Конечно, Сталин не мог мириться с таким положением. Ревво­енсовет Южного фронта 1 октября принял постановление о сня­тии Сытина с поста и назначении на должность комфронта Воро­шилова На следующий день Сталин отправил в РВС Республики телеграмму, в которой, с присущей ему эмпиричностью, подробно изложил положение на фронте. Подчеркнув, что Царицын по-прежнему не получает боеприпасов, он задал риторический во­прос: «Считаете ли вы нужным удерживать за собой Юг?»

В ответ 3 октября пришла высокомерная телеграмма Троцкого: «Приказываю тов. Сталину и Минину немедленно образовать Ре­волюционный совет Южного фронта на основании невмешатель­ства комиссаров в оперативные дела. Штаб поместить в Козлове. Неисполнение в течение 24 часов этого предписания заставит ме­ня принять суровые меры».

Троцкий блефовал. Эта телеграмма, имевшая форму приказа, грубая по тону и циничная по содержанию, была составлена Троц­ким единолично. Он даже не согласовал ее с Реввоенсоветом Рес­публики. Конечно, заносчивый Троцкий увлекся. Сталин был та­ким же членом ЦК и тоже наркомом, поэтому принять по отно­шению к нему «суровые меры» было не столь просто. Троцкий еще не стал диктатором. И все-таки, что воодушевило Лейбу Брон­штейна на откровенный демарш? Имелись ли у него основания для демонстрации высокомерного начальствующего тона?

Да, такие предпосылки существовали. Дело в том, что сразу по­сле ранения Ленина, когда 2 сентября ВЦИК объявил страну на положении «военного лагеря», Свердлов вызвал срочной телеграм­мой Троцкого в Москву. По его предложению наркомвоенмора назначили Председателем Реввоенсовета Республики, а главкомом советских войск стал И. Вацетис. Новый пост Троцкого являлся го­раздо более емким, чем у Председателя Совнаркома Ленина.

Он не только обеспечил Троцкому возможность «надеть гали­фе», но и придал уверенность его желанию первенствовать. Ему уже грезилась не ограниченная ничем власть. Правда, оправив­шись от болезни, в ноябре 1918 года Ленин устранит это несоот­ветствие, когда создаст Совет Труда и Обороны, лишивший РВС и Троцкого неожиданно приобретенной «верховной» власти. Но в этот момент Троцкий еще упивался собственным всесилием.

Подыгрывая Троцкому, Председатель ВЦИКа Свердлов тоже телеграфировал Сталину и Ворошилову: «Все решения Реввоенсо­вета (Республики) обязательны для военсоветов фронтов. Без под­чинения нет единой армии... Никаких конфликтов не должно быть».

Однако Сталин был не из тех людей, кто проглатывает оскорб­ления молча, а затем страдает. Но он не стал отвечать хамством. Хо­тя заносчивый тон Лейбы Бронштейна не мог не задеть его само­любия, в тот же день, 3 октября, в Москву ушла подчеркнуто офи­циальная телеграмма:

«Председательствующему ЦК партии коммунистов Ленину. Мы получили телеграфный приказ Троцкого... Мы считаем, что приказ этот, писанный человеком, не имеющим никакого пред­ставления о Южном фронте, грозит отдать все дела фронта и рево­люции на Юге в руки генерала Сытина, человека не только не нуж­ного фронту, но не заслуживающего доверия и поэтому вредного (курсивы мои. — К. Р.).

Губить фронт ради одного ненадежного человека мы, конечно, не согласны. Троцкий может прикрываться фразой о дисциплине, но всякий поймет, что Троцкий не Военный Революционный совет Республики, а приказ Троцкого не приказ Реввоенсовета Республики.

Приказы только в том случае имеют какой-нибудь смысл, если они опираются на учет сил и знакомство с делом. Отдать фронт в руки не заслуживающего доверия человека, как это делает Троц­кий, значит попрать элементарное представление о пролетарской дисциплине и интересах революции, фронта. Ввиду этого мы, как чле­ны партии, заявляем категорически, что выполнение приказов Троц­кого считаем преступным, а угрозы Троцкого недостойными...»

Это обращение, подписанное: «член ЦК партии Сталин, член партии Ворошилов», заканчивалось предложениями: «Необходи­мо обсудить в ЦК партии вопрос о поведении Троцкого, третирую­щего виднейших членов партии в угоду предателям из военных специалистов и в ущерб интересам фронта и революции.

Поставить вопрос о недопустимости издания Троцким едино­личных приказов, совершенно не считающихся с условиями места и времени и грозящих фронту развалом. Пересмотреть вопрос о военных специалистах из лагеря беспартийных.

Все эти вопросы мы предлагаем ЦК партии обсудить на перво­очередном заседании, на которое, в случае особенной надобности, мы вышлем своего представителя».

Но дело заключалось не в доверии или недоверии мало из­вестному генералу, я в кадровой политике Троцкого. И уже сама ретроспекция деятельности Троцкого свидетельствует, что его по­литика была далеко не безупречной. Это и стало причиной трений между двумя наркомами.

Безусловно, присутствуя на месте событий, Сталин трезвее оце­нивал ситуацию, чем она виделась из-за зубцов Кремлевской стены. Но он не занимался «самодеятельностью». Еще приступая к реор­ганизации фронта и организации обороны Кавказа, он написал в Москву о своих намерениях, запросив полномочия непосредствен­но от наркома Троцкого.

И лишь когда стало ясно, что ответа не будет, он сообщил Лени­ну: «...Для пользы дела мне необходимы военные полномочия. Я уже писал об этом, но ответа не получил Очень хорошо. В таком случае я буду сам, без формальностей, свергать всех командиров и комис­саров, которые губят дело. Так мне подсказывают интересы дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит».

Но не ошибался ли Сталин, столь решительно критикуя Троц­кого? Впрочем, поставим вопрос иначе: был ли Троцкий выдаю­щимся организатором Красной Армии?

Троцкий никогда не был военным. Он не имел ни военного, ни высшего образования, никогда и нигде не учился военному искус­ству, никогда не служил в армии. У него вообще не было никакого образования, кроме гимназического. И, кроме стороннего созер­цания баррикадных боев в Москве в революции 1905 года, он не имел никакого опыта ведения боевых действий. Троцкий не спла­нировал и не провел ни одной стратегической операции, заслужи­вающей изучения как пример искусства военачальника.

Вся военная деятельность Троцкого сводилась к расправам с не­угодными ему военачальниками, расстрелам «каждого десятого» красноармейца из строя и прочим расстрелам. Кровавыми жерт­вами этой политики Троцкого во время Гражданской войны стали: командующий кавалерийским корпусом Б.М. Думенко и его сослу­живцы М.Н. Абрамов, М.Г. Колпаков, СА. Кравченко; командую­щий 2-й Конной армией Ф.К. Миронов и многие другие командиры.

Да, от Троцкого во многом зависела кадровая политика армии. Однако привлечение в армию профессионалов не было его изобре­тением. И дело даже не в том, что, осознавая свою военную неком­петентность, собственное дилетантство, Троцкий пытался воспол­нить их услугами военспецов. Без знания и опыта бывших царских офицеров строительство регулярной Красной Армии становилось не­эффективным Это вытекало из закономерных обстоятельств: в Крас­ной Армии служило «около 43 процентов наличного к 1918 году офицерского состава, в Белой же — 57 процентов (примерно 100 000 человек)». «Из 100 командиров армий у красных в 1918 — 1922 го­дах 82 были «царскими» генералами и офицерами».

Все это прекрасно понимал и Сталин. Уже его успешная работа с военспецами Егоровым, Думенко, Буденным, Мироновым и мно­гими другими бывшими служащими царской армии — очевидное свидетельство его доверия профессионалам. И в конфликте с воен­спецами на Царицынском фронте речь может идти не о подозри­тельности Сталина к военспецам вообще, а лишь о конкретных людях, не отвечавших его критериям.

Но вернемся в 1918 год. В Царицын. Интриги Троцкого против царицынцев продолжались, и 6 октября Сталин был вынужден вы­ехать в Москву. Конфликт двух наркомов был рассмотрен в выс­ших инстанциях. Результатом этой поездки стало то, что постанов­лением от 8 октября Совет народных комиссаров назначил Стали­на членом Реввоенсовета Республики, а 17 сентября он занял пост председателя нового Реввоенсовета Южного фронта. Командую­щим 10-й армией, непосредственно защищавшей Царицын, ут­вердили Ворошилова. Но главным итогом стали последовавшие со­бытия — результат «второй обороны» Царицына.