- В одну смену успеем, - объяснил Костя. - Станки будем без обеденного перерыва крутить. Обедать по очереди станем ходить. Мы многостаночники. Время уплотним. На отделочную работу Катерину Галкину поставим.

- Верно… У этой Галкиной руки золотые, - как бы про себя отметил мастер.

Старшие задумались. Директор, Балакин и Герасим Иванович несколько раз прошлись по участку, совещаясь вполголоса. Наконец директор подозвал к себе Костю.

- Мне только одно непонятно, Малышев, - сказал он, - как же ты теперь в тайгу удерешь, коль скоро ты такую историю затеял? - Эта шутка означала, что предложение Кости принято. - Сегодня, Герасим Иванович, я дам команду о переброске трех «Бушей» за колонны. Проследите за этим делом. А вы, Павел Петрович, подумайте об оснастке отделочного станка. Нужно также усилить бригаду одним человеком на всякий случай. - Он быстро обернулся к Кольке Глухих: - Сильно ты загружен?

- Не… не… очень, - заикаясь, ответил Колька.

- Ты очень не очень загружен, - пошутил директор. - Ремонтный цех вполне обойдется взрослыми токарями… Малышев, возьмешь Глухих в бригаду? У вас при семи станках рабочей силы будет в обрез. Чуть кто вышел из строя - и готов прорыв. Возьми, Малышев, в свою бригаду Глухих. Если он станет работать хорошо, мы сообщим об этом гвардии капитану, порадуем фронтовика… - Он помолчал и добавил: - Впрочем, я не буду неволить: подбор работников в бригаду - твое дело.

Только самый тонкий психолог мог бы прочитать все чувства, которые отразились во взгляде Кольки, но два основных чувства Костя понял: радость и мольбу. «Возьми, возьми меня в бригаду! - умолял его великий конспиратор и заговорщик. - Ты видишь, какой я одинокий в ремонтном цехе. От такого одиночества не то что в синий туман сбежишь, а на луну заберешься, честное слово! Я не лодырь! Это только печальное недоразумение. Возьми меня в бригаду, и ты увидишь».

- Возьму, - согласился Костя, отвечая директору. - Только коль не будет слушаться, прогоним. Нам поперечных в бригаде не нужно.

- Так и запомни! - сказал директор Кольке. - Малышев берется сделать из тебя гвардейца трудового фронта, достойного твоего отца… Всё! Иди работать, Малышев!

- Разбойник! Как же все-таки заставить отделочный станок обслуживать шесть «Бушей»? - спросил Павел Петрович. - Ты только и умеешь ставить мне задачи…

Костя поскорее убрался из ремонтного цеха, чтобы директор, чего доброго, не отменил своего решения.

Волнения и тревоги этого дня еще не были исчерпаны. После того как Костя вторично встретился с делегатами филиала в комсомольском комитете, после того как был составлен черновик договора, он бросился в цех и попал в бурю, в шторм. Это была буря, это был шторм негодования.

Маркин крикнул ему:

- Поздравляю с боевым работничком!

Карамолин протянул поперек прохода длинную, как шлагбаум, ногу, остановил таким образом Костю, стукнул себя кулаком в грудь, спросил:

- Мало тебе в цехе хороших ребят?

А тихонькая Петюнина пожаловалась, глядя на Костю сиреневыми глазками:

- Неужели я хуже этого блажного? Сколько к вам просилась в бригаду…

Сева работал злой, сразу похудевший. Увидев Костю, он сначала показал ему спину, потом одним рывком повернулся и спросил, едва шевеля губами:

- Ты где голову потерял?

- Моя голова при мне! - обозлился Костя. - За своей смотри! Директор велел Глухих в бригаду взять.

- Врешь! Глухих всем раззвонил, что ты сам согласился. Ты думаешь, что делаешь? Вылез на двести тридцать процентов, а в бригаду кого тащишь? Кого берешь, я тебя спрашиваю? Лодыря первой марки!

- Сева! - грозно произнесла Леночка. - Я еще раз прошу тебя, перестань!

Тут Костя увидел, что возле Леночки стоит Колька Глухих.

Он прислонился к стене, бледный, с кривой усмешкой, бросил на Костю быстрый взгляд и еще крепче прижался к стене, бледный, легковесный Колька, попавший в крепкий переплет.

- Что «Сева», что «Сева»! - зашумел Булкин. - Что ты меня муштруешь? Пусть! Пусть лучше я из бригады уйду, чем работать с этим… с этим…

- Уходи! - сказал Костя, у которого задрожали руки и в горле пересохло. - Ты что? Ты зачем нахально при нем? Сдавай станки, обойдемся!

- Сева, Костя! - произнесла Леночка точно таким же басом, каким говорила ее мама.

Она подошла к мальчикам, взяла одного и другого за плечи и решительно развела, что было вполне своевременно, так как потасовка могла начаться каждую минуту.

- Ты был лучше? - спросила она, глядя в глаза Севе.

- Не лезь! - рванулся Сева, но не выдержал ее взгляда и отступил.

- Ты был не лучше! - продолжала Леночка, тяжело дыша. - Совсем, нисколько не лучше! Я никогда не называла тебя Булкиным-Прогулкиным, а весь цех называл. Потому что ты был… ты знаешь, кем ты был… Ты работал плохо… Скажешь, неправда? - Спокойствие оставило ее, голос упал и подозрительно охрип. - Я не могу, когда так относятся… когда так… не по-комсомольски… Я прошу тебя, Сева, не надо так! - Она совсем расстроилась, стала прежней Леночкой, горько сказала: - Ой, какие вы все абсолютно невозможные! - Пошла к своему станку и закончила с отчаянием: - Лучше я первая уйду из бригады, чем быть с такими, как ты. Сева! Я тебе серьезно говорю.

- Он меня смертельно оскорбил, когда мы принимали присягу! - гордо заявил Сева.

- «Смертельно»! - усмехнулся Костя, почувствовав, что опасная минута миновала. - Что ж ты не помер, коли смертельно? Болтаешь сдуру!

Он открыл шкафчик, достал пеструю жестяную коробку из-под монпансье, выпрошенную у Антонины Антоновны, открыл ее, вынул присягу, красиво перевязанную красной шелковой ленточкой, и сказал:

- Ленушка, Севолод, подите-ка сюда. И ты, Николай, иди… Руки вытри, а то запачкаешь. Читай, чтоб слышно было.

- Не волнуйся! - сказала Кольке его заступница. - Почему ты так волнуешься? У меня мама - медработником… Я думаю, что у тебя невроз.

Стараясь не волноваться, Колька заспешил, забормотал, но понемногу пришел в себя и дочитал присягу вполне удовлетворительно.

- Все понял? - спросил Костя.

- Конечно, конечно! - заторопился Колька.

- Будешь выполнять по-фронтовому?

- Малышок, честное слово! Ты напрасно спрашиваешь. Ты же понимаешь!… - И его глаза быстро заморгали.

- Распишись!

Колька сделал это с таким видом, будто дал расписку в получении всех богатств мира. Костя протянул ему руку.

- Поздоровайся и ты с ним, Севолод, - сказал он.

Так Колька Глухих стал членом первой фронтовой бригады. Тотчас же Костя стал объяснять Кольке его обязанности, и великий конспиратор ловил каждое слово, каждое движение на лету, потому что он, по правде сказать, был сообразительным. Кроме того, он понимал, что либо станет гвардейцем трудового фронта, либо… Даже не хотелось думать, что будет, если он не удержится за колоннами.

Катя прожила десять дней в лесничестве, недалеко от города, и это были смешные дни. Ее поили молоком, заставляли дышать свежим воздухом, и тетя, у которой не было детей, все уговаривала Катю совсем перебраться к ней. Потом Катя рассказывала, что в доме лесничего часы стояли, хотя маятник качался; что же касается календаря, то его совсем не было. Она скучала и в солнечные дни ходила на Ермакову гору. Отсюда она видела родной город. Сидя на камне, Катя думала обо всем сразу: о заводе, о папе, о Нине Павловне и о своей бригаде. Да, о своей бригаде, потому что она даже не могла представить, как можно жить без своей бригады. Если бы Катя знала, что бригада тоже не хочет расстаться со своей лучшей работницей, она, наверное, побежала бы в город, не попрощавшись с тетей.

На заводе время тоже вело себя странно. Часы, минуты и секунды таяли незаметно. Сначала Костя думал, что это спешат часы и гудки, но нет, - это спешило время. Одно дело подгоняло другое и приводило за собой третье. Приказ директора был выполнен - еще три «Буша» переселились за колонны. Герасим Иванович помогал Косте налаживать участок. Надо было покрасить «Буши», подумать об инструменте, проследить, как электрики подключают новые станки к энергии, и главное - надоедать инструментальщикам, чтобы они без задержек смастерили оснастку для отделочного станка по чертежам Павла Петровича.