Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
1.

Пока американские негры осваивали брошенные армиями северян и южан духовые инструменты, в Европе главным игроком становилась толпа. Выход толпы на передовой план совпадал с вступлением всех ведущих европейских государств в имперскую фазу развития, а толпы — всегда важный социальный фактор любой империи, а комплекс мероприятий по работе с толпой, — один из главных во времена их заката.

Май 1871 года в Париже выдался долгим и жарким, как в прямом, так и в переносном смысле. Коммунары, а называя вещи своими именами — уличный сброд и преступники, управляемые высокоорганизованным меньшинством, захватив 18 марта столицу Франции, уже к концу апреля разграбили решительно все что представляло хоть малейшую ценность. Богатейший город мира по сути управлялся бандой анархистов не имеющих элементарной морали. Так теперь будет начинаться и заканчиваться любой коммунизм. Сначала будет грабить первая волна «революционеров», а когда коммунизм будет заканчиваться — дети и внуки этой первой волны. В Париже, впрочем, до второй волны не дойдет. Еще пара недель и большинство коммунаров будет ликвидировано тем или иным способом, но пока, опьяненные властью над толпой и контролем над городом, они никак не склонны видеть себя в роли шестерок, изначально обреченных. Маркс прыгает в Лондоне от радости. Началось! Повторялась, теперь уже в виде фарса, ситуация 1789 года. А фарсы, в отличии от трагедий, весьма и весьма быстротечны. Тогда был срыт до основания символ тирании, теперь — разграблены памятники культуры. Тогда король бежал из столицы в карете, теперь — министры на воздушных шарах. Как в это же время сформулирует Достоевский: "революция начнется с грабежа всех богатств".

Великие потрясения рождают, а точнее — выявляют великих людей. Такие потрясения открывают им глаза, расширяя социально-политическое мировоззрение. То что Маркс по-настоящему не разобрался в психологии толп не имело никакого значения. Сама ситуация диктовала необходимость ее теоретической проработки. Что и было сделано. Можно не сомневаться, что исключительно низкое количество действительно гениальных людей данное двадцатым веком объясняется, помимо всего прочего, тем, что из жизни европейцев исчезли массовые сильные и благородные сцены, а безвкусные и омерзительные по пошлятине и дороговизне бутафорские шоу и прочие "массовые мероприятия" вырождающегося буржуазного общества никак не могут вызвать у бессознательного индивида, а тем более у интеллектуала, ощущения причастности к чему-то действительно великому. Мельчают события, мельчают люди. Величие не покупается за деньги и не делается шоуменами. Раньше таких событий было несравненно больше и, что самое главное, — в них отсутствовала фальш, а потому великие люди появлялись чаще. Не было бы к примеру больших войн, разве появились бы великие полководцы? Кто назовет хотя бы одного современного? Американские красномордые и жирные как бройлеры зомбированные генералы с гигантскими звездами, отдающие приказы на ковровые бомбардировки глиняных мусульманских хижин не в счет. Более того, сам характер события толкал их интеллект в соответствующем направлении. Той весной 1871 года свидетелями парижских реалий стали два человека. Первый был относительно известен, правда известность носила откровенно скандальный характер, второго никто не знал. Первому было семнадцать лет, второму — двадцать девять. Первый входил в ту возрастную группу из которой второй выходил. Первый был одним из последних известных представителей второго поколения, второй — одним из первых апологетов третьего. Оба исключительно внимательно следили за тем что творилось и, как это свойственно молодым, в максимальной степени замечали все сильные и слабые стороны беснующейся бессознательной толпы. Первого звали Артюр Рембо. Второго — Гюстав ле Бон. Рембо был поэтом, и им как и всяким настоящим поэтом двигала гипертрофированная страсть. Он видел силу толпы и видел ее слабость не имея в тоже время способности толком дифференцировать одно от другого. Он не мог ждать ни секунды и непрерывные ощущения выстраивались у него в рифмы.

Шуты, безумцы, сифилитики, владыки,
Ну что Парижу, этой девке, весь ваш сброд
И ваша плоть, и дух, и яд, и ваши крики?
Вас, гниль свирепую, с себя она стряхнет!
Когда падете вы, вопя от униженья
И в страхе требуя вернуть вам кошельки,
Заблещет красной куртизанки грудь сражений,
Над вами грозные сожмутся кулаки!"
Когда так яростно твои плясали ноги,
Париж, когда ножом был весь изранен ты,
Когда ты распростерт и так светлы и строги
Зрачки твои, где свет мерцает доброты,
О город страждущий, о город полумертвый,
По-прежнему твой взор в Грядущее глядит!
И мрак Минувшего, о город распростертый,
Из глубины веков тебя благословит!
("Париж заселяется вновь" Май 1871)

Ле Бон не был поэтом. Он был социальным психологом, во всяком случае в современной классификации наук именно так называют области им изучаемые. В 1871 году ему шел двадцать девятый год и нет ничего необычного что в этом возрасте он, как некоторое время назад Маркс, увидел главный инструмент политики будущего — бессознательную массу. Засвидетельствованное ле Боном "торжество коммунизма в одном отдельно взятом городе", определило дальнейшую жизненную установку и теперь его кроме толп практически ничего не интересовало. Ле Бон, несмотря на блестящую эрудицию, еще не видит, и дожив до 1931 года так и не увидит разницы между социализмом и коммунизмом, ее полностью обозначит в начале ХХ века Отто Вейненгер, но и он четко отмечает наступление века толп в контексте привязки его к грядущей эпохи «социализма» (что в его трактовке как раз и обозначает коммунизм), а единственным отступлением от изучения толп стал интерес Ле Бона к расовым теориям, правда здесь он не создал ничего оригинального ну и помимо этого можно отметить, что расизмом в XIX занимались все от Канта и Фихте, до Ломброзо и Ницше. Маркс, по вполне очевидным причинам, не занимался.

Рембо будет писать недолго. Еще полтора года. После муза покинет его и он, оставаясь сильным, тем не менее не создаст больше ничего сильного. Рембо несколько лет путешествовал по Европе, затем по Ближнему Востоку и в конечном счете остановился в Эфиопии. Даже сейчас Эфиопия исключительно опасная страна для белых, а Рембо умудрился стать первым белым осмелившимся жить в районе Огаден (нет ни малейшей уверенности что там сейчас есть белые). Но и полной опасностей жизни в столь труднодоступном месте ему было мало и в 1885 году экспрессивный француз стал заниматься незаконными поставками оружия для армии короля Шоа Менелика II. Жил он более чем скромно, с одной из местных негритянок. Умер так же как и жил. Официально — от рака в 37 лет, что то же симптоматично. Рак уже в ХХ веке станет своеобразной печатью на теле как человечества, так и недочеловечесвта.

Рак — это дегенеративное перерождение клеток, когда возникает небольшая их группа, разрастающаяся и сжирающая весь организм. Соединенные штаты — чем не раковая опухоль? Экспорт американской культуры — чем он отличается от метастазов? Можно без сомнения заявить, что решение "раковой проблемы" вряд ли будет найдено в классической медицине, стоящей бесконечно далеко даже от объяснения его этиологии. Рак исчезнет вместе с исчезновением бионегативных индивидов, отравляющих морально-психологический фон не только друг другу, но и здоровым членам социума. Рак, на массовом уровне, означает потерю дальнейшего смысла в жизни, что для интеллектуала имеет исключительное значение. И не будет преувеличением заявить, что рак в смерти Рембо был следствием, но не причиной.

130
{"b":"115457","o":1}