На самого Павла Петровича полагаться не приходилось: он готовил подарок к Первому мая - цельнометаллический транспортер для «рюмок», заказанный Ниной Павловной, - и почти не выходил из термического цеха.
Голова Кости была занята хозяйственными заботами, и почти всю программу везли Леночка и Сева. Это было нелегко, но они справлялись и не жаловались на усталость.
Возле доски показателей висел красиво написанный договор, скрепленный подписями Мингарея и Кости. Бригаде не приходилось краснеть перед этим договором: каждый день она давала сто шестьдесят -«труб» - двести процентов общебригадной нормы.
Теперь уже все бригады молодежного цеха соревновались с молодежными бригадами Северного Полюса. Завкомовскому художнику приходилось писать много «молний» о высокой выработке, Зиночка Соловьева увозила самые хорошие «молнии» на филиал, а Миша Полянчук привозил с филиала ответные «молнии» и часто бывал за колоннами.
Праздник приближался. За колоннами снова появился рыжебородый фотограф. Он сказал:
- Здравствуйте, старые знакомые!… Культурно, культурно! - раздвинул штатив, привинтил фотоаппарат, нацелил его на стеллаж против окна и распорядился: - Подходите, ребята, один за другим, садитесь перед аппаратом. Улыбаться можно, шевелиться нельзя. Снимать буду без магния, с выдержкой…
Он сфотографировал Костю, Леночку, Севу и похвалил их за выдержку.
- А где та девочка? - спросил он. - Такая белокурая, синеглазая, хорошенькая. Кажется, Катя… Да, совершенно точно: Катя Галкина, У меня отличнейшая память.
Леночка тотчас же объяснила:
- Она болеет, но скоро совсем поправится. Она заболела от вас, когда вы приходили нас снимать и расстроили ее, потому что спросили об отце…
Узнав, что случилось с Катей, фотограф опечалился:
- Никогда себе не прощу, что огорчил ее. Очень, очень жаль…
- Ей тоже будет жаль, что вы ее не сняли, - вежливо сказала Леночка.
- Ну ничего, она есть на общем снимке вашей бригады, и я постараюсь сделать портрет получше… Простить себе не могу, что завел с ней разговор о папаше…
Дня через три Леночка после обеда влетела за колонны с воплем:
- Мальчики, нас вывесили! Идите посмотреть! Там столько народу!
В садике возле заводоуправления появилось прекрасное сооружение. Это была витрина в виде развернутой книги, установленная на четырех столбах. Наверху блестели буквы из нержавеющей стали: «Доска Почета», а из-за стекла на зрителей глядели фотографии знакомых людей. Сначала шли портреты взрослых Стахановцев, инженеров, техников, а потом - молодых, и на первом месте - Кости, Леночки, Кати и Севы. Возле доски Почета было людно; зрители обсуждали, кто получился хорошо, а кто - не похоже на себя.
- А ну, как вышел Булкин-Прогулкин? - спросил Сева и, прищурив один глаз, посмотрел на свой портрет. - Кажется, ничего себе, как с натуры. Культурно, культурно!
- А Катерину рыжий дядька плохо нарисовал, - озабоченно отметил Костя. - В чем душа держится…
- Ничего ты не понимаешь! - фыркнул Сева. - При чем тут дядька? Она такой и была, когда он нас всех снимал. Фотограф не рисует, а только снимает.
- Да, не рисует! Небось веснушек у нас не нарисовал, а ее нарисовал тяп-ляп.
- Правда! - обрадовался Сева. - Ни одной веснушки нет. Он их, наверное, замазал. Культурно, культурно!
- Поздравляю, корешок! Вот теперь хорошо видно, что ты недаром держался за станок! - послышался за спиной Кости знакомый голос.
Миша Полянчук, который только что привез с филиала новую порцию задорных «молний», крепко пожал руку Косте.
- Рад, что в почет попал?
- А чего плакать? - усмехнулся Костя.
- Желаю тебе удержаться на этой доске всю жизнь, - пожелал Миша. - Но, смотри, будет нелегко. После праздника Мингарей сядет сам на себя верхом и начнет атаку. Его бригада много нового придумала. Вот, например, помост строят. Будут «катюши» паковать прямо на помосте. Подошла вагонетка - пустые ящики в сторону, заполненные ящики сдвинул с помоста на вагонетку, и всё! Большая экономия времени, и вагонетки не задерживаются. - Он призадумался и сказал: - Между прочим, Малышок, у меня к тебе есть дело по бытовой линии: не можешь ли ты поговорить с вашими хозяйками, чтобы они пустили одного жильца? Человек солидный, молодого возраста, среднего роста, не кусается, не ругается. Может спать даже на булыжниках. Спросишь?
- У нас в боковушке жить будешь! - сразу ответил обрадованный Костя, который понял, о каком человеке идет речь.
- Догадался? Правильно. Меня переводят на завод в бригаду по налаживанию новой сборки. Я теперь сборочный процесс назубок знаю. Если твои хозяйки согласятся, будет славно!
ПЕРЕД ПРАЗДНИКОМ
Много, очень много хорошего обещал праздник и месяц май: возвращение Катюши, переезд в город Миши, кипучую жизнь за колоннами, двойную выработку и горячее соревнование с Мингареем, который готовился сесть на себя верхом.
Право же, праздник мог наступить каждую минуту, но он немного задержался, потому что праздник не может начаться, если не все готово. Это выяснилось, когда Костя и Колька вечером подкрашивали станины новых «Бушей». Колька обмакнул кисть в ведерко с краской и вздохнул.
- Знаешь, Малышок, я буду с тобой откровенным, - сказал он. - Мне очень тяжело в моральном отношении…
- Чего? - удивился Костя.
- Ну, на душе тяжело, понимаешь? Конечно, я тебе очень благодарен, что ты взял меня в бригаду, но я переживаю адские муки. - Колька прижал руку, державшую кисть, к груди, попутно мазнув себя по щеке. - В цехе ребята смеются, что я на побегушках у Севы, что я впал в ничтожество и только подсобный рабочий…
- Все мы друг другу пособляем…
- Конечно, конечно, я понимаю! Я согласен! Я ничего не говорю! - заторопился Колька, размахивая кистью. - Но почему Севка ни разу не пустил меня к станку? Я вчера попросился поработать на двух станках, а он говорит: «Куда лезешь, слабое звено!» Вот так здорово! Конечно, я тогда глупо поступил с твоим станком, но почему я до сих пор слабое звено?
У Кольки было по-смешному разобиженное лицо с забавным зеленым мазком на щеке, но Костя слушал его задумчиво. Он вспомнил, как был «слабым звеном», знал, как обидно, тяжело, когда человеку не верят, что он может стать настоящим, хорошим звеном.
- Убери краску, кисти, - сказал он. - Теперь покажи, как ты можешь на двух «Бушах»!
На другой день Костя так распределил обязанности:
- Ленушка - за отделочный, мы с Николой до обеда три станка потащим, а ты, Севолод, будешь пособлять…
- Что такое? - высокомерно переспросил Сева. - Почему это я должен быть подсобным при каком-то Глухих?
- А он почему должен быть подсобным при тебе? - спросила Леночка. - Я давно хотела поговорить с Малышком, только он все время занят… Как тебе не стыдно! Мне абсолютно не нравится твой тон, как ты говоришь с Колей. Ты… Я недавно стала тебя уважать, но теперь я абсолютно разочаровалась… Да молчи, пожалуйста, а то я сейчас открыто скажу, кто ты внутри.
- Ну кто, кто? - крикнул Сева. - Что ты увидела своими очками?
- Ты опять об очках? И без очков видно, какой ты… - выпалила Леночка и пошла за станок.
Началась новая полоса в жизни Кольки Глухих. Он учился у Кости управляться с двумя станками, смотрел на него преданными глазами и готов был за него и за бригаду броситься в огонь и в воду. Леночка все еще переживала утреннюю стычку и часто вздыхала, а Сева… Когда Костя, выбрав минуту, шутливо спросил: «Кто с кем заодно?» - он ответил:
- Ну и радуйся!
- Никола-то с двумя станками свободно управляется. И с тремя управится, дай срок!
- Пока все сразу не запорет, - ревниво бросил Сева.
- Нет! - уверенно возразил Костя. - Он хоть и томошится, а руки у него ловкие, скорые. Вот тебе и слабое звено!… Напрасно ты про человека плохое говоришь…
- Человек!… - Сева сплюнул и прекратил спор.
