— Леди и джентльмены, друзья и коллеги, — начал он. — Прежде всего хочу поблагодарить вас за то, что удостоили меня чести представить вам первым нашу новую работу. Я рад возможности показать этот фильм именно в Англии, ибо в основе его лежит реальная история, происшедшая именно здесь, всем вам хорошо известная. Наш фильм — о современной молодежи Но это одновременно и размышления о будущем. Ведь будущее всецело зависит от наших молодых современников ч тех путей, которые они выбирают. Я категорически не согласен с утверждениями, будто у современной молодежи нет идеалов, нет цели в жизни. Мой фильм утверждает обратное. Вопрос заключается лишь в том, кто и в каких целях использует искреннее стремление молодежи изменить, сделать лучше наш не слишком устроенный мир.

По лицу Харста пробежала довольная улыбка. Он, пожалуй, единственный из присутствующих понимал, что имеет в виду Джонни.

Симмонс выдержал паузу, давая аудитории возможность до конца уяснить сказанное им, скользнул взглядом по залу и, заметив Харста, продолжил:

— Здесь, среди нас, сидит человек, которому я обязан этим фильмом. Он нечасто, а если сказать точнее — крайне редко попадает в поле зрения журналистов, поэтому прошу вас воспользоваться случаем, чтобы запомнить встречу с ним, — протянул он руку в направлении кресла, где сидел полковник.

Смущенный Харст моргал, безуспешно закрываясь от слепящих бликов фотовспышек.

— Полковник Фрэд Харст, — торжественно провозгласил Симмонс. — Он возглавляет отдел эф-три, занимающийся борьбой с внутренней напряженностью в стране. Многие из вас наверняка знают, что благодаря полковнику нам удалось снять уникальные кадры: убийство террористами пастора из Соунси. Террористами, проникшими в ряды антивоенного движения в Англии и, как утверждает печать, поддерживающими тесные связи с Москвой. Наш фильм расскажет вам об этой истории, а затем мы с полковником будем готовы ответить на все ваши вопросы.

Симмонс взял микрофон и отодвинул его к краю сцены, затем не спеша спустился в зал и, одернув смокинг, сел рядом с Харстом Погас свет, и на экране замелькали титры.

— Напрасно ты все это. — растроганно положил ему руку на запястье полковник — Я не люблю, когда мне приписывают чужие заслуги, тем более гордиться в операции мне особенно нечем.

— Боюсь, сказано слишком мягко, — с неожиданной отчужденностью парировал Симмонс Харст недоуменно скосился на него, но Джонни смотрел на экран.

Объектив приблизил стоящих на трибуне, крупным планом выделил лицо священника. Динамики огласили зал грохотом выстрела, голова отца Джозефа отдернулась назад, и в замедленной съемке показалась первая капля крови, выступившей из раны.

Камера начала бешено плясать — от окруженного строительными лесами здания к толпе, выхватывая то ноги, то спины бегущих. В кадре появилось окно, оперативник, вытаскивающий тело с безжизненно болтающейся рукой… Потом — лежащая на траве без сознания девушка в белой ветровке и вельветовых джинсах; мрачные лица столпившихся вокруг людей. Следующим кадром — носилки с телом Роберта, распахнутые двери полицейского фургона.

— Но этот человек, — раздался голос диктора, когда на экране возникла фотография беспечно улыбающегося Роберта, — не убивал священника. Он сам пал жертвой убийц. И рука Москвы, — возникла из затемнения фотография Пат на фоне Кремля, — тут ни при чем. Подлинные убийцы и организаторы случившегося до сих пор на свободе.

Крупно, во весь экран — фешенебельный особняк Харста. Камера наезжает, и зрители видят улыбающиеся лица полковника и Гарри, которые обмениваются на прощание рукопожатиями. Кадр останавливается. Голос Симмонса звучит в динамиках:

— Центр баллистической экспертизы в Кливленде, куда были отосланы копии пленок и снимки местности, пришел к заключению, что роковой выстрел прозвучал из окна фирмы «Прат-Уитмей», принадлежащей на паях полковнику Фрэду Харсту и его компаньону…

— Это еще не доказательство… — вскочил Харст, с силой хватая Симмонса за лацканы смокинга. — Ты… ты…

Ослепительный свет фотовспышки выхватил из темноты его налившиеся кровью глаза и перекошенный рот. Настоящее лицо полковника Харста.

Деревянный пол горницы прогибался и жалобно стонал под тяжелыми шагами Меншикова. Заложив руки за спину и сердито попыхивая трубкой, он дважды прошелся из угла в угол, остановился против Голоты.

— Повтори еще раз о Левенгаупте, полковник.

Собственно, Меншиков мог вполне обойтись без сообщения полковника. О выступлении из Лифляндии шведского вспомогательного корпуса под командованием генерала Левенгаупта царь Петр и он узнали еще два месяца назад и с тех пор пристально следили за маршрутом его следования. У Александра Даниловича до сего времени стояли перед глазами несколько строчек письма Кирилла Нарышкина: «Всемилостивейший государь… в 7-м числе июля приехал к Дерпту на отъезжей караул Швецкой драгун, и караульные Мурзенкова полку того шведа привели к Дерпту, а в роспросе сказал, что де Левеигаупт со всем своим корпусом пошел к королю своему, также де протчей Швецкой коннице, которая обреталась в Лифляндах, всей велено итить к королю ж. А для подлинного известия распросные речи того Шведа послал при сем к вашему величеству, а ево отдал я генералу-порутчику Боуру. Вашего величества нижайший раб Кирило Нарышкин. Июля в 8 день году, из Дерпта»

То письмо было отправлено в начале июля 1708 года, когда шведский корпус только начинал свой путь. Он двигался на соединение с армией короля Карла XII, который незадолго до этого вторгся в пределы России Недовольный ходом военных действий на побережье Балтики, где шведские войска потерпели ряд неудач, юный король решил поразить своего противника в самое сердце — захватить Москву Но героическое сопротивление русской армии, а также отпор захватчикам со стороны белорусского населения сильно земедлили наступление шведских войск и сорвали планы Карла. Сейчас королевская армия, понеся значительные людские потери и испытывая недостаток в провизии и боевых припасах, с нетерпением ждала подкреплений. А корпус генерала Левенгаупта, сопровождаемый огромным обозом, был уже рядом…

И если до этого своим главным противником царь Петр считал войска короля Карла, с которыми русская армия, вела почти непрерывные бои, то теперь не менее опасным врагом становился и Левенгаупт. Начиная разговор с Голотой, Меншиков хотел узнать, понимают ли другие всю опасность появления по ту сторону Днепра отборного, еще не потрепанного в сражениях шведского корпуса. Отвлекшись от своих мыслей, Александр Данилович вслушался в глуховатую, неторопливую речь казачьего полковника.

— …Лифляндию и Литву Левенгаупт минул без помех, а на Белой Руси, край которой шведам неведом, начал рыскать по лесам и болотам, словно с завязанными очами. Но сейчас, когда полковник Тетеря привел к нему изменников-сердюков,[6] положение генерала стало иным. Казаки знают те места не хуже нашего, а потому без труда смогут вывести неприятелей из чащоб и указать им верный путь к лагерю короля.

Меншиков зажал трубку в кулаке, пытливо взглянул на Голоту.

— Что за силы у генерала?

— Доподлинно сказать трудно. Однако взятые в полон неприятели сказывают, что их никак не меньше восьми тысяч. Да обоз в три тысячи возов, набитых провизией и всяческим боевым припасом.

— Немало, — протянул Александр Данилович. — Такой подмогой король Карл весьма доволен будет. Но думаю, вряд ли нам стоит доставлять ему сию радость. Как мыслишь, полковник?

— Держусь той же думки. И не столько шведский король будет рад солдатам, как обозу. У него сейчас кончается провиант, на исходе порох, так что, не дождавшись левенгауптовой подмоги и обоза, неприятелям придется отменить московский поход и думать о зимовке на Белой Руси или Украине. Мыслю, что никак нельзя позволить шведам соединиться, а тем паче оставлять Левенгаупта у себя в тылу. Бить его потребно, и чем скорее, тем лучше.