Я завела тетрадку, куда записывала каждое новое слово Дэниэла. Он уже говорил «мяч», «Томас», «яйцо», «масло», «шарик». Не все слово целиком, конечно, для него это слишком сложно. «Томас», например, звучало как «Оо-аас», ну так что ж? Разве не замечательно? Сначала я боялась записывать слова: вдруг Дэниэл снова замолчит, как уже случилось с ним в младенчестве. Мне приходилось постоянно напоминать себе, что он вырос, ведь в свои три года и три месяца мой сын вел себя как младенец.

— Время есть, — заверил меня Энди, а я думала о том, что, как только ребенку стукнет четыре, Стивен потребует отправить его в подготовительную школу. И куда попадет Дэниэл, если к тому моменту не заговорит? — Он уже говорит, женщина! — Энди отхлебнул чаю. Он любил крепкий и сладкий, «какой пьют каменщики». Два его брата тоже работали в Лондоне, возводили стены по всей столице. — Что там у вас, в этой вашей тетрадке, если не слова, которые он говорит?

В дни занятий с Энди я с трудом сдерживала ухмылку, а в душе царил почти покой. Я верила в Энди и всякий раз ждала от него подтверждений, что немота Дэниэла позади, что мой сын не превратится в одного из тех детей, которым приходится менять памперсы на взрослые подгузники. Нет, он вырастет нормальным мальчишкой; натянув джинсы и забыв про рубашку, будет вылетать из дома с мячом в руках и сражаться в футбол с друзьями. Он будет мечтать о гоночных автомобилях и о полетах на аэростатах. Мой сын вырастет таким, как все, — или почти таким. И он будет счастлив.

Дэниэл развивается планомерно и стабильно, сказал Энди. Его успехи — настоящее чудо в сравнении с другими детьми. Мне очень повезло, добавил он. Повезло? Слово отдавало горечью, но, слушая Энди, я начала понимать, что он имел в виду и почему мне повезло. Один из подопечных Энди, мальчик восьми лет, целыми днями бегал по дому, повторяя: «Есть перерыв. Есть Кит-Кат. Есть перерыв. Есть Кит-Кат». Он твердил рекламный слоган в буквальном смысле до хрипоты, а потом вдруг переключался на другой: «Вы пострадали в аварии? Наберите ноль-восемь два ноля три пятерки три девятки. Не забудьте номер. Ноль-восемь два ноля три пятерки три девятки». О «Кит-Кат» он больше не вспоминал.

— Речевые стереотипии, — объяснил Энди. — Худший из признаков аутизма.

Сумеет ли Энди помочь этому ребенку, спросила я, ожидая отрицательного ответа. Наверняка в некоторых случаях даже он бессилен.

— Само собой, — ответил Энди, вытягивая листок папиросной бумаги из кармашка рюкзака. Плюхнул сверху ком табака — на вид сыроватый, с запахом свежескошенной травы и кожи. — Но лучше все-таки не тянуть до такого возраста.

Как будто меня надо в этом убеждать!

— А моей подруге Айрис поможете? У нее сын еще старше, подросток. Говорить умеет, но, судя по всему, других проблем хватает. И очень непростых.

И самая сложная из этих проблем — возраст мальчика. «Знаете, что может быть хуже подростка? — с улыбкой спросила меня Айрис. — Аутичный подросток». Ее сын вихрем носился по дому, его неудержимо тянуло в сад, он подолгу бродил по кругу, размахивая руками. Посреди ночи он рвался на улицу; его завораживал свет в окнах жилых домов, ослепительное многоцветье Пикадилли, вспышки фар ночных автобусов. Айрис установила сложнейшие замки на все двери и окна. Ее не смущало, что дом превратился в тюрьму, из которой, к несчастью, ее сыну хватало сообразительности ускользать.

Энди кивнул, улыбаясь. Он готов помочь, но и у него в сутках лишь двадцать четыре часа.

А потом мы учили Дэниэла складывать пазл. Я заранее купила в Развивающем центре деревянную головоломку, из которой складывался, естественно, Паровозик Томас с вагончиками и кондуктором Перси. Дэниэл называл имена — Томас, Перси, Эдвард, и я направляла его руку с фрагментами пазла на нужное место картинки. Он очень быстро уловил суть, и я готова была скакать от счастья. Раньше он лишь переворачивал коробки, смотрел, как яркие кусочки головоломки падали на пол, — и, перешагнув, тут же о них забывал. Мы с Энди хором хвалили его за каждую попытку, а когда фрагменты сложились в картинку, по гостиной покатил, освещая себе путь прожектором, веселый Томас на батарейках. Эта игрушка — приз для Дэниэла за готовый пазл. Дэниэл догадался, что «настоящий» Томас появляется, только когда другой складывается из кусочков, и заранее улыбался, подбирая очередной фрагмент.

— По пять минут каждые два часа, ежедневно до следующего сеанса, — сказал Энди. — Купите новый пазл, этот ему скоро надоест. И постоянно заставляйте говорить.

— У нас получится, Энди?

— У нас все получится. Да, и помните: стереотипии — наш самый главный враг. Неважно, чем вы заняты — белье развешиваете или ужин готовите, — как только он начнет повторяться, немедленно отвлекайте. Он не должен ни твердить одно слово, ни смотреть в одну точку часами.

Аутисты склонны к стереотипиям. Они прыгают на месте, мотают головой взад-вперед, бурчат что-то бесконечно-монотонное. Впрочем, навязчивые привычки есть у каждого из нас. Да я сама частенько грызу ручку…

— Кто-то в носу ковыряет, кто-то грызет ногти, накручивает волосы на палец, облизывает губы. Или ручку уродует, как вот вы в данный момент, — объяснил Энди. — Мою, между прочим, ручку.

Я спешно вынула ручку изо рта и протянула Энди, но на синем колпачке уже красовались следы зубов.

— Грызите дальше, Мелани. — Энди отверг обмусоленную ручку. — Обойдусь как-нибудь.

Мне с ним весело, и он лечит моего ребенка. Его рюкзак набит папками с таблицами развития детей, блокнотами с заметками и пригодной для игр мелочевкой. Здесь и искрящийся волчок, и надувная лягушка, которая скачет по столу, и черепашка, которая умеет говорить, если дернуть за кольцо на панцире, и еще масса всяких жужжащих и светящихся вещиц. Плюс несчетное количество паровозиков и машинок.

Энди пообещал, что Дэниэл начнет играть со своим паровозиком, и уже через несколько недель я смотрела, как мой сын цепляет к Томасу вагоны. Он сам доставал Энни и Кларабель из ящика с игрушками и возил состав по полу.

Плевать мне, что логопед, та беременная докторша, назвала Энди неучем без специального образования, — парень явно знал, как превратить Дэниэла в нормального ребенка. С каждым днем Дэниэл плакал все реже, и ему некогда было возиться с кругляшами. Хотя его любовь к круглым предметам мне помогла: я научила Дэниэла отличать большие кругляши от маленьких, монетку, например, от майонезной крышки. А Энди отметил его успех, засыпав цветным конфетти собственного производства. Трудно представить, сколько он работал дыроколом, чтобы вышла такая гора; Дэниэл визжал от восторга под дождем круглых бумажек.

За пылесос я выручила девяносто фунтов. И ковров мне совсем не жалко.

Кэт сказала, что соскучилась по мне, по детям и хочет увидеться. Договорились, что она встретит нас у школы. Мы нашли ее машину, и я пристегнула Эмили и Дэниэла на задних сиденьях, радуясь ожидающим нас приключениям. К моему полнейшему восторгу, Кэт предложила поход в зоопарк.

— Я приглашаю, — добавила она.

Здорово! Мне непросто сводить детей в зоопарк: за цену такого похода можно купить один час занятий с Энди, или продуктов на полнедели, или школьный жакет для Эмили к осени. Собственно, жакет меня не слишком беспокоил — Стивен, вне всяких сомнений, оплатит, — однако муж четко дал понять, что Энди О'Коннор обходится слишком дорого. Дескать, игры с ребенком не стоят таких безумных денег. Но он-то не видел собственными глазами, чего Энди добивался от Дэниэла! И не понимал, что игры — это лишь малая часть работы Энди.

— На пасхальные каникулы родители водили нас в зоопарк, — говорила Кэт. — Каждый год, непременно в один и тот же день. В субботу мы шли в зоопарк, а в воскресенье отмечали Пасху. Жара и лондонский зоопарк в моем сознании не совмещаются. Для меня зверинец навсегда связан с Великим постом. Как услышу пасхальный гимн — перед глазами шлепают ластами дрессированные тюлени.