Впервые в жизни Костя посмотрел на свои жесткие, крепкие руки с большим уважением.

- Все понял? - спросил Миша.

- Ясно, понял, - ответил Костя. - Нельзя с завода уходить.

- Точка! - скрепил Миша.

В ту ночь сохатый не пришел на полянку, где стоял резной дом под высокой крышей. Тайга, вероятно, догадалась, что мальчик из Румянцевки совсем хорошо понял, что его настоящее место на заводе, что он не имеет права бросать производство, пока его руки не сделают всего для победы.

В тарном цехе было немало отличных работников. Бригадиры дали пятерку лучших ударников в школу Кости Малышева. Все они были старше своего наставника и поэтому отнеслись к нему немного насмешливо. Миша побаивался, что Малышок смутится, растеряется, покажет себя маленьким, но он ошибся. В суровом северном крае, где вырос Костя, люди борются с природой артельно: они сообща моют золото, валят лес, ходят на охоту.

В артелях слово старшего - закон, но старшим становится тот, кто имеет больше опыта.

Окинув спокойным взглядом своих учеников, Костя молча установил три гвоздика и забил их тремя ударами.

- Кто так может? - спросил он.

- Подумаешь, удивил! - заговорили ребята. Из пятерых человек трое решили эту задачу.

«Фокус не удался», - подумал встревоженный Миша, но Костя как ни в чем не бывало установил двенадцать гвоздиков и забил их.

- А теперь кто? - спросил он.

Четыре гвоздя с одного раза утопил маленький серьезный Валя Вихряков, другие и того не сделали.

- Что ж вы! - серьезно сказал Костя. - Мне хоть сто гвоздей выставь, все заколочу. Уметь надо! - Он говорил твердо, без хвастовства, и Миша успокоился. - Вот ты, Вихряков… Ты работаешь ладно, а молоток неправильно держишь, гвоздь тебя не боится. Чуть что - он набок. Дай руку!

Валя недоверчиво протянул руку. Костя повернул ее так, чтобы можно было поставить на ноготь большого пальца гвоздик шляпкой вниз, но гвоздик не держался.

- Видишь, сработал мало, а рука трясется. Ты молоток держи легонько, на воздусях. Ты молотком играй…

«Честное слово, он молодец! - обрадовался Миша. - Этот пример он сам придумал. И где он такие слова взял? Вот чудак!»

А Костя говорил слова дедушки Вака, которые дедушка Вак слышал когда-то от своего деда, построившего чуть ли не весь Ивдель из кедрового леса.

Мишу отозвали по спешному делу. Когда он вернулся к учебному верстаку, будущие инструкторы хлопали молотками, а Костя внимательно наблюдал за ними.

- Идут дела, ребята? - спросил Миша.

- Ничего особенного, - сказал коренастый, самостоятельный подросток, Петя Гусаков. - Надо только гвоздики прищепывать пер-пен-ди-ку-ляр-но, а молоток опускать па-рал-лель-но. - И он с одного стука вогнал гвоздь в дерево.

- Вот молодец работник! - одобрил Костя. И ученик обрадовался похвале.

Раздался обеденный гудок. Миша позвал Костю к выходу так, чтобы его друг прошел мимо верстака, за которым работал третьего дня. Над верстаком висел плакат из пестрой обойной бумаги, а на нем было написано: «Привет Косте Малышеву и Клаве Еремеевой! Вчера они выработали по 225 процентов нормы».

Было очень приятно, что о Косте написали такими большими буквами.

- Клава-то где? - спросил он.

- Ее забрали в моечный цех - с молотком ей все-таки трудно.

…В тарном цехе снова началась работа. Стукнул один молоток и прислушался - имеются ли охотники пошуметь. Тотчас же ответил другой молоток. Некоторое время они перекликались: «Тук или не тук?»-«Конечно, тук-тук». - «Ну, так тук-тук-тук!» К зачинщикам присоединились другие молотки, и вскоре зашумело. Особенно быстро стучали молотки там, где будущие инструкторы учились правильно забивать гвозди.

Смена кончилась. Цех опустел, только взрослые рабочие продолжали собирать ящики.

- Малышок, пошли! - позвал его Миша, вернувшийся от начальника филиала; он был в отличном настроении и, тормоша Костю, поделился большой новостью: - Уверен, что твое дело получится. Начальник попросит заводской отдел кадров закрепить тебя за филиалом. Доволен?

Костя ответил широкой улыбкой.

Они пересекли двор филиала. За центральным корпусом Костя увидел штабеля металлических деталей, накрытые досками; деталей было много - тысячи и тысячи.

- А таких на нашем заводе не делают, - отметил он, рассматривая штабель.

- Да, их с другого завода присылают.

У входа в центральное здание Миша показал красноармейцу красный пропуск, и они очутились в просторном и низком цехе. Все было затянуто теплым туманом, так что электрические лампочки плавали в радужных кольцах. Заиндевевшие ворота открылись. По мокрым рельсам в клубах пара вкатилась вагонетка, груженная деталями.

- Эти детали к нам издалека пришли. Видишь, как их засалили, чтобы они не ржавели, - сказал Миша.

Женщины, надев брезентовые рукавицы, опускали детали в котел с кипятком, потом выкладывали их на столы и снимали оттаявшее густое сало сначала деревянными скребками, а потом тряпками.

Приходилось сменять несколько тряпок, пока сталь не становилась блестящей, как зеркало.

В дальнем конце цеха зазвенел голос, потом еще один, и затем все запели. Костя увидел Клаву Еремееву. Она пела громче других и улыбалась. Прислушавшись, Костя разобрал слова новой песни.

- Вот почему наш снаряд называют «катюшей»: он хорошо поет, - сказал Миша. - Когда «катюша» летит, так будто небо на куски лопается и хвост огненный получается. Потом ударит - все сожжет. Фронтовики нашу продукцию очень любят…

- Надо сделать больше «катюш», чтобы всех фашистов пожечь и на куски разорвать! - решил Костя.

В сборочном переделе рабочие внимательно осматривали детали, взвешивали, чтобы все снаряды были одного веса. В стороне, за железными ширмами, блестела электросварка. Сварщик закрыл лицо железной маской со стеклянными глазами, а из-под маски виднелась пышная борода, и Косте это показалось смешно.

Возле дверей упаковочного передела Костя увидел всю «катюшу». Она показалась ему не страшной, но Миша сказал, что когда ее начинят «уральской кашей», тогда не подступись.

Они вошли в помещение, длинное и узкое, как коридор. Вдоль стен до самого потолка лежали блестящие «катюши», точно дрова в поленнице.

Косте стало неспокойно: зачем они здесь лежат, когда приказано отправить «катюши» на фронт, и чем скорее, тем лучше?

- Да, все нужно отправить, - подтвердил Миша. - Надо-то надо, а тары не хватает…

В конце коридора несколько ребят развинчивали «катюши», укладывали их в ящики, а ящики грузили на вагонетки.

- Эй, Миша, где упаковка? - крикнул смуглый скуластый паренек - как видно, главный в бригаде. - Это видишь? - И он подбородком показал на штабель готовых «катюш». - Совсем слепой стал? Да?

Сначала он говорил шутливо, но потом рассердился.

- Ты, Мингарей, не шуми, - обиженно остановил его Миша. - У нас в цехе рабочих некомплект, а все-таки мы вчера и сегодня цеховую норму дали…

- «Норма, норма»! - вмешался такой же скуластый и сердитый подросток - должно быть, брат Мингарея. - А долг когда отдадите? Куда «катюшу» паковать? В твою норму?

- Да, между прочим, граждане, где тара? - спросил высокий, худощавый рабочий, ловко поднимавший ящики на вагонетку. - Последнюю десятку пакуем, а потом что? Ты «катюшу» на фронт в кармане понесешь? Буксир вам нужно послать, чтобы поняли!…

- Помощнички фронту! Лодыри! - послышался из-за штабеля «катюш» звонкий и насмешливый голос. - Весь филиал тарники проваливают, совести у них нет!

Миша бросил спорить и двинулся к выходу. Мингарей пошел впереди, заложив руки в карманы и выпятив живот.