На улице прошел дождь. За мокрыми деревьями блестели огни. В черно-синем ночном небе метались пухлые светлые облака, среди которых блестели редкие яркие звезды. Свежесть и тишина ночи ошеломили Арабеллу. Она стояла, прислонившись спиной к каменной стене, и, запрокинув голову, смотрела куда-то ввысь. Двигаться не хотелось. Одна мысль, навязчивая, единственная живая за последние дни мысль, как звезда, выплыла на просвет и остановилась.

Она еще никогда никого не любила. И если сейчас не запомнит эту мерцающую глубоким малиновым светом звезду, прямо на которую мчится косматое облако, то за всю жизнь так и не узнает любви. Будут только подвернувшиеся случайности, те, что не дают душе ничего, кроме недолгого забвения, а служат лишь телу, которое беспамятно и всеядно.

То, что пришло к ней вдруг – в тот миг, когда она шагнула на улицу откуда-то снизу и увидела небо – было невозможно объяснить словами. Арабелла и не пыталась. Она постояла еще немного и медленно пошла по улице, никуда, наконец, не торопясь.

«Алина была одинока. Но страсть к цветам не была следствием ее неудач в любви. Сад, который она вырастила и нежно лелеяла уже много лет, был единственным местом на земле, где она хотела жить. Большие города утомляли ее шумом и безликостью их жителей, маленькие – своим любопытством и чрезмерной прозрачностью. Только здесь, в этом цветущем мире, она обрела ту сокровенность собственной жизни, о которой мечтала.

Но она вовсе не замыкалась в своем саду: с удовольствием принимала гостей, была радушна к старым друзьям и открыта для новых знакомств. После того, как она купила этот заброшенный, заросший репейником и остролистом участок земли и удивительно быстро преобразила его, приятели и приятельницы часто навещали ее, увозя домой щедрые букеты необычных, редких цветов и прекрасные воспоминания о вечерах, проведенных с Алиной. Но постепенно она удалялась от проблем, волновавших ее старых знакомых, их визиты начинали тяготить её. А гостей смущала появившаяся у нее привычка надолго замолкать, наблюдая за садом. Ее отношения с ним делались все глубже и таинственней.

Почему этот ночной пришелец так понравился ей? Она не знала.

Неужели лишь потому, что он назвал себя цветочным именем – Нарцисс?

Не в силах разобраться в собственных чувствах, Алина спряталась от него в дальней комнате. Подойдя к широким глиняным вазам, расставленным вдоль стеклянной стены, и опустившись на колени возле своих любимых азалий, она принялась обрызгивать их из пульверизатора и протирать листья фланелевым лоскутом, который всегда носила в кармане.

Она не вышла к незнакомцу ни в полдень, ни вечером. Весь день она бродила по зимнему саду, подходила к двери, ведущей в галерею, и опять возвращалась к азалиям. И только ночью, угадав по отблескам, падавшим на цветы и деревья, что в его комнате горит свет, она решилась спуститься вниз и замерла у открытой двери: Нарцисс спал, сидя за широким письменным столом, уткнувшись лицом в сложенные руки. Она подошла ближе и увидела на столе перед ним кипу мелко исписанных листов, испещренных пометками и исправлениями.

…Она просидела с ним рядом, примостившись на подлокотнике, почти час, но он не проснулся – а она брала со стола листок за листком и с увлечением читала написанное.

Потом, потеряв всякую осторожность, она перешла на стоявшую у открытого окна кушетку и, убаюкиваемая звоном цикад, продолжала читать…

Проснувшись под утро, он застал ее спящей на его рукописи».

__________

Первой позвонила Клэр.

Арабелла, которая вот уже несколько дней не могла разыскать Эммелину сухо спросила:

– И что это было?

– Показательная, восхитительная лесбийская инициация! Неужели тебе не понравилось?

Не ответив, Арабелла спросила опять:

– А что за клуб?

– Ох, я ведь даже не успела тебе рассказать! Это женский свинг-клуб,[42] но разве ты не поняла?

– Честно говоря, нет. Ну ладно, расскажешь потом. А где Мелина?

– Эмми?.. – Клэр замялась. – Она тебе еще не звонила?

– Все ясно. Она теперь с тобой.

– Ах, Арабелла, как ты сегодня прямолинейна…

– Не в этом дело. Я только хотела сказать ей – «все». А ты мне в этом помогла.

И, как ни в чем не бывало, Арабелла перешла на тему, которая была способна мгновенно отвлечь Клэр:

– Слыхала новость – огласили рейтинг зимней коллекции прет-а-порте. Стелла Маккартни снова на сорок пятом. А в Aspreys новая коллекция от Yamagiwa…

К прежней теме они уже не вернулись. Клэр не хотела огорчать Арабеллу, но от Эмми она была просто без ума! Они так и не расставались с той ночи в свинг-клубе, в который Клэр давно собиралась вступить, но никак не могла решить, кого взять туда с собой. Эмми понравилась ей с первого взгляда, и Клэр пришла к ней в маленькую белую комнату, в которой Эмми переодевалась после «сеанса»… А потом они пили коктейли «Гламур» и, вернувшись в зал, танцевали, а под утро вместе уехали – и теперь Клэр уже готовит для Эмми головокружительное платье из соцветий бессмертника, по сто раз на дню примеряя его!..

И сейчас она не могла больше разговаривать с Арабеллой – за ее спиной стояла Эмми, слегка прикрытая веночками из сухих цветов. С чувством выполненного долга Клэр еще раз поблагодарила Арабеллу за то, что она составила им компанию, согласившись поехать в клуб, и распрощалась.

Тогда Эммелина повернула ее к себе лицом…

«Потом они уснули, уже вместе, крепко обнявшись, убаюканные близостью и предрассветным ветром. Но вскоре он проснулся и прислушался.

Что-то скрипело, неприятно и равномерно – так, что тишина между скрипами тоже показалась ему неприятной. И еще его слух улавливал тонкое тиканье. Тикала стена, а бестелесный скрип раздавался из приоткрытого в сад окна.

Он бесшумно оделся, взобрался на подоконник и выпрыгнул в сад.

Пахло травами и отсыревшей за ночь пыльцой. Откуда-то из растущего вдоль стены можжевельника кричал козодой.

«Допотопные суеверия!» – попробовал отмахнуться он, но и «тиканье» в стене безобидного жука-точильщика, и тугой, надрывный крик козодоя, и желто-голубое цветение сон-травы, мерцающей в неверном предрассветном свете, пугали его раздраженное воображение.

«Может быть, она колдунья?» – подумал он».

Звонок Клэр лишь ненадолго отвлек Арабеллу. Не слишком удивленная легкостью измены Эммелины, она окончательно убедилась в том, что эта женщина способна искренне любить только свои цветы.

Закончив очередную главу, Арабелла выключила компьютер и подошла к журнальному столику, который был засыпан вырезками из свежих газет.

Сегодня утром она получила от своего агента увесистый конверт с вырезками. Фил Квикли, невысокий юркий шатен, был восхищен тем, как умело она поддерживает интерес к собственной персоне. С недавнего времени он оказывал ей массу всевозможных услуг: советовал, как и когда выходить в свет, следил за всевозможными рейтингами, уговаривал продюсеров популярных телепрограмм на интервью с ней, собрал целый штат талантливых журналистов и критиков, которые изысканно рекламировали ее книги. Его рекомендовал ей менеджер «А&С Black», издательства, с которым у Арабеллы был контракт – и пока она не жалела о том, что платила Филу.

Вот и сейчас он подсказал ей банальный, но верный выход из щекотливого положения, в котором она оказалась после скандала на выставке. Да, да, так она и объяснит все близким знакомым и родственникам: то, что произошло на фуршете, всего лишь умелая фальсификация скандала, способного привлечь внимание публики к ее последней книге, которая вышла в не выгодное для коммерции время отпусков. Возможно, это объяснение слишком экзотично для обывательского сознания родственников, но лучше поверить в это, чем в то, что твоя дочь (кузина, племянница, тетушка) – закоренелая лесбиянка из свиты пресловутой Клэр Гоббард, а именно так истолковали случившееся шакалы от прессы.