Однажды вечером Гуннар сказал во всеуслышание:

– Слушаю я, слушаю все эти рассказы про заморские зеленые земли и прихожу к такому выводу: туда могут поплыть только богатыри, только люди особенные. Чтобы решиться на такое плавание – сердце надо иметь каменное, чтобы оно не знало усталости. А еще я думаю, что все это – сказки. И, сказать по чести, мне уже начинает надоедать вся эта болтовня.

Кари привиделся сон: сидит он на теплом песке и глядит на голубую поверхность фиорда. А вода чуть шевелится, погода стоит тихая, вверху летнее солнце, вокруг густой запах смолы, а из земли до неба подымаются ровные, точно частокол, сосны. И вдруг огонь охватывает лес, он горит, как огромный очаг, дым валит к самому солнцу. Вот запах смолы исчезает, и в ноздри лезет противный вязкий дым. И Кари задыхается, нет силы держаться на ногах, песок становится нестерпимо горячим, он жжет пятки, башмаки подгорают. И тут прямо на Кари плывет лодка. На большой волне. На самом гребне. На корме восседает Гудрид и даже не гребет… Но как же лодка подчиняется ей?.. Вот она протягивает ему руки. В ее глазах странное беспокойство. Руки ее так белы и так нежны, что сверкают на солнце, подобно слюде. А огонь все ближе… Вот-вот сгорит в бурном пламени трепещущий от страха Кари…

И тут он просыпается.

И не просто просыпается: его тормошит отец.

– Вставай!.. Живее!.. Горим!.. – кричит отец исступленно.

Кари едва дышит – его окутывает дым.

Дым – такой едкий, удушливый – идет откуда-то снизу, проникает сквозь щели в полу и в двери. Он стелется низко – тяжелый, точно горит вар или древесная смола.

Гуннар выскакивает во двор, за ним устремляются домочадцы.

Кари уже во дворе. Горит не дом, а хозяйственная пристройка, которая в двух десятках шагов от дома. В ней хранились рыболовные снасти, пустые деревянные кадки да кое-какой домашний скарб.

Огонь охватил деревянное сооружение со всех сторон.

Погода стояла хорошая, на небе – ни тучки. Так что удар молнии полностью исключается. Если не молния – так что же? Остается предположить одно: поджог! А кому же понадобился он? Что это: неосторожное обращение с огнем или преступление?

Эти вопросы задавал Гуннар сам себе. Ответить на них было нелегко. Да и не до ответов: надо было попытаться спасти что-либо из скарба. Но как?

Кари схватил огромное бревно и с разбегу ударил в дверь, закрытую на замок. Но тщетно: пылающая дверь все еще держалась, она оказалась сколоченной на славу. На сей раз ее добротность обернулась черной стороной.

Гуннар крикнул:

– Брось это дело! Если даже ты и заберешься в кладовую, то живьем сгоришь! Пусть лучше пропадает добро. Теперь уж и вода не поможет.

Убедившись, что огонь не грозит другим постройкам, Гуннар уселся на пень. Что делать: чему быть – того не миновать. Он только поглядывал на огонь.

Вместе с ним вся семья наблюдала за пожаром. Сухие дощатые стены весело трещали, из них сыпались искры, и понемногу обнажался черный бревенчатый каркас, который вскоре рухнет.

Ближайшие соседи спешили на помощь. Но она но требовалась. Поджог был совершен умело, и никакая сила не в состоянии была погасить огонь. Разве что чудо. Но о таком чуде давно не слыхивали на хуторе Гуннара. Да и в близлежащих – тоже.

Когда постройка сгорела основательно и на ее месте обнажилась земля, Гуннар начал рассуждать вслух. Он словно бы цедил слова, обращаясь к хозяйке:

– Ежели… не пламень… небесный?.. Грома не слыхивал никто… И молнии не сверкали… Следовательно… – Гуннар сверкнул глазами, полными гнева. – Следовательно – поджог. Кому это нужно было? Зачем?.. И почему – именно меня, а не другого?..

Хозяйка молчала. Потрясенная ущербом, который нанес этот огонь, она словно бы превратилась в каменный столб. Лишь время от времени она с укоризной поглядывала на Кари. Укорять Кари? Но в чем? Чем накликал он беду на свой хутор?.. У матери на этот счет, кажется, было свое мнение.

– Я спрашиваю – кому понадобился этот пожар?

Кари молчал.

Гуннар не выдержал, выкрикнул разъяренно:

– Разве я говорю что-либо непонятное? Тебя спрашиваю, Кари!

– Я, наверное, знаю не больше тебя…

Угасающие угли покрывались слоем серой золы. Ветер шелестел над пепелищем, подымая кверху тонкие струйки дымков.

– А по-моему, кто-то должен знать побольше…

– Не всех одинаково одаряет О́дин своей мудростью.

– Но зачем притворяться глупым сверх меры?

Кари сказал:

– Если заподозрить Фроди… Если…

– Именно! – проворчал Гуннар. – Ты начинаешь шевелить мозгами. Но учти: сказав нечто справедливое, надо следовать и дальше по этому пути.

Кари обошел пепелище, подобрал обгорелый гвоздь толщиной с большой палец. Он подумал:

«Добрая была постройка. Одолеть ее мог только огонь. Но откуда он взялся?»

Он двинулся в сторону леса. Вошел в лес. Сделал еще несколько шагов и увидел траву, примятую конскими копытами. И навоз конский увидел. Кари обратил внимание и на человеческие следы, глубокие там, где почва была песчаной, и не очень ясные – на траве. Отсюда хорошо был виден весь хутор.

Поджигатели, несомненно, находились здесь. Все указывало на это. Кари обнаружил даже охапку сухого сена. Ее, несомненно, привезли с собой злоумышленники. Потом они обложили строение со всех сторон и подожгли в нескольких местах. Это могла быть только месть. Но месть кому? Гуннару? Кари? Или вообще их роду? Может, и в самом деле родовая месть? Сказать по правде, не совсем месть, но скорее ясное предупреждение. Мстят на дороге ударом копья или меча…

Отец тоже назвал Фроди… Неужели все это из-за Гудрид?

Кари медленно спускается к пепелищу, над которым все еще раздумывает Гуннар и недвижно стоит мать.

Кари говорит как о чем-то простом и почти решенном:

– На хуторе, где живут Фроди и Эгиль, тоже имеются постройки. Да почище наших. Сухое сено тоже найдется. И огонек тоже.

– А после? – вопрошает отец. – Надеюсь, ты не хочешь, чтобы все мы сгорели в огне.

Гуннар убедился в том, что не осталось ни одного горящего уголька, – сплошная зола, совсем остывшая. Соседи уже разошлись, сказав несколько приличествующих данному случаю слов.

– Выходит, нет дороги, которая была бы безопасной в этом мире, – сказал Кари.

– Выходит, – подтвердил Гуннар.

– Здесь делать больше нечего, – сказала хозяйка. Ее голос шел как из-под земли.

Гуннар и Кари медленно повернулись спиною к пепелищу. За ними последовала хозяйка с домочадцами…

Тейт работал на болоте. Остервенело копал вязкую землю и швырял ее подальше от себя. Он долго не обращал внимания на Кари. Даже не ответил на его приветствие. Крепко сжимал зубы, точно его мучила боль. Потом вытер рукавом пот со лба, смерил взглядом с головы до ног своего молодого друга, точно видел его впервые.

– Что я говорил тебе? – спросил он.

– Разговоров было много, – сказал Кари, – всего и не упомнишь.

– Я имею в виду один. Определенный. Вспомни, я говорил: оставь в покое Гудрид. Говорил?

Кари кивнул:

– А еще говорил: не связывайся с Фроди.

Кари опять кивнул.

Тейт вонзил лопату поглубже в болото и со злостью отбросил вонючую землю. И, не глядя на Кари, сказал:

– И говорю тебе сейчас: уходи отсюда!

– От тебя?

– Нет, вообще отсюда! Куда-нибудь подальше, где можно жить.

– Но куда же?

Тейт посмотрел на Кари и долго не отводил от него своих глаз.

– Сказать?

– Да.

– За море! Подальше! Чтобы забыть об этой проклятой земле!

И Тейт снова принялся за свое дело.