Если на лице мужа и отразилась боль от моей атаки, то едва заметно. В другое время я преклонилась бы перед ним за такую выдержку. Только очень уж он пекся, что о нас подумают. Не позволил себе ни отодвинуться, ни попросить пощады, чтобы не уронить себя в глазах директора.

— Ни о чем не волнуйтесь, Эмили у нас понравится, — заверил Картуэлл, не ведая о битве под столом.

Стивен бросил на меня быстрый взгляд, явно предупреждая, что ему не до шуток, чем разозлил неимоверно. Я напомнила ему, что он у меня на крючке, — проще говоря, хорошенько ткнула зонтом ему в ботинок.

— Даже в самую младшую группу мы не принимаем детей, требующих особой заботы, равно как детей с проблемами в поведении, — гнул свое Картуэлл, а Стивен тем временем с приличной силой лягнул зонт.

Картуэлл запнулся:

— Вы слышали? Какой-то странный звук…

— Это какой же? — осведомилась я. — Как будто кто-то лягнул зонт?

Пока Картуэлл расписывал таланты учеников, рассвирепевший Стивен двинул мне по туфле носком ботинка. Я опять пустила в ход зонт; Стивен продемонстрировал потрясающее самообладание, не подав виду, что получил порядочный удар по лодыжке. Даже кивнул несколько раз, соглашаясь с мудрецом Картуэллом: разумеется, проблемных детей нужно отсеивать, как же иначе. Потому-то мы и здесь. Это одна из причин.

— У вас ведь двое детей, если не ошибаюсь? — спросил Картуэлл. — Сына зовут Дэниэл? И сколько Дэниэлу лет?

— Три, — поспешил ответить Стивен.

— Прекрасно, прекрасно. Значит, скоро составит компанию сестре.

Я собралась объяснить, что Дэниэл как раз такой ребенок, перед которым двери этой школы закрыты, но Стивен, рискуя остаться калекой, снова наступил мне на ногу. Я повернула голову, посмотрела ему прямо в глаза. И шарахнула мужа зонтом с такой силой, что он невольно ахнул.

— Теперь я точно что-то слышал! — вскинулся Картуэлл. — А вы?

— Пожалуй, — подтвердила я. — Как будто кость треснула.

Картуэлл неспокойно хохотнул, с дотошной аккуратностью, листок к листку, собрал все бумаги в папку Эмили и поднял голову, переводя взгляд с меня на Стивена.

— Пожалуй, нам пора. — Стивен поднялся.

Всю дорогу к выходу мужчины делились воспоминаниями о собственных днях в подготовительной школе, похмыкивали изредка — дескать, времена изменились. Я поняла, что они ударили по рукам, сделка совершилась. Выйдя на улицу, я едва не взвыла в голос от возмущения, до того мне не понравился этот странный директор. Вот уж напыщенный тип! Как можно отправлять нашу девочку в школу, руководитель которой засовывает корабли в бутылки и твердо обещает оградить детей от общения с такими, как мой сын?

Увы, ту битву я проиграла. Легкая хромота не умерила решимости Стивена: Эмили будет учиться в престижной школе.

Подросток-аутист из Букингемшира откусил отцу большой палец руки. Я прочла об этом в газете на пути домой после встречи с Картуэллом. Палец нашли и пришили, а мальчик сбежал из дома.

Палец-то нашли, а парня?

В Америке молодой человек с диагнозом «аутизм» зашел в банк и приказал: «Руки вверх!» — прицелившись в служащих пальцем вместо пистолета. При задержании его убили, поскольку он отказался сложить «оружие».

В суде родителям объяснили, что ничьей вины в гибели их сына нет. Его убили за попытку вооруженного нападения, хотя в качестве огнестрельного оружия выступал палец. Иными словами, «такое случается».

Автоответчик произнес голосом Стивена:

— Мэл, послушай, мне жаль…

Он продолжил, когда я подняла трубку:

— Я просто не хотел, чтобы ты все испортила…

— Значит, ничего тебе не жаль. Свое гнешь. — Я отключилась.

Он позвонил позже:

— Ты ж меня ударила!

— Продолжаешь гнуть свое. — Я бросила трубку.

Но к вечеру взгрустнулось, слезы на глаза, боевой пыл улетучился. Я вышла посидеть на крыльце с Дэниэлом. Его так и тянуло к железным перилам. Вскинув голову, он разглядывал их, затем опускался на корточки — и резко выпрямлялся, как чертик на пружинке из коробки с сюрпризом. Казалось бы, ничего страшного, если бы это не длилось добрый час. И, судя по блеску его глаз, устремленных на параллельные прутья перил, энтузиазма у него хватило бы еще на час, чего я, конечно, не позволила. Сидя на крыльце, я думала о том, что могу и ошибаться насчет той школы. Наверное, Эмили нужен хороший старт, и если эта школа обеспечит ей такой старт, пожалуй, не стоит возражать. Эта мысль раздражала меня, расстраивала. Не сильнее, впрочем, чем мысль об Эмили, запертой в четырех стенах со мной и братом-аутистом.

Из-за поворота показался Стивен: мобильник прижат к уху, в другой руке дипломат; широкий, уверенный шаг. Заметив меня на крыльце, он остановился.

— Ты что здесь делаешь?

— Извини за безобразие с зонтом.

Он мотнул головой.

— За все извини.

Полночь, а мне не спится. Светится циферблат будильника, урчит холодильник, за окнами с гулом проезжают редкие машины. Грудь Дэниэла поднимается и опускается, моей щеке тепло от его дыхания. Я смотрю на спящего сына и желаю ему только одного: пусть будет нормальным. Вот и все. Самым обычным ребенком. Не звездой, не гением, просто маленьким мальчиком.

Секундная стрелка перепрыгивает от двенадцати к следующей цифре, издали доносится бой башенных часов. Дэниэл меня не слышит, но я все равно обращаюсь к нему:

— Вот и наступило завтра.

На эскулапе новехонькие кроссовки, ослепительно желтые, будто он два гигантских банана к ногам прицепил. Строгий темный костюм явно против экстравагантных товарок. Джейкоб сам приехал ко мне. То есть я позвонила ему, поймав перед самым уходом в спортзал, но не смогла произнести ни слова, даже назвать собственное имя. Прижимала трубку к уху, слушала его многократное «алло, алло» и молчала. Боялась вторгнуться в его день, в его рабочий график, в его налаженную жизнь. Он вычислил меня, отыскав номер с АОНа в списке своих пациентов, положил трубку, сел за руль, приехал сюда.

И теперь с нашего дивана наблюдал, как я бьюсь в рыданиях на полу. Виина увела детей в парк. Без меня. Хотя мне положено быть с ними.

— Даже этого сделать я не имею права!

— Прямо сейчас? В эту самую минуту, в среду, в три часа пополудни? — уточнил Джейкоб. — Нет, не имеете.

— Ну почему я такая никчемная?

— Вы не никчемная. Вы в шоке, Мелани. Признаться, я и сам в шоке. Я представления не имел, что ваш сын… Мне очень жаль. Мелани, я обязан это сказать — очень жаль.

Мне хотелось услышать от него совсем другие слова. Пусть бы сказал, что не согласен с диагнозом. Подъехав к дому, Джейкоб на пороге столкнулся с Вииной; он видел, как Виина тащила за собой Дэниэла, крепко ухватив его за руку, а мой сын семенил на цыпочках, и взгляд его блуждал по стене.

— Почему вы не возражаете против диагноза? — всхлипнула я. Джейкоб молчал. Я ждала ответа, а он не открывал рта. — Скажите, почему!

Он только головой качнул.

— Тогда скажите, что вы думали обо мне, пока не узнали правду о том, что творится с Дэниэлом?

Еще не поздно догнать Виину, они наверняка на детской площадке. Вот только где взять силы подняться с пола?

— Думал, вы перенервничали. Грешил на семейные неурядицы. На проблемы с мужем.

— Господи, мой муж!

Меня накрыл новый шквал неудержимых слез. Мы его переждали, Джейкоб и я. От рыданий болела грудная клетка, а на щеке лопнули мелкие сосуды. Я в зеркале увидела, когда ходила в туалет: уродливая дорожка из красноватых точек. Кто бы знал, что можно до такого дорыдаться?

— А что вы обо мне думаете теперь, когда знаете о Дэниэле?

— Вы скорбите. Вы переживаете тяжелую утрату.

— Но Дэниэл жив! — Я повторила слова Виины.

— И все же прежнего мальчика, каким вы его себе представляли, больше нет.

— И после этого вы зоветесь психоаналитиком?!