Избегая предисловий и комментариев, Каменев срезу заявил: «Пришло время, товарищи, когда без бюрократических проволо­чек следует всех членов ЕКП принять в члены большевистской пар­тии». Наступившую затянувшуюся паузу прервал попросивший слово Сталин. Конечно, укоряемый в это время Лениным в «вели­корусском шовинизме», он прекрасно понимал, что категориче­ское возражение против предложения еврейских коллег немед­ленно повлечет за собой еще и обвинение в «черносотенстве».

Поэтому Сталин дипломатично указал, что хотя в принципе он не против приема нескольких тысяч членов ЕКП в партию больше­виков, но такой прием должен быть осуществлен без нарушения устава. То есть вступление новых членов должно рассматриваться индивидуально, при представлении рекомендаций пяти членов партии с пятилетним стажем.

Он пояснил свою позицию: «Я говорю это потому, что в про­грамме ЕКП записано: евреи — божья нация, призванная руково­дить всем международным еврейским рабочим движением В ЕКП принимаются только евреи. Необходимо, чтобы вступающие в на­шу партию и сама ЕКП на своем съезде отказалась публично от сионистских задач своей программы».

Следуя почти рефлекторной привычке, Троцкий отреагировал на эту тираду вскакиванием со стула. Возбужденно повысив голос, он стал возражать: «Здесь случай особый. То, о чем говорит Сталин, уже практически осуществлено. На декабрьском пленуме ЦК ЕКП 1922 года принято решение: отказаться от сионистской програм­мы партии и просить о приеме всей партии в состав партии боль­шевиков. Я думаю, нельзя, как рекомендует Сталин, начинать нашу совместную деятельность с недоверия, это будет оскорбительно».

Конечно, этот вопрос, оказавшийся для Сталина неожиданным, был заранее согласован инициаторами его постановки на повестку дня. Это сразу продемонстрировал Зиновьев (Радомысльский-Апфельбаум). Являвшийся не только членом Политбюро, но и предсе­дателем Исполкома Коминтерна, он тут же зачитал решение Испол­кома, рассмотревшего обращение ЕКП об объединении с РКП(б).

«Таким образом, — заключил он, — решение Исполкома Ко­минтерна принято, и оно обязательно для РКП(б). Напрасно това­рищ Сталин пытается усложнить этот вопрос».

Сталин оказался в явном меньшинстве. Поэтому, не вступая в открытую конфронтацию, он попытался оттянуть решение и предложил поручить рассмотрение проблемы председателю Пар­тийной контрольной комиссии Куйбышеву

Каменев посчитал вопрос решенным и перешел к отчету Ста­лина о работе «канцелярии» Политбюро. Он все еще считал Стали­на всего лишь руководителем «канцелярии» и не верил в версию о сосредоточении в его руках «необъятной власти». Конечно, массо­вый прием в партию другой партии, даже если она и решила разде­лить программу большевиков, являлось экстраординарным собы­тием.

Трудно сказать, каким образом решался этот щепетильный во­прос, но положения Устава партии были нарушены. За неделю до открытия XII съезда, 9 марта, «Правда» (очень мелким шрифтом) опубликовала сообщение за подписью секретаря ЦК Куйбышева: о вхождении ЕКП и ее отдельных членов в состав РКП(б).

Этот беспрецедентный случай коллективного приема в РКП(б) десятков тысяч «коммунистов», фактически членов не большевист­ской партии, остался незамеченным. О нем сразу забыли. История партии не упоминала о нем нигде и никогда Но, видимо, говоря на съезде о членах ЦК, которые приобрели «некоторые навыки и не­которые традиции внутрицекистской борьбы, создающие иногда атмосферу не совсем хорошую», Сталин имел в виду и этот эпизод.

Но дело далее не в том, что, подобно древним ахейцам во главе с царем Агамемноном, осаждавшим Трою, — Троцкий, Каменев и Зиновьев протащили в партию не мифического «деревянного ко­ня», а большую группу единоверцев. Эти люди значительно укреп­ляли позиции Троцкого. Они обладали предприимчивой активно­стью и национальной солидарностью. Быстро продвигаясь по слу­жебным ступеням, постепенно они заняли многие руководящие посты в районных, областных и национальных комитетах партии, в органах Советской власти, наркоматах, прокуратуре, судах. Но что особенно валено для последовавшего развития событий — в ГПУ.

Не все приветствовали такой ход событий. В изданном в 1923 году в Берлине сборнике «Россия и евреи» И.М. Бикерман не без оснований отмечал: «Теперь еврей — во всех углах и на всех ступе­нях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе невской столицы, и во главе красной армии... Русский человек видит теперь еврея и судьей и палачом»; «а все ев­рейство в целом... на нее (революцию) уповает и настолько себя с ней отождествляет, что еврея — противника революции всегда го­тов объявить врагом народа (курсив мой. — К. Р.)». Симптоматич­но, что уже в 1923 году автор этих строк почти пророчески назвал те слова, которые станут обличительным ярлыком в предвоенные годы.

На съезде Сталин вновь был избран Генеральным секретарем. Он по-прежнему вплотную занимался вопросами национального и государственного строительства. С докладом по национальному вопросу он выступил на состоявшемся 9—12 июня совещании от­ветственных работников национальных республик и областей.

Но главным, что занимало его в это время, стала работа по под­готовке Конституции СССР. Сталин руководил деятельностью конституционной комиссии. 26 июня он сделал доклад о проекте Конституции на Пленуме ЦК, а 6 июля сессия ЦИК СССР утвер­дила Основной закон государства.

Между тем новая экономическая политика (нэп) — государст­венный капитализм, на которую так рассчитывали многие из чле­нов руководства партии, стала пробуксовывать. К лету в экономике страны образовался очевидный разрыв между высокими ценами на промышленные товары, требующие при изготовлении повы­шенных затрат, и сравнительно низкими ценами на сельскохозяй­ственную продукцию, имевшую простой цикл производства.

Возникли так называемые ножницы цен. Дорогостоящая про­мышленная продукция госпредприятий не находила сбыта. Это влекло невыплату зарплаты и даже остановку предприятий. На не­которых заводах и фабриках произошли забастовки, а в дерев­нях — крестьянские волнения. В этих условиях активизировали свою деятельность ранее запрещенные контрреволюционные ор­ганизации; появились группировки и в самой партии: «Рабочая группа», «Рабочая правда» и т.д. В стране зрело недовольство.

Разногласия и противоречия существовали и в самом Политбю­ро. Конечно, сложившийся с началом болезни Ленина — в проти­вовес Троцкому — некий «триумвират» в руководстве партии в со­ставе Сталина, Зиновьева и Каменева играл определенную роль для консолидации. Но не следует преувеличивать роль двух последних фигур.

Кроме Ленина, в семерку, руководившую политической рабо­той между Пленумами ЦК, входили Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский и Троцкий. В таком составе высший партийный орган, сложившийся практически на основе «списка десяти», со­ставленного Лениным еще на X съезде партии, просуществовал почти без изменений до конца 1926 года.

Однако при учете расстановки сил в руководстве ЦК следует принимать во внимание и трех кандидатов в члены Политбюро: Бухарина, Калинина и Молотова. В апреле 1923 года к ним доба­вился Рудзутак. То есть в руководстве по-прежнему оставалось де­сять человек.

И все-таки реальные властные полномочия Сталину давало не членство в Политбюро и даже не то, что текущее руководство пар­тией, прежде всего по исполнению решений и подбору кадров, осуществлял Секретариат ЦК. Кроме Генерального секретаря Ста­лина, секретарями ЦК были Молотов и Куйбышев, но в апреле 1923 года последнего сменил тот же Рудзутак.

Более важным в расстановке сил являлось то, что общее теку­щее руководство организационной работой партии осуществляло Оргбюро. Оно решало принципиальные вопросы партийного строительства — хозяйственные и профессиональные, ведало под­готовкой кадров, их учебой; пропагандой и деятельностью массо­вых организаций.

На Пленуме 26 апреля в его состав вошли Андреев, Дзержин­ский, Молотов, Рудзутак, Рыков, Сталин, Томский. Кандидатами были избраны Зеленский, Калинин и Михайлов.