда плохо, я заставляю их по очереди заниматься скотоложеством с козой… — Он засмеялся тихо. — Это все яблоко в моем мозгу, оно вечно…

Андрей усмехнулся, посмотрел на Таню. Она сидела замерев, глядела на него, широко раскрыв глаза, изумление, словно увидела только сейчас, вдруг всхлипнула будто. Она подвинулась к нему, поцеловала куда-то ниже глаза, обняла, все целовала его лицо и смеясь всхлипывала, крупная слеза катилась по щеке, она обняла его крепко-крепко…

Витя встал тихо с дивана, ушел. И гномы ушли. Они сидели вдвоем на полу, пух тополиный летел из окна, кружился на полу, где всадники шли по брюхо в высокой траве. И светило солнце…

Ночью она лежала тихо, едва дыша, и все глядела на окно, на светлое небо.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Ты не спишь? Не знаю… Как-то зябко и страшно…

— Они не найдут нас.

— О чем ты пишешь? Дай мне почитать.

— Зачем тебе?

— Мне нужно. Я знала, что со мной что-то случится, но никогда бы не подумала, что с тобой.

— Спи…

— Скажи, а правда то, что говорил Витя?

— Он же шутил.

— Нет, он не шутил. Что-то идет, я чувствую, давай уедем куда-нибудь…

За стеной кто-то печатал на машинке…

Они приехали затемно. Автобус, в котором кроме них троих была лишь зевающая толстая баба-кондуктор, круто заваливаясь на бок, мчал их через редкие огни поселков, темные, непроглядные сады, сквозь полные мрака кипарисовые туннели и высадил их за светлыми башнями рыбозавода.

Здесь, у основания мыса, сразу за дорогой, начинался пустой дикий пляж, открывавший спокойное, светившееся уже по-утреннему море.

Они пошли пешком, неся чемоданы, по плохой сыпучей дороге, вдоль долгого пляжа под высоким обрывом. Над ними на скалах из песчаника нависали тяжелые корявые сосны, откуда-то сверху сыпались все шурша мелкие камешки; Небо и море наливались постепенно одинаковым чистым бесцветным светом, в котором далеко впереди слабел, тонул одинокий фонарь в ущелье, куда они шли.