Ричард был настолько симпатичным и воспитанным джентльменом, что Джини не могла питать к нему недобрые чувства или подозрения. Что касается Фернелла, то, говоря о нем, все посмеивались и называли его очаровательным повесой. Он всегда был под хмельком, как они говорили, и вечно флиртовал, но никто не относился к нему с неприязнью. И Джини просто отказывалась верить, что кузен Спотфорд мог воспитать хладнокровного убийцу. И все же ей очень не хотелось, чтобы ее муж уезжал с двумя братьями. Ардет поклялся, что будет осторожен и что непременно вернется к наступлению ночи с разгадкой тайны. И тогда они начнут свою семейную жизнь заново. Он показал ей новое кольцо – символ его сердечной привязанности.

Он не сказал, что любит ее, подумала Джини с огорчением. А больше всего ее огорчало то, что сегодня ночью ей пришлось отказаться от близости с ним. Она и теперь чувствовала себя нездоровой. Саднило горло, болел желудок, ныла спина.

Потом она увидела кровь.

Крики Джини вызвали появление Кэмпбелла, который ворвался в комнату без стука, с кинжалом в одной руке и пистолетом в другой. То, что он увидел, вынудило его убраться из комнаты с такой поспешностью, что он едва не отхватил себе ухо неловким взмахом кинжала.

– Пришлите сюда миссис Ньюберри! – крикнула ему вдогонку мисс Хэдли.

Жена викария родила ему трех дочерей и, разумеется, лучше старой девы могла сообразить, что делать.

– Пошлите за акушеркой! – крикнула по-французски Мари.

– Найдите Ардета, – потребовала Джини. – Больше мне никто не нужен. Где бы он ни был, найдите его. Немедленно!

Но Кэмпбелл пообещал лорду Ардету не оставлять графиню без защиты. Его милость не упоминал при этом о чрезвычайных обстоятельствах подобного рода. Слава Богу, мистер Спотфорд сказал, что готов отправиться на поиски графа. Он отлично знал округу, и ему было известно, в каком направлении уехали Ардет и братья Спотфорды. Кроме того, ему явно не хотелось оставаться в доме при таких обстоятельствах. Спотфорд встретил сыновей и графа на полпути к дому из Аппер-Ратли. Он услышал, как Ричард взахлеб восхищается очарованием девиц Ньюберри. Фернелл, наоборот, угрюмо молчал, ибо Ардет пригрозил шалопаю, что заставит его запеть сопрано, если он позволит себе заглядываться на одну из них.

Спотфорд сообщил о полученном им поручении и поведал о «женской суете» с той неопределенностью, какая только и была доступна мужчине, не имеющему сколько-нибудь ясного представления о сути дела. Он предложил Ардету пересесть на свою, более свежую лошадь, чтобы сберечь время, но Ардет отказался от его предложения. Во-первых, потому, что Блэк-Бутч был полон сил, а во-вторых, потому, что Спотфорд мог не совладать со строптивым животным. Граф вовсе не желал брать на себя ответственность за еще одну жизнь. Кстати, лошадь Спотфорда была не слишком быстроногой, а тут требовалась скорость буйного ветра, и Блэк-Бутч почти соответствовал этому требованию.

Жеребец был весь в мыле, когда они достигли Кипа, и Ардет, соскочив на землю, бросил поводья, не дожидаясь, пока их примет конюх. Он несся по лестнице, перескакивая через две и даже три ступеньки. Он ворвался в комнату Джини, где увидел толпу плачущих, ломающих в отчаянии руки женщин. На постели лежала его жена, белая как полотно.

Джини попросила всех уйти и протянула к нему дрожащие от слабости руки.

– Помоги, Корин, останови это, останови!

Он обнял ее. Это было все, что он способен был сделать.

– Я не могу, Джини. Я очень хотел бы, но не могу.

Она уткнулась головой ему в грудь.

– Ты можешь. Я знаю, что можешь. Ты спасал мужчин тогда, в лазарете.

– Им всего лишь надо было зашить раны. Ты же видела. Такое мог сделать каждый, главное – время.

– Но ты спас Питера, хоть и говорил, что не умеешь лечит такие болезни.

– То была чистая удача. Совсем иное дело.

– Неправда. Удача не имела отношения к выздоровлению Питера. Не имело значения и то, что из его комнаты убрали пуховые перины и подушки. Я видела, Питер умирал, но остался жив.

Он взял в руки стиснутые кулаки Джини.

– Джини, будь разумной. Я не волшебник, не хозяин над жизнью и смертью. Я сейчас даже не обладаю теми способностями, какими обладал в прошлом! Я должен был пожертвовать ими, чтобы остаться здесь и стать человеком, мужчиной.

– Стать мужчиной? – повторила она. – Кем же ты был раньше, мальчиком? Я тебе не верю. Я знаю, ты умеешь делать то, чего не умеют другие. Возможно, ты молишься иным богам, которые лучше слышат. Так помолись же, заклинаю тебя, помолись!

– Мои молитвы не помогут, Джини.

– Помогут, – настаивала она. – Или помогут твои эзотерические знания. Ты знал, что мой будущий ребенок – мальчик, ты мне это сказал. Значит, ты должен знать, как его спасти.

– Не знаю, Джини. Этого я не могу. – При всем его опыте, Ардет никогда не имел дела ни с чем подобным. – Слишком поздно, дорогая. Никто не в силах помочь.

– Нет! – Она разрыдалась и еле выговорила сквозь плач: – Этого не может быть!

– Мне очень жаль.

Ее мольбы перешли в гнев. Она оттолкнула Ардета.

– Это все из-за того, что он не твой сын, да?

Ардет был потрясен.

– Как ты можешь так думать? Ведь я говорил тебе, что усыновлю ребенка. Я молил силы небесные и земные, чтобы все это стало законным. Я собирался передать Спотфордам больше половины моих владений, только бы они не претендовали на первородство, тогда ребенок унаследовал бы графский титул, стал бы следующим графом.

– Нет, ты хотел, чтобы у тебя был родной сын. Этого хочет каждый мужчина.

– Я хотел и ждал рождения твоего сына.

Но Джини утратила способность рассуждать здраво и не слушала его.

– И ты убил его, потому что он был не твой сын, и его рождение вызвало бы еще один скандал. То, чего не сделал мышьяк, довершил ты своими зельями!

– Я думал только о том, чтобы спасти твою жизнь, спасти во что бы то ни стало. Всем известно, что далеко не всякая беременность завершается благополучным разрешением, то есть рождением ребенка. И никакой мышьяк, никакое противоядие тут ни при чем. Никто не знает истинных причин. Господи, Джини, я ни за что не причинил бы вреда ребенку. Как ты могла подумать, что я способен на такое злодейство?

– Я не знаю, как и что ты делаешь! Я не понимаю тебя и никогда не понимала. – Она сняла с пальца кольцо с рубином и швырнула его в Ардета. – Я никогда не просила у тебя бриллиантов и рубинов. Я вышла за тебя замуж ради спасения моего ребенка. И теперь я прошу тебя только об этом, а ты мне отказываешь. Уходи. Оставь меня одну. Ты и без того скоро покинешь меня. Так уходи теперь. Я тебя ненавижу!

Он понимал, что это говорит не сама Джини. Говорит, вернее, кричит ее горе, а не женщина, которую он взял в жены.

– Пожалуйста, выслушай меня.

Она с плачем уткнулась лицом в подушку. Ардет заговорил спокойно и достаточно громко, чтобы Джини могла услышать, если захочет.

– Это был и мой ребенок, Джини. Не по крови, пусть так, но он был моим будущим. Я понимаю, что сейчас, в отчаянии от случившегося, ты не поверишь мне, но для меня это большое горе, очень большое.

Ее сдавленные вскрики были все равно что нож острый для его сердца, они вызывали боль и ощущение беспомощности. Слезы выступили у него на глазах. Медленно, шаг за шагом начал он отходить от ее постели, надеясь, что она его остановит. Этого не случилось, и он ушел, потому что именно этого она хотела. В конце концов, он хоть это мог сделать ради нее.

Пока Джини поправлялась, граф не показывался ей на глаза. Мари сказала ему, что ей приказано держать дверь на запоре, и он не тратил время на попытки проникнуть к ней в спальню и попробовать снова объясниться с ней. Это лишь ухудшило бы ее состояние, и без того достаточно хрупкое. Она не выходила из своих комнат, но мисс Хэдли сообщила Ардету, что Джини уже не больна, а только очень подавлена.