Вернувшись в мае 1917 года в Россию, Троцкий не нашел своей политической ниши и за два месяца до Октябрьской революции примкнул к Ленину. Однако нет оснований предполагать, что, вступив в августе в блок с большевиками, Троцкий перечеркнул свои убеждения. Нет, он не отказался от них. То был «брак по рас­чету». И, пока ему это было выгодно, он старался не выходить за грань открытого противостояния Ленину.

Человек самоуверенный и внешне увлекающийся, он скрывал свои цели и чувства; и на прямо поставленные вопросы старался найти неопределенные и расплывчатые ответы, часто прибегая к историческим аналогиям. С одной стороны, это позволяло ему не только блеснуть показной «эрудицией». С другой — в случае неуда­чи он всегда мог отказаться от сказанного, представить дело так, будто бы его неправильно поняли.

В чем действительно нельзя отказать Троцкому, так это в том, что он сумел тщательно скрыть как свои связи с британской раз­ведкой, так и свою близость с инвестировавшими его еврейскими западными банками. Это позволило ему в результате Октябрьской революции не только сорвать свой политический куш, но и распла­титься со спонсировавшими его руководителями разведки и бан­кирами.

Такой платой стали публикация в открытой печати секретных предвоенных договоров царского правительства и срыв перегово­ров о подписании мира с немцами в Брест-Литовске. Первое ли­шило Россию финансовых преимуществ от поражения австро-германцев в мировой войне. В результате второго, по определению Ле­нина — безумия «Иудушки Троцкого», мир был подписан на унизительных условиях, по которым западные банкиры получили огромные контрибуции золотом, нефтью, углем, хлебом и проч.

Однако, совершив почти на виду у всех эти предательства инте­ресов государства, он избежал разоблачения. Более того, он даже упрочил свое положение в правительстве, получив возвышение. Троцкого сняли с поста наркома иностранных дел; он публично признал вину и обещал Ленину безоговорочное сотрудничество.

Но в «наказание» он лишь сменил «фрак министра» иностранных дел на «шинель» наркомвоенмора по военным и морским делам.

Его карьера головокружительна. Его власть порой становится безграничной, а для многих карательной. Карательными мерами он воспитывал и армию. В одном из приказов Троцкий угрожал: «Если какая-либо часть отступит самовольно, первым будет рас­стрелян комиссар части, вторым — командир». И он исполнял свои угрозы. Он не останавливался ни перед расстрелами, ни перед казнями заложников. Именно он стал инициатором создания концлагерей; при этом даже в годы войны он умудрялся ездить на курорты, охоту и рыбалку.

В годы войны он постоянно стремился быть на виду, но избегал публично обнажать свои действительные устремления. И все-таки сохранилось свидетельство его ненаписанного митингового высту­пления. В нем он сформулировал свои действительные, сокровен­ные цели. Наглухо затянутый в кожаную тужурку, в бриджах и добротных сапогах, хищно блестя стеклами пенсне, Троцкий бро­сал в полумрак зала академическим тоном:

«Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погре­бальных обломках ее укрепим власть и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое на­стоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем до жи­вотного состояния... А пока наши юноши в кожаных куртках — сы­новья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винни­цы, — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненави­деть! С каким наслаждением они физически уничтожают русскую интеллигенцию — офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, академиков, агрономов, писателей!»

Это не бред сумасшедшего — это откровения, прорвавшиеся в публичном выступлении, которые он, конечно, не афишировал в печатных публикациях. Он не просто любил власть — он ею упи­вался. Раковский уверял: «Троцкий имеет возможность «непри­метным образом» оккупировать весь государственный аппарат. Что за странная слепота!»

Да, власть была вдохновением Троцкого. Обретению власти он подчинял все свои мысли, не брезгуя никакими средствами. Бри­танский разведчик Брюс Локкарт, организатор антисоветского за­говора в России, вошел в контакт с Троцким сразу после Октябрь­ского переворота. Встречаясь с наркомом иностранных дел в его кабинете, агент получал «из первых рук информацию о положении в правительстве и его решениях по всем вопросам». Локкарт свиде­тельствует, что «английская разведка рассчитывала использовать в своих целях разногласия между Троцким и Лениным» и сам он «мечтал устроить с Троцким грандиозный путч».

План Локкарта предусматривал сосредоточение в Мурманске значительных сил белогвардейцев и чехословацкого корпуса, на­считывающего 50 тысяч человек. Одновременно, под руково­дством британского военно-морского атташе Кроми, англо-фран­цузская разведка готовила в Мурманске высадку десанта. То есть мятеж чехословацкого корпуса, вспыхнувший летом 1918 года, дол­жен был начаться не при его проезде в Сибирь, а под Петроградом

«Троцкий, — пишет Локкарт, — показал свою готовность рабо­тать с союзниками... он всегда предоставлял нам то, что мы хотели, всячески облегчал сотрудничество с союзниками». В соответствии с планами Локкарта Троцкий согласился на отправку чешских час­тей в Мурманск и Архангельск. И только категорический запрет Ленина на такую передислокацию сорвал замысел заговорщиков.

Но даже после этого запрета Троцкий сумел повернуть дело в свою пользу; не сумев направить чехословаков в Мурманск, он спровоцировал мятеж при движении их по Транссибирской маги­страли. В результате в руки западных предпринимателей попала треть золотого запаса России, хранившаяся в Казани.

Еще одним известным событием того времени стало убийство 6 июля 1918 года посла Германии Мирбаха. Оно имело целью вы­звать возобновление боевых действий с Германией. Это убийство стало началом мятежа левых эсеров. На допросе в НКВД 26 января 1938 г. Раковский разложил следователю все по полочкам* «Троц­кий организовал при помощи своих друзей покушение Каплан (настоящая фамилия Ройд. — К.Р.) на Ленина. По его приказу Блюмкин убил посла Мирбаха. Государственный переворот, подго­товлявшийся Спиридоновой... был согласован с Троцким».

Хорошо информированный А.Б. Мартиросян в книге «Заговор маршалов» указывает, что «приказ об убийстве Мирбаха по согла­сованию с французской разведкой был отдан представителем бри­танской разведки Дж. Хиллом, являвшимся ближайшим помощ­ником Троцкого в деле организации военной разведки (в России)».

Впоследствии Троцкий и сам не скрывал связей с исполнителем убийства. Блюмкин, писал он, «состоял членом моего секретариа­та и был лично связан со мной... Он был членом левоэсеровской оппозиции и участвовал в восстании против большевиков. Это он убил немецкого посла Мирбаха... Всегда, когда я нуждался в храб­ром человеке, Блюмкин был в моем распоряжении».

Впрочем, не все и не всегда удавалось Троцкому осуществить до конца. Молодая Советская республика была переполнена загово­рами, как пороховая бочка. Один из них, получивший название «Заговор послов», готовился Савинковым при содействии фран­цузского посла Нуланса, чешского националиста Масарика, на деньги разведчиков Локкарта и Рейли.

План «грандиозного путча» по заданию руководства британ­ской разведки разработал резидент англичан Сидней Рейли (Ро-зенблюм). Напомним, что Рейли являлся не только агентом бри­танцев, но также торговым компаньоном дяди Троцкого Абрама Животовского, и Лейба Бронштейн познакомился с ним в январе 1917 года в Нью-Йорке.

План Розенблюма (Рейли) был дерзким и продуманным. 28 ав­густа 1918 года в Большом театре намечалось чрезвычайное заседа­ние ЦК большевиков. Начальник охраны Кремля, подкупленный за два миллиона рублей, обязан был расставить в зале латышских стрелков. Рейли, имевший удостоверение на имя сотрудника ВЧК, во главе особого отряда врывается на сцену; по его сигналу охрана закроет все двери и направит оружие на участников заседания. Од­новременно в городе начинают действовать 60 тысяч офицеров, а войска Юденича совершают марш-бросок на Петроград.