Меры, принятые Сталиным, оказались эффективными. При его прямом участии была разработана программа «наступления на троцкистов». Для проведения стихийно возникшей дискуссии были привлечены лучшие силы пропагандистов, большевиков с дореволюционным партийным стажем. Навязанная партии оппозицией дискуссия обернулась для ее инициаторов поражением. Результаты не замедлили проявиться. «Можно без преувеличения сказать, — пишет Каганович, — что старые большевики оказали неоценимую помощь партии, ЦК, МК в разгроме троцкистов в Московской организации».
Генеральный секретарь и сам принял участие в начавшейся полемике. Он не терял уверенности и 2 декабря в выступлении на расширенном собрании Краснопресненского районного комитета РКП(б) отметил, что «дискуссия — признак силы партии... признак подъема ее активности».
Опытный политик, в проводимой кампании он сделал безошибочный и даже изящный ход. Выступая против троцкистов, он не только не стал оспаривать необходимость демократизации партийной жизни, а призвал проводить ее еще более активно. Против фрондирующей оппозиции он умело обернул ее же оружие.
Он указал, что одна из причин «недочетов» состоит в «пережитках военного периода» и в чрезмерной «милитаризованности» партии. «Необходимо, — говорил он, — поднять активность партийных масс, ставя перед ними на обсуждение все интересующие вопросы... обеспечивая возможность свободной критики всех и всяких предложений партийных инстанций».
Это не было хитростью. Демократизация партии совершенно не противоречила его задачам и целям. Наоборот, и он пошел еще дальше: высказав мысль об организации системы «постоянно действующих совещаний ответственных работников всех отраслей работы — хозяйственников, партийцев, военных, ...чтобы на совещании ставились вопросы, какие оно найдет необходимым поставить».
Более того, он предложил вовлечь в круг вопросов производственных ячеек весь комплекс дел предприятий и трестов, привлекая к их обсуждению и беспартийных. Демократизацию Сталин рассматривал не как свободу дискуссий для кучки обиженных в отстаивании групповых разногласий. Он видел в ней способ привлечения широких масс к действительному управлению производством и общественной жизнью.
Это был призыв к творчеству масс. Он осуществил совсем иной замысел, имевший противоположные цели тем, на которые рассчитывали его оппоненты. Вместе с тем Сталин не забывал и главных действующих лиц, представлявших себя в образе «защитников» демократии, — вождей оппозиции.
15 декабря «Правда» опубликовала его статью, имевшую необычно длинное название: «О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письме Троцкого». В ней он с сарказмом указал «кто есть кто» из новоявленных «демократов».
Сталин подкреплял свою аргументацию не просто словами, а фактами. «В рядах оппозиции, — отмечал он с сарказмом, — имеются такие, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет весь Хорезм».
Он безжалостно срывал маски. Перечисленные им «демократы» были хорошо известны общественности. Кстати, именно глава Уральского Совета Белобородов подписал 12 июля 1918 года решение о казни царской семьи. Правда, Сталин имел в виду не этот эпизод, а подавление Белобородовым в 1919 году восстания в Ростове. «Знамениты» были и другие названные им лица. Демократ Розенгольц, совместно с Троцким, «завинчивал гайки» на транспорте, Пятаков то же делал в Донбассе. И, наконец, еврей из Одессы Иосиф Бык с не меньшим усердием «демократизировал» Среднюю Азию.
Конечно, Сталин не мог оставить без внимания ведущего борца за «демократию». «Троцкий, — вопрошает Сталин на XIII конференции в январе 1924 года, — этот патриарх бюрократов, без демократии жить не может?»
«Нам было несколько смешно, — иронизирует он, — слышать речи о демократии из уст Троцкого, того самого Троцкого, который на X съезде партии требовал перетряхивания профсоюзов сверху. Но мы знали, что между Троцким периода X съезда партии и Троцким наших дней нет разницы большой, ибо как тогда, так и теперь он стоит за перетряхивание ленинских кадров. Разница лишь в том, что на X съезде он перетряхивал ленинские кадры сверху в области профсоюзов, а теперь он перетряхивает те же ленинские кадры в области партии». И Сталин делает естественный вывод, что Троцкому «демократия нужна как конек, как стратегический маневр. В этом вся музыка».
То, что «музыка» оппозиции несла угрожающие мотивы, самонадеянно продемонстрировал в конце декабря начальник Политуправления Красной Армии Антонов-Овсеенко. «Старый» и убежденный троцкист, всегда готовый сорвать банк в пользу своего кумира, он дал указание провести в высших военных учебных заведениях конференции и направил в армию циркуляр № 200 об изменении системы партийно-политических органов на основе «Нового курса» Троцкого.
На требование Политбюро отозвать это предписание Антонов-Овсеенко 27 декабря прислал письмо с угрозами в адрес партийных руководителей. И, когда Троцкий 28 декабря представил в «Правде» статью с интерпретацией «Нового курса», начальник Политуправления заявил, что бойцы Красной Армии «как один» встанут за Троцкого.
От этого заявления повеяло дымом военного переворота. Идея переворота уже витала в воздухе. По сложившейся традиции первым запаниковал Зиновьев. Он предложил арестовать Троцкого, и, хотя его предложение не поддержали, необходимы были решительные действия, отрезвляющие перемены.
Оргбюро ЦК отменило циркуляр Политуправления, а Антонова-Овсеенко сместили с должности; на его место сел Бубнов, порвавший к этому времени с «платформой 46-ти». Отправили в отставку и заместителя Троцкого по Реввоенсовету еще с 1918 года, верного его сторонника Склянского.
Дружный отпор поползновениям оппозиции со стороны членов партии, занявших сторону Сталина, имел неоспоримый итог. Дискуссия завершилась в январе 1924 года убедительной поддержкой линии ЦК. 98,7% членов партии высказались в пользу руководства, и XIII партконференция констатировала, что у Троцкого оказалось лишь 1,3% сторонников. Сталин выступил на конференции с докладом «Об очередных задачах партийного строительства».
Троцкий на конференцию не явился. В этот критический для его сторонников момент «вечно воспаленный Лев» оппозиции, поверженный в битве с партийными «гладиаторами», отправился зализывать раны... в Сухуми. Утверждалось, что там он проходил курс лечения после простуды. Видимо, для любителя «свежего воздуха, окисляющего кровь», «открытые окна» дискуссии обернулись политическим сквозняком.
Сталин не имел иллюзий относительно окончательного разгрома своего противника и признал, что в полемике многие участники солидаризировались с Троцким. С присущей ему образностью он указал, что ряд парторганизаций, одобрив действия Политбюро, оставил «некий хвостик, скажем, такой: да, все у вас хорошо, но не обижайте Троцкого».
Эту деталь Сталин прокомментировал фольклорной шуткой: «Я не поднимаю здесь вопроса о том, кто кого обижает. Я думаю, что если хорошенько разобраться, то может оказаться, что известное изречение о Тит Титыче довольно близко подходит к Троцкому: «Кто тебя, Тит Титыч, обидит? Ты сам всякого обидишь».
По воспоминаниям одного из участников конференции, Сталин «говорил спокойно, аргументировано... не заострял вопроса, избегал резкостей, применяя мягкие выражения». Однако, проявив сдержанность в оценке действий оппозиции и проанализировав «шесть ошибок Троцкого», он был категоричен в выводе: «терпеть группировок и фракций мы не можем, партия должна быть единой, монолитной».
Он не намеревался умалять успеха своих сторонников. Наоборот, закрепил его. Полным потрясением для оппозиции явилось то, что неожиданно он огласил содержание одного из пунктов до этого секретной резолюции X съезда «О единстве партии». В соответствии с ним ЦК имел право применять в случае нарушения дисциплины или «допущения фракционности все меры партийных взысканий, вплоть до исключения из партии...».