Все рассмеялись. Во всяком случае, я точно смеялась, пока не поняла, как викарий разглядывал молодых Маршей в первом ряду. Мне показалось — или викарий и впрямь был озадачен? Похоже, он не был в курсе последних перемен; не знал, что мое вписанное карандашом имя наконец стерли и что постоянство Бернарда, равно как цельность характера, сыну не передалось. Совсем наоборот. Его сын — трус и приспособленец. И ловелас, само собой.
На поминках, устроенных в местной гостинице, поскольку в церкви не оказалось подходящего помещения, я подошла к Дафне с соболезнованиями. Специально для свекрови я привезла фотографию Эмили и Дэниэла. Она поблагодарила за снимок, похвалила детей — «очаровательные», посетовала, что давно их не видела, снова поблагодарила — за то, что я приехала на похороны. И удалилась. А меня подозвал Реймонд и за локоть притянул поближе.
— Извините, дорогая Мелани, — сказал он мне на ухо шелестящим старческим голосом. — Я обещал вас навещать, но…
— Реймонд! — Я его обняла, только теперь осознав, как скучала.
— Выглядите изумительно, Мелани.
— Ну что вы. — Меня не оставляло ощущение, что я опять промахнулась с одеждой. Несмотря на все мои усилия, в присутствии Маршей я всегда чувствовала себя белой вороной.
— Вы как глоток свежего воздуха в этом мрачном обществе.
Я была поражена, польщена, растеряна. Реймонд вздохнул, и я заглянула ему в лицо — прекрасное, как у древнего идола, с любовно вырезанными морщинами и складками. Его глаза за дымкой прожитых лет были полны любви и участия. Он слегка сжал мой локоть. Я погладила его пальцы, поцеловала в щеку и пригласила как-нибудь приехать к нам на целый день. Но тут вернулась Дафна, чтобы увести Реймонда, и я не успела сказать ему самого главного: мы его любим. Эмили, Дэниэл и я.
Похороны сами по себе мероприятие не из приятных. А если хоронят человека, который тебя никогда не любил, и среди присутствующих его сын — твой почти уже бывший муж, — которому от тебя ничего не нужно, кроме развода… Словом, мне было на редкость неуютно, хотя почти никто из толпы и не догадывался, что для клана Маршей я уже отрезанный ломоть.
— Рада вас видеть, Мелани, как дети?
— О, Мелани! Сто лет вас не видела!
— Прекрасно выглядите, дорогая. Милая шляпка.
Дяди, тети, кузены и кузины Стивена, не говоря уж о престарелых друзьях Бернарда, по-прежнему считали меня подругой жизни Стивена, а его самого — моим верным, заботливым мужем. Я бы на их месте насторожилась при виде Пенелопы рядом со Стивеном. Возможно, кого-то этот факт и просветил, если моего появления в одиночку оказалось недостаточно.
— Чертовски отважная ты девушка, — сказала Кэт, протягивая мне бокал вина.
На Кэт простенькая юбка до середины икры, наглухо застегнутый черный пиджак с длинными рукавами, несмотря на жару, под ним темная невыразительная блузка, волосы безжалостно упрятаны под скромную шляпку, ни следа косметики на лице. Меня всегда поражало упорное и будто бы даже намеренное стремление Кэт портить свою незаурядную внешность. Вероятно, сказывалось воспитание в пансионе, где акцент делается на единство облика, взглядов, поведения. Меня бы туда на недельку, поучиться общепринятым стандартам. Я-то думала, что на подобные мероприятия англичанки носят исключительно юбки до полу, однако, кроме меня, в наряде такой длины здесь обнаружилась одна-единственная дама — представительница духовенства. По этикету надлежало надеть «миди». Блузка на мне также слишком яркая, пиджак с короткими рукавами — вопиющая оплошность, — да еще помада на губах, что уж вовсе непозволительно.
— Пришла ради тебя, — сказала я. Кэт молчала. — Ну хорошо. Ради него тоже.
— И еще просто потому, что ты славный и отзывчивый человек, — проговорила Кэт. — В жизни эти качества нисколько не помогают, но мы все их ценим.
Я улыбнулась.
— Мне искренне жаль твоего отца, Кэт. И не прийти было бы нехорошо.
На другом конце зала, рядом с сервированным на столе фуршетом, Пенелопа потягивала вино, кивая собеседнику — одному из двоюродных братьев Стивена. Имя кузена, помнится, Эндрю, он преподаватель Кембриджа и специалист по родственным связям племен Борнео. Я всегда терялась в обществе Эндрю, рассказы которого отдавали похабщиной: его излюбленной темой были ритуалы лишения девственности и роль в этом процессе родных дядьев девочек. Зато Пенелопа, похоже, в его компании как рыба в воде. Она давно и близко знакома не только с Эндрю, но со всей родней — зря, что ли, столько каникул провела в фамильном гнезде в Пик-Дистрикт, где наравне с членами семьи ловила рыбу в дождь и болела за игроков в крикет. Все правильно, решила я. Пенелопа и должна быть со Стивеном. Она ему подходит. Она способна, внимая антропологу Эндрю, восторгаться экзотическими обрядами туземных племен — и в полной мере наслаждаться преимуществами собственного пуританского вышколенного класса. В присутствии кузенов Стивена я не могла избавиться от чувства, что они ловят мой акцент, как легкую, но неприятную нотку в духах. Впрочем, это уже преувеличение. Они давно ко мне привыкли. И вообще, они слишком хорошо воспитаны. Все, кроме Эндрю, само собой.
— Пойду, пожалуй, поздороваюсь. — Кивнув Кэт, я направилась к Пенелопе.
Эта женщина совсем не глупа, и ее радар работал не хуже моего: в переполненном зале она каждую секунду знала, где я нахожусь. Стоило мне сделать шаг в ее сторону, как она обернулась: открытое, приветливое лицо, в одной руке бокал, другая протянута ко мне. Показала в улыбке лошадиные зубы. Мое имя произнесла, как радостную весть:
— Мелани! — Помолчала, настраиваясь на мою волну. — Я так хотела поговорить!
Вся из себя улыбчивая, изящная, привлекательная. По правде говоря, я едва не сбежала.
— Еще увидимся, — негромко сказала Пенелопа, коснувшись губами щеки Эндрю.
А Стивен внезапно пропал. Он вскользь глянул на меня в церкви и чуть позже, когда я входила в банкетный зал гостиницы, так что знал о моем присутствии. Поскольку он позвонил мне после смерти Бернарда, я решила, что он хочет видеть меня на похоронах. Ошиблась, похоже. А если он хотел, чтобы я привезла детей, то это глупо. Окажись в этом зале Дэниэл, не видать им подставочек под бокалы и колец для салфеток — мой любитель всего круглого вмиг конфисковал бы. Потом залез бы под стол и стащил скатерть со всеми закусками. И уж конечно, никто не оттянул бы его от сыра и крекеров — он душу готов продать ради запретного плода. Дэниэл жаждал мучного, как наркоман дозы, а все, что я подсовывала ему без клейковины, — для него замена довольно жалкая. Ну не может ребенок без торта.
— Ты меня, должно быть, ненавидишь, — сказала Пенелопа.
— Нет. Я бы не назвала это ненавистью.
Пенелопа кивнула. Очень не хотелось, но я вынуждена признать, что она и впрямь хороша; что-то в ней определенно королевское. Четко очерченные скулы, выразительный взгляд больших глаз под низкой, густой челкой.
— Помнишь нашу первую встречу в Кэмден-Таун? — спросила она проникновенным голосом, чуть наклонившись. Пенелопа заметно выше меня — при том даже, что в отличие от меня, дуры, выбрала туфли на очень скромном каблуке.
— В Кэмден-Таун? Мы не могли встречаться в Кэмден-Таун.[8]
— Почему же? — с улыбкой удивилась Пенелопа.
Сногсшибательная женщина. За несколько лет, что мы не виделись, она чуть округлилась в бедрах, слегка потяжелела, но сохранила плавность форм и внушительность облика. Настоящая красавица, думала я, чувствуя себя рядом с ней бесцветным и топорным существом, в котором сексапильности не больше, чем в веере из промокашки.
— Ладно, неважно, — отозвалась я.
— Послушай-ка, тебе необходимо поговорить со Стивеном. Мы оба хотим с тобой поговорить. Пора бы уже, ты согласна, Мелани?
Наверное, пора. Я не знала ответа. Я могла думать только о том, что смотрю на будущую мачеху своих детей и вижу женщину гораздо более привлекательную, чем их родная мать. Я без труда представила, как Эмили с Пенелопой болтают об учителях и хоккее, обсуждают экзамены и рождественские балы. Пенелопа с Эмили. С моей девочкой, которую я первые месяцы часами баюкала на руках, потому что у нее болел животик, у которой я была пациентом для игр «в больницу» и лошадкой для скачек, которую я учила крутить педали и толкала, толкала, толкала ее первый велосипед, пока хватало сил и дыхания. Разве это справедливо, что Пенелопа — истинная красавица, истинная англичанка, истинная… словом, все то, чем мне никогда не стать? Но от этого факта никуда не деться. И от нее самой тоже. Ни мне, ни Эмили.
