Дело в том, что Ленин, будучи блестящи тактиком и никудышным стратегом, не был марксистом номер один, как многие ошибочно считают. Доказательство тому — огромное количество сочинений им оставленных и неподдающееся учету количество разночтений и противоречий в них встречающихся. Даже стопроцентный патологический графоман Маркс здесь куда более последователен. Ленин умер, но дело его жило, может быть даже в большей степени чем при нем. Оставались реальные марксисты: Зиновьев, Каменев, Троцкий, Радек, Литвинов, и дурачки от марксизма — разного рода бухарины и рыковы. В постленинской «гвардии» мы имели пример пусть небольшой, но толпы. Толпа, в свою очередь, всегда выдвигает лидера и одно из наиглавнейших свойств такого лидера — толпа не должна его бояться, тем более что правящий класс в СССР видел в тот момент реальную угрозу исходящую от бессознательных масс, большой процент которой лишили реальной собственности. Вот почему в год смерти Ленина был произведен огромный набор в Партию, в результате чего она была разбавлена элементами находящимися весьма далеко от коммунистических идей. Именно они станут ударной силой в осуществлении сталинских чисток, в результате чего подавляющее число ленинских большевиков будут безжалостно ликвидированы, что будет означать ликвидацию коммунизма, превратившегося в 40-х годах в национал-коммунизм, а затем в обычный национализм, взорвавший советскую империю в конце 80-ых годов. Но в год смерти Сталина, когда империя достигла высшей точки своей внутренней мощи, можно будет устраивать широкомасштабный партийный разбор без оглядки на «народ» и без всякого риска каких либо неадекватных действий с его стороны. И действительно, все что нужно массы узнают из громкоговорителей. А вот в 1924-ом балансирование шло на острие ножа. Вот почему лидерами толп часто становятся люди в обычной среде совершенно неприметные.

Таким стал записанный под номером семь в Баварскую Рабочую Партию Адольф Гитлер. Чуть позже он станет фюрером немецкого народа и никто не вспомнит что в свое время ему не дали очередного воинского звания по причине "отсутствия лидерских качеств". Таким же неприметным человеком был рябой от перенесенной в детстве оспы ссыльный кавказец Коба Джугашвили, которого в качестве претендента на реальную власть заметил только Ленин, что, впрочем, ни на что не повлияло, ибо «ильич» в 1923 году находился на столь глубокой стадии маразма, что сказанное им никто не воспринимал всерьез. Казалось бы, какую угрозу мог представлять этот мелкий ссыльный рецидивист, непонятно как примкнувший к большевикам? Он и по-русски говорить не умел. Да и вообще ничего не умел. Так думали эти интеллигентные очкарики-теоретики-дегенераты. Но думать они будут недолго и от своей пули, ножа или ледоруба по черепу не уйдет никто. А пропуском в высшую власть для Сталина станет их тотальная ненависть. И Сталин — классический продукт Востока — это сразу распознает и теперь его основной работой станет сталкивание бывших первых персон в ленинской авантюре, что он будет проделывать с поразительной легкостью. «Отмороженные», представляющие реальную угрозу (Фрунзе, Дзержинский, Красин, Камо) все как по заказу умрут уже через год после своевременной кончины "дедушки Ленина". Ле Бон, дав полную характеристику толпе, тем не менее обошел стороной один важный в данном контексте вопрос. Он никак не рассматривал как меняется мышление человека выдвинутого толпой в лидеры. Мы остановимся на нем подробнее. Во всех нас живет охотник. Охотник и есть известное ницшеанское «allzumenschliches». На зверей сейчас охотятся мало, да и сам акт охоты предельно автоматизирован, а удовлетворение своих охотничьих инстинктов не достигается при разделке курицы или нарезке колбасы. Люди предпочитают охотится на людей. Нет, конечно друг друга они не убивают (это запрещено законом!), но все главные занятия бессознательных масс вроде погони за деньгами, стремления достичь определенного общественного положения, занять максимально выгодную социальную нишу, по сути есть война с самими собой. Современный мир слишком тесен даже для отдельного индивида, и почти всегда его, пусть даже и слишком заметное благополучие, на самом деле обман, обычный индивид ведет борьбу только за улучшения своего положения, индивид достигший намеченного положения вынужден вести несравненно более ожесточенную борьбу за его удержание. Это отличительная особенность порожденная веком большой плотности населения, веком толп. Война всех против всех. И ее исход парадоксален: она делает даже тех кто оказывается наверху не сильнее, а слабее.

Приближающийся век толп неизбежно должен был трансформировать религиозные представления имущего класса, который затем и внедрил бы их в толпы. О предопределении протестантского буржуа, а именно протестанты дали старт рыночной гонке, мы уже говорили. Совершенно очевидно что экспортировать старый образ Христа, как некоего мученика "искупившего грехи" и давшему всем путевку "в вечную жизнь" было совершенно немыслимо, вот почему все эпизоды явно выпячивающие слабость Христа обходятся стороной в проповедях протестантских пасторов и миссионеров. Христос у них подается исключительно как волевая доминанта, причем успех или неуспех того или иного предприятия в котором алчущий ищет помощи Иисуса зависит не столько от самого Иисуса, сколько от просителя. Иными словами, индивиду предлагается доказать и показать что он сам достоин бога, что он сам немного бог. А степень приближенности к богу в современных буржуазных странах определяется размером состояния. И действительно, если Христос родившийся и выросший в простой семье, проходивший всею жизнь в лохмотьях, не имевший никакого движимого имущества, смог своими поступками заработать себе статус божества культ которого реально исповедуют, то чем буржуй, родившийся в более худших чем Христос условиях, но сколотивший гигантское состояние и обеспечив себе возможность влиять как на номинальных власть предержащих, так и на подчиненные им массы, менее «божественен» в собственных глазах? Поэтому и Христос в Америке стал олицетворенной смесью поп-звезды и удачливого коммерсанта. И если истинный православный или католик молится Иисусу видя в нем то или иное воплощение Бога, то американский протестант делает то же самое надеясь приблизится хотя бы в своих собственных глазах к субъекту более удачливому чем он сам. Здесь достаточно посмотреть как празднуется рождество Иисуса, — наиболее популярный американский праздник. Репортажи о нем напоминают статистические сводки, все разговоры ведутся только о том сколько какого товара было продано, на какую сумму, на сколько процентов больше чем в прошлом году; затем делаются прогнозы экспертов относительно предполагаемой структуры продаж на следующие "христовы именины". Я уже много лет просматриваю рождественские сводки CNN и еще ни разу не слышал чтоб массам объясняли что, собственно, произошло в этот день? Что празднуем-то? Но в этом нет необходимости.

Буржуи сделали дело, сформировали у масс рефлекс: услышав слово «рождество» нужно бежать в магазин и покупать подарки, набивая карманы буржуям. В последнее время активно идет раскрутка еще одного христианского праздника — Дня Святого Валентина. И если мы вспомним что такого типа праздников в святцах хоть отбавляй, у буржуев есть большой простор для творческой работы.

Но все же американский буржуй оказывается весьма и весьма далеким от формулы "Будем как боги". Он лучше чем кто-либо другой понимает эфемерность своего положения, он вынужден ежеминутно демонстрировать нарочитую суровость и никогда не расслабляться. Он точнее всех знает, что его возможности все-таки имеют предел. Одновременно в буржуе живет внутренний страх, страх потерять всё. Помните богача которому Христос предлагал бросить свое богатство и последовать за ним? Из текстов Евангелий следует, что богач отказался, но тогда Христос был просто пророком, а тот богач не был продуктом двух тысяч лет христианства. Будь на его месте современный буржуа, он тут же предложил бы Иисусу потратить деньги с пользой, к примеру подкупить прокуратора Понтия Пилата, дабы тот делал вид что ничего не происходит. Впрочем, придет время и денежные мешки отвергнутые Иисусом приспособят его тезисы для обоснования своего главенствующего положения.