Начав сейчас говорить, Шейн заметил, что глаза Лит Ахна сужаются до этого «булавочного» взгляда. Но после первых нескольких фраз глаза чужака перестали напрягаться и тот просто смотрел Шейну в глаза.
Озадаченный этим, поскольку первые его фразы были просто перечислением тех, с кем он разговаривал в Блоке, Шейн почувствовал напряжение и ускорение работы ума, наступавшее всякий раз, когда ему приходилось иметь дело с проблемой, затрагивающей его самого и одного из алаагов; интуитивно он понял, что дело не в первых фразах, а в том, чего он еще не сказал и что Лит Ахн ожидал услышать.
Если так, то что это может быть?
Шейн не получил очевидного и подходящего ответа. По окончании отчета Шейну было приказано отправляться в Каир в Египте на курьерском корабле, который будет ожидать их с Марией через три часа в миланском аэропорту; и сеанс общения между ним и его хозяином окончился.
Шейн ушел из Блока и вернулся в отель, обнаружив вещи упакованными и все готовым к отъезду благодаря стараниям Марии.
– Питер звонил…- сказала она, увидев входящего в дверь Шейна, и в этот момент ее прервал телефонный звонок. Шейн пересек комнату и взял трубку.
– Слушаю,- сказал он по-итальянски.
– Шейн? - Это был голос Питера.
После опыта с чиновниками Губернаторского Блока в Лондоне, записавшими его разговор с Лаа Эхоном, первым побуждением Шейна было немедленно повесить трубку. Он забыл, насколько был не прав, поначалу уверяя Питера, что никто не осмелится прослушивать его телефон; а сейчас Шейн понял, что всегда найдется несколько людей, достаточно глупых для того, чтобы сделать все что угодно.
– Все в порядке,- голос Питера предупредил его намерение.- Я говорю по специальному телефону спецлинии. Просто собирался сообщить тебе, что наше дело удалось и что увижу тебя в ближайшие несколько дней, если ты собираешься налаживать контакты после прибытия на место назначения.
Голос смолк.
– А он более разумен, чем я,- громко произнес Шейн, медленно кладя трубку на рычаг.
– Питер? Это снова был Питер? - Мария проницательно смотрела на него.- Вот это я и пыталась сказать тебе - он звонил совсем недавно.
Шейн кивнул.
– Поговорим позже,- сказал он.- Ты ведь не упаковала мой плащ и посох?
– Конечно, нет,- сказала Мария.- Глупый вопрос. Шофер машины Внутренней охраны, прибывшей за ними четверть часа спустя, нашел прикрепленную к двери записку, в которой говорилось, что по особым соображениям они воспользовались другим транспортом в аэропорт.
Другим транспортом было, по сути дела, обычное такси, увозящее облаченных в странническое одеяние Шейна и Марию.
Они направились прямо в ту часть аэропорта, которая использовалась исключительно для перевозок пришельцев и иногда - их слуг. Здесь, показав свои пропуска, они прошли в сопровождении женщины-охранницы, рост которой - редкий случай - позволял ей состоять во Внутренней охране, в восьмиместный курьерский корабль. Не было видно ни других пассажиров, ни пилота. Они приготовились ждать, но уже минуты через две появился пилот - молодой алааг - и они взлетели.
По дороге из отеля в аэропорт и до настоящего момента Шейн не говорил ничего, не считая необходимых указаний и ответов тем, с кем сталкивался по дороге. По сути дела, его мозг был по-прежнему полностью занят попытками найти объяснение необычному интересу Лит Ахна, проявленному в начале рапорта Шейна. Но он не мог найти приемлемого объяснения. Мысли начинало зацикливать, поэтому он отложил проблему на время и повернулся к Марии.
Открыв рот, он тут же закрыл его, вспомнив, как ошибался относительно любого из слуг алаагов, рискнувшего записать сказанное им. Они сидели через несколько рядов от алаагского пилота, который мог не только легко слышать их, но и записать их разговор для последующего перевода; а он собирался открыто говорить с Марией по-итальянски - просто потому, что не сомневался в том, что ни один алааг на планете не понимает больше одного-двух слов на этом языке. Он знал, что некоторые чужаки в Доме Оружия немного понимают по-английски, но это были самые простые фразы, подхваченные случайно, поскольку алааги официально пренебрегали языками зверей.
И все же одно лишь воспоминание о том, как он ошибался в разговоре с Питером о телефонах, сейчас в аналогичной ситуации призвало его к молчанию. Он громко рассмеялся над собой и непонимающим взглядом Марии. Он начинал сомневаться во всем том, чему научился за два трудных года.
– Я могу не знать людей настолько хорошо, как мне кажется,- сказал он по-итальянски Марии четким голосом, ясно слышным пилоту.- Но я знаю алаагов.
Взгляд Марии посуровел.
– Это верно,- сказала она. Он заморгал, не понимая.
– Что? - спросил он.- Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что ты прав,- ответила Мария, не сводя с него темных глаз,- ты знаешь алаагов - и наверняка не знаешь своих соплеменников-людей.
Он снова рассмеялся, на этот раз немного смущенно.
– Я говорил о…- начал он.
– Неважно, о чем ты говорил или о чем собираешься говорить,- решительно произнесла Мария.- Ты действительно так мало понимаешь людей, как никто другой.
Он вдруг ощутил страх: а что, если эта перемена в ней означает возможность потерять ее - потерять эту близость, ставшую для него столь же необходимой, как и сама жизнь,- и вместе с тем смущение сродни тому, что однажды испытал от сказанных ею слов, хотя не мог вспомнить, когда и где это было.
– Видишь ли, я был погружен в учебу и работу большую часть моей жизни…- неуверенно произнес он.
– Да,- сказала Мария.- Твоей жизни. Почему ты никогда не хочешь поговорить о ней?
– Поговорить о ней?
– Разве ты не понимаешь,- сказала она,- что ни разу ничего мне о себе не рассказывал - кто ты такой и где ты был до появления чужаков? И даже когда я давала тебе шанс спросить меня о моей жизни, ты всегда переводил разговор на что-нибудь другое. Было такое ощущение, что, сам не спрашивая меня ни о чем, ты ставил барьер перед моими вопросами о тебе. Почему ты не хочешь рассказать о себе?
– Так ведь нечего рассказывать,- сказал он.- Я был выпускником лингвистического факультета университета во время высадки алаагов, поэтому, когда они захватили власть, я был одним из тех, кому предстояло пройти языковые тесты на получение права войти в группу переводчиков-курьеров. Я прошел эти тесты и стал одним из группы. Вот и все, что можно рассказать.
– А что было до того, как они приземлились? Что у тебя за семья? Где ты вырос?
– Ах это,- вымолвил он.
– Да. Это.
– Как я говорил, рассказывать нечего.- Внутри росло чувство тревоги.- Когда мой отец умер, я был настолько мал, что не запомнил его. Мы с матерью стали жить с ее женатым братом. Вот так я рос - не знаю, почему ты думаешь, что я понимаю людей хуже, чем кто бы то ни было. Мой дядя был руководителем фирмы - в области управления производством, и мы постоянно переезжали с места на место. Это означало, что мне часто приходилось менять школы и никогда не удавалось завести близких друзей и поддерживать с ними отношения. Вероятно, поэтому кажется, что я не могу ладить с людьми так же хорошо, как это могут некоторые другие…
– Но у тебя ведь были друзья в тех школах, где ты учился?
– Понимаешь,- смущенно произнес он,- мой дядя зарабатывал много денег, когда мы начали жить у него, и он настаивал на том, чтобы я ходил в частную школу, где можно было учиться по индивидуальному графику. Это была фактически единственная школа, которая мне нравилась,- во всяком случае, я мог изучать то, что мне нравилось; в конце концов я обогнал сверстников на два класса, и до окончания школы мои одноклассники были на два года старше меня. Знаешь, в юном возрасте два года - это много. Ребята, с которыми я проводил большую часть времени, не обращали на меня внимания. Я очень привык к одиночеству и стал проводить много времени за чтением… и при всем этом у меня не находилось точек соприкосновения с другими людьми, даже когда пошел учиться в университет…