– Тогда я отправляюсь на поиски!

– Я пойду с вами, – сказала Ирина.

Фон Гайер ждал их под чинарой перед таверной Аристидеса, скучающий и хмурый, но Ирине быстро удалось поднять его настроение и уговорить перебраться из гостиницы к Кристалло, у которой все в доме блестело чистотой. Ирине понравился ее тенистый сад, натертые толченой черепицей дощатые полы, выкрашенные в голубую краску стены и маленькие окошки, задернутые накрахмаленными кружевными занавесками. В доме была и примитивная турецкая баня, которую хозяйка обещала истопить для гостей. Сама Кристалло уже не казалась Ирине такой неприятной, как в первые минуты их знакомства. Гречанка была женщина необразованная, но приветливая и чистоплотная, а что касается ее прошлого, то о нем можно было просто не думать. Но теперь в дом Кристалло Ирину влекло и другое чувство – ей хотелось сделал, все. что в ее силах, для Аликс.

Они проводили фон Гайера к Кристалло. Немцу новая обстановка поправилась, и он сразу же улегся спать, а Костов с Ириной собрались идти на поиски военного врача. Приступ лихорадки совершенно истощил больную. Ирина потрогала ее лоб. Аликс медленно открыла глаза, в упор посмотрела на Ирину и облизала потрескавшиеся губы. На них еще белели следы хинина, который ей дала Кристалло. Ирина стерла их своим платком и тут же бросила его, так как ей пришло в голову, что у девочки может оказаться еще какая-нибудь заразная болезнь. В первый момент она и не подумала об этой опасности.

После долгого хождения под палящим зноем но пыльным уличкам городка им удалось разыскать квартиру военного врача. Костов с удивлением заметил, что Ирина не раздражена утомительной ходьбой, словно больная девочка пробудила в ней чувство врачебного долга.

Военный врач оказался высоким красивым блондином со светлыми глазами. Настойчивый стук Ирины и Костова, должно быть, поднял его от послеобеденного сна – во всяком случае, когда он открывал им дверь приземистого одноэтажного домика, его хмурое лицо выражало крайнее недовольство. Он даже не оделся и стоял перед ними в шортах и туфлях на босу ногу. Судя по его сердитому лицу, он в первую минуту хотел было выбранить посетителей, нарушивших его покой. Но, вместо того чтобы раскричаться, поспешно удалился в комнату, а когда вернулся уже в офицерской рубашке с погонами, Ирине показалось, что она его где-то видела. Спустя мгновение она догадалась, что перед нею Бимби.

Он был все тот же – моложавый и беззаботный, а красивые глаза его были все так же сонно прищурены.

– Вот не думала встретить тебя здесь! – воскликнула Ирина с громким смехом.

А он ответил:

– Я как-то совсем было собрался зайти к вам в Софии.

– Почему же не зашел?

– Я слышал, что вы вращаетесь в совершенно недоступном мне обществе.

– Какие глупости! Напрасно раздумал, – сказала Ирина не без сожаления.

Она окинула взглядом его хорошо сложенное длинноногое тело с атласно-гладкой, без единого волоска, кожей, покрытой коричневым загаром. Казалось, он сбежал с раскрашенной рекламной картинки бульварного журнала, восхваляющей крем «Нивеа». По-рекламному слащавой была и обольстительная улыбка, игравшая на его лице. Когда-то, в дни целомудрия и нравственной непримиримости, она не выносила подобных ничтожеств, а теперь сама к ним тянулась, потому что не могла жить без сладострастия – жалкой замены любви, которую убил в ней мир «Никотианы». Она смотрела на Бимби пристально и упорно, словно стремилась дать ему понять: «Здесь мы можем наверстать упущенное». И в то же время понимала, до чего она испорчена, если может так думать, приехав на остров с фон Гайером. Хотя сейчас, в присутствии Бимби, немец перестал казаться ей интересным.

– Напрасно ты не разыскал меня! – повторила она, продолжая говорить ему «ты».

А Бимби, который был сбит с толку ее головокружительным успехом в жизни, смущенно пролепетал:

– Я бы выглядел попрошайкой. Я хотел просить вас похлопотать за меня.

– О чем похлопотать?

– Чтобы меня назначили в Софию. Была такая возможность.

– Я, наверное, сумела бы это сделать. А раньше ты не был таким застенчивым. Помнишь?

Он робко улыбнулся, словно не смея даже вспомнить о том, как держался с ней когда-то. С большим трудом ему удалось окончить медицинский факультет на шесть лет позже Ирины, а потом он впутался в историю с контрабандной перевозкой золота и чуть было не угодил в тюрьму. Ограниченный, нищий духом – голова у него была постоянно забита планами мелких спекуляций, – он был ошеломлен рассказами своих коллег о роскоши, в которой жила Ирина, о ее автомобилях, о баснословных суммах, которые она тратила, о блестящих поклонниках. Даже здесь, на острове, вдали от условностей, он не смел заговорить с нею по-товарищески, как с приятельницей студенческих лет, потому что «Никотиана» и его собственная глупость окружили Ирину ореолом недосягаемости.

Он старался поддерживать вежливый разговор:

– Вы, я думаю, приехали сюда, чтобы развлечься?

– Да, – ответила Ирина. – Развлечься.

– А долго вы думаете пробыть здесь?

– Может быть, несколько дней.

Бимби понемногу освоился с положением и решил держаться непринужденно.

– Спасибо, что вспомнили обо мне, – сказал он.

– Прости, пожалуйста, я и не подозревала, что тебя направили сюда. – Ирина усмехнулась, удивленная его глупостью. – Но я очень рада, что мы встретились! А пришла я попросить у тебя шприц и ампулы кардиазола. Дашь?

– Конечно! Сколько хочешь! – Бимби окончательно перестал стесняться и перешел на «ты». – Для кого?

– Для одной больной девочки.

Ирина рассказала ему про Аликс. Бимби выслушал ее с профессиональной озабоченностью, подобно тому как ветеринар слушает хозяина, рассказывающего историю болезни животного, – слушает из сочувствия к хозяину, а не к заболевшему животному. Скудость воображения мешала ему думать о чем бы то ни было, кроме той болезни, про которую ему говорили. Так, он не обратил внимания ни на взволнованные лица своих посетителей, ни на странное поведение супруги господина генерального директора «Никотианы» и его главного эксперта, которые битый час таскались по жаре, стараясь раздобыть лекарство для какого-то греческого ребенка. Не обратил он внимания и на то, что некогда романтичная и замкнутая девушка, которая так решительно отвергала его ухаживания, превратилась в хищницу, жаждущую его тела. Ничего этого он не заметил потому, что был ослеплен блеском этой женщины, поднявшейся на такую головокружительную высоту.

Когда же наконец Бимби с опытностью бывалого волокиты заметил авансы Ирины, он первым делом подумал, что неплохо было бы воспользоваться ее влиянием, чтобы развязаться с военной службой и устроиться в Софии. Суетность и ограниченность мешали ему понять, что благоволение Ирины мимолетно, а мир, в котором она живет, катится к гибели, так что связи ее с влиятельными людьми ничего не стоят. Испорченный до мозга костей мелочными спекуляциями времен своих студенческих лет и нравами торгашей-медиков, среди которых вращался теперь, он не мог осознать, как пикантна эта встреча с Ириной на острове и каким приятным может оказаться этот вечер.

Он прошел с Ириной в домик напротив, где помещался батальонный лазарет, а Костов остался ждать их на улице, тревожно думая об Аликс. В лазарете пахло потом и лекарствами. Он занимал всего две комнаты, разделенные коридорчиком, в который входили прямо с улицы. В большей комнате, служившей приемной, санитар перевязывал солдата с нарывами на шее. Солдат сидел со страдальческим видом, неестественно повернув голову и вытянув шею. В другой комнате на койке храпел молодой фельдшер, а над ним к степе были приколоты кнопками вырезанные из журналов фотографии голых женщин. На нескольких столах в этой комнате лежали хирургические инструменты и лекарства.

Бимби грубо растолкал фельдшера и, приказав ему разжечь примус, собственноручно принялся кипятить шприц. Делал он это очень тщательно, выбрав новую, топкую иглу, – можно было подумать, что шприц готовится для какого-нибудь полковника, а не для нищего ребенка, которого до сих пор никто и не думал лечить.