Однако в Тифлисе Иосиф Джугашвили задержался ненадолго. Он вернулся в Баку, где его ожидали неприятные известия. Еще в период его отсутствия неожиданно исчез заподозренный в темных махинациях за спиной организации наборщик типографии Алек­сандр Прусаков. А вскоре на имя его жены Козловской поступила телеграмма: «Я в Одессе... Собери побольше денег и приезжай по известному тебе адресу. Ваня».

По стечению обстоятельств эта телеграмма с интригующим по­сторонний взгляд текстом случайно попала в руки А. Хумаряна, и о ее содержании он рассказал Вано Стуруа. Когда же тот поинтере­совался у Козловской, от кого телеграмма, то получил явно не от­кровенный ответ, что, мол, от матери, но уже на следующий день после этого разговора жена Прусакова тоже скрылась.

Эти события усилили циркуляцию слухов о грозящем провале типографии. Но о том, что возникшие опасения не были игрой во­ображения подпольщиков, Иосифу Джугашвили стало известно из более серьезного источника. О намерениях жандармов захватить типографию его предупредил сочувствующий революционерам работник ГЖУ. После этого типографский станок разобрали; дета­ли и шрифт вывезли, укрыв в надежных местах.

Революционеры не подозревали, что об их действиях уже вско­ре стало известно властям. 20 сентября Михаил донес в Бакинское охранное отделение, что «из дома № 66 по Бондарной улице типо­графия (была) вывезена ночью 16 сентября и помещена в доме ря­дом; машина разобрана; часть ее и часть шрифта остались в доме № 64 по Бондарной улице, часть увезена в Армянскую слободку. Шрифт был там же, но вчера большая его часть в мешках, в кото­рых он связан по отдельным литерам, помещена в квартире Петер­буржца в д. 495 в Крепости, небольшая часть в Баилове».

Этот донос вскоре был продублирован другим агентом. Секрет­ный сотрудник Фикус сообщал 27 сентября Губернскому жан­дармскому управлению: «... «Бочка» (Б. Мдивани) рассказал Роруа (3. Чодришвили), что к нему и «Кобе» явился неизвестный человек и передал, что жандармскому управлению типография известна и что управление собирается арестовать весь Бакинский комитет вместе с типографией, как только в ней будет преступлено к печа­танию следующего номера «Пролетария». После этих слухов типо­графию постановили переместить и тогда же ее разобрали ночью и перенесли через крышу в соседний дом. Затем шрифт частями пе­ренесли в разные места третьего дня. В пятницу. Разобранный ста­нок на арбе из старой квартиры перевезли в Балаханы, где он те­перь находится около промысла Шибаева. По окончании установ­ки техники квартира ее станет известной».

Однако перемещение нелегальной типографии потребовало непредвиденных расходов. И, как вспоминал бывший подполь­щик-рабочий И. Ванек, Иосиф Джугашвили вместе с Поликарпом (Буду) Мдивани пришли к нему на завод, поручив «срочно достать деньги, каковые в сумме 600 руб. мною были получены от либе­рального управляющего».

Обратим внимание, что кредитовавшим социал-демократов «либералом» был управляющий Биби-Эйбатского нефтяного об­щества Александр Манчо. Молдаванин, переселившийся после по­лучения образования, в Баку, он в эти годы являлся также и заве­дующим нефтяной фирмой «Шибаев и К°», контрольный пакет ак­ций которой принадлежал Сибирскому торговому банку и фирме «Братьев Нобель».

Уроженец Вены рабочий Иван Прокофьевич Ванек, длитель­ное время являвшийся кассиром Бакинской организации РСДРП, позднее писал: «Мы часто брали у Манчо деньги для организации. В таких случаях ко мне приходил тов. Сталин», который «его хоро­шо знал».

Кто предупредил подпольщиков о грозившей опасности, дос­конально не установлено. Но существует предположение, что ин­формацию Иосиф Джугашвили получил от работника, внедренно­го социал-демократами в охранное отделение. И возможно, что «неизвестным» был помощник начальника Бакинского губернско­го жандармского управления ротмистр Федор Зайцев, который уже с 1907 года — правда, не безвозмездно — стал «оказывать ба­кинским большевикам услуги, связанные с освобождением аресто­ванных или смягчением им меры наказания». В любом случае оче­видно, что сообщивший о намерении жандармского управления ликвидировать типографию «при приступлении к печатанию сле­дующего № «Пролетария» имел доступ к секретам службы сыска.

Возглавив Бакинскую организацию, Иосиф Джугашвили не мог не сосредоточить свое внимание на мерах по разоблачению дея­тельности провокаторов, вербуемых властями в социал-демокра­тической среде. В его непосредственное ведение вошли партийная «разведка и контрразведка».

И, человек аналитического мышления, прекрасно разбирав­шийся в тонкостях и особенностях политической борьбы, он ясно осознавал, что действительно эффективной практика противодей­ствия охранным службам станет лишь в том случае, если револю­ционеры создадут собственную систему контрразведки и будут иметь своих людей в кабинетах карательных ведомств.

В его планах несложно разобраться, обратив внимание на аген­турное донесение, полученное Тифлисским охранным отделением в ноябре 1909 года. «На Тифлисской общегородской конферен­ции, — сообщал секретный сотрудник охранки, — присутствовал приехавший в Тифлис из Баку Коба (Сосо) — Иосиф Джугашвили, благодаря стараниям которого конференция решила принять ме­ры к тому, чтобы партийные члены находились на службе в разных правительственных учреждениях и собирали бы нужные для пар­тии сведения».

И осенью в сообщении агентуры указывалось, что «один пар­тийный служащий» работает даже в канцелярии генерал-губерна­тора Тифлиса. Впрочем, то, что в охранке и полиции служили со­трудники, не только симпатизировавшие революционерам, но и помогавшие им, не является секретом для историков.

Действия, предпринимаемые революционерами для того, что­бы защитить свои ряды, вытекали из самой сути жизни. Провокаторство являлось ахиллесовой пятой подполья. От выявления внедрен­ных в его среду агентов охранки зависела не только судьба отдель­ных участников, но и само существование организации. Поэтому, когда Джапаридзе получил сведения о связях с охранкой секрета­ря Союза нефтепромышленных рабочих Николая Леонтьева, во­прос был вынесен на заседание Бакинского комитета РСДРП. Об­винения в провокационной деятельности бывшему секретарю Союза предъявили Джапаридзе, Джугашвили и Якубов.

Конечно, для руководителей организации не все было ясно в хитросплетениях ходов служб полицейского сыска. Но далеко не безобидные события, взволновавшие бакинское подполье, требо­вали определенной оценки. И 28 сентября Михаил сообщил в ох­ранное отделение: «В силу множества распространившихся слухов о провале техники Бакинский комитет решил выпустить прокла­мацию, отпечатав ее в частной типографии. Прокламация написа­на Кобой и содержит в себе изложение мер, принятых Бакин­ским) к(омитетом) для спасения техники и объявление о ряде про­вокаторов, обнаруженных в организации. Таковыми являются: бывшие наборщики в типографии Александр Прусаков, жена его Дуня Козловская, Фирсов Балаханский, Сашка Романинский и Ни­колай Аеонтьев — бывший секретарь Союза нефтепромышлен­ных рабочих».

Прокламация, в которой лица, перечисленные в доносе секрет­ного сотрудника охранки, объявлялись провокаторами, появилась на следующий день. Она была отпечатана в типографии «Арамазд». В ней сообщалось, что «охранке удалось установить местонахожде­ние подпольной типографии («техники») и она планировала захва­тить ее во время печатания «Бакинского пролетария». В проклама­ции указывалось: «Объявляется также провокатором бывший сек­ретарь Союза нефтепромышленных рабочих Аеонтьев, недавно арестованный вместе с мирзоевцами и потом освобожденный. В Москве и за границей известен под кличкой Демьян».

Бывший секретарь Союза нефтепромышленных рабочих дей­ствительно был секретным сотрудником службы сыска, но не ох­ранки, а ГЖУ. К агентурной работе Леонтьева привлек полковник Дынга, заступивший на должность начальника Тифлисского ГЖУ летом 1909 года. Историк Александр Островский установил, что, получив в управлении кличку Эстонец, первую информацию про­вокатор дал 27 сентября, а последнюю — 26 октября. Возобновив с 5 ноября передачу информации под кличкой Донской, Леонтьев продолжал передавать ее до 25 ноября 1910 г., пока не был убит.