— А вторая твоя дочь, как я слышал, в услужении у доктора?

— Да, она ведёт у него весь дом, хотя сама ещё ребёнок.

— Звать-то её как?

— Эсфирь! Это в честь той, которая стала царицей. Помнишь?

— Интересно, а кем станет твоя Эсфирь?

— Это всё в руце Божьей. Её поддразнивают доктором, но это так, одни разговоры. Он ей не ровня.

— Говорят, она очень красивая?

— Вот это правда. Только враки, что она ест уголь.

Воспоминание о странном и загадочном пороке всплывает у него в памяти. Когда он был ещё мальчишкой, в селении ходили слухи, будто некоторые из девочек едят древесный уголь. Жители их осуждали, потому что занятие это не считалось вполне невинным, скорее уж бесстыдным, своего рода болезнью. Эдеварт улыбнулся при этом воспоминании, может, то была просто хоть и дурная, но полезная привычка, недаром же говорили, что от этого зубы становятся белей. Он сказал:

— Простим ей этот недостаток, красивая девушка имеет на него право.

— Всё равно это неправда, чья-то выдумка. Будто её плохо кормят у доктора. Да Господи помилуй!

Молчание.

Эдеварт погружается в раздумья. По сути, есть что-то подозрительное в том, что Теодорова Рагна сидит у него, но он не знает, как ему быть. Ведь нельзя же просто взять и предложить ей уйти. Хорошо, что в доме никого нет, главное, Поулине ушла со двора. Насчёт самой Рагны он мало тревожился, она уже столько раз попадалась ему на глаза, особенно с тех пор, как уехала Лувисе Магрете, она была горазда на всяческие увертки, просто колдунья, а не женщина.

Рагна спросила:

— Я смотрю, ты не пошёл к Ане Марии. Разве она тебя не зазывала?

— Ты это о чём? — ответил он вопросом на вопрос. — Я спрашивал Каролуса, но того нет дома.

Маленькая Рагна выглядела теперь много старше, она теперь больше стала походить на замужнюю женщину, но около её губ, когда она улыбалась, появлялись те же милые морщинки, что и прежде, когда она была молодой девушкой. Почти никакой разницы. Не согнулась она и под бременем докучного раскаяния в ошибках, которые совершила за всё это время, в ней всего было поровну: нравственность и безнравственность; как и в прежние годы, она не отличалась образцовым поведением, но и не выставляла напоказ ни свою добродетель, ни своё мужество. Голос у неё был нежный. А вот если взять Ане Марию... О ней ведь тоже шла молва, что она куда как охоча до мужчин, но смотрела она уверенно и прямо, не то что Рагна, Рагна была мягкая и нежная, взгляд у неё был стыдливый, словом — никакой испорченности, если судить по внешнему виду. Она прожила здесь всю свою жизнь, она свыклась с убожеством буден, и, если она что-то делала не так, причиной тому была её жизнь. Грязь к ней вроде как и не липла.

Вот она сидит, сидит, хочет что-то сказать, но никак не соберётся с духом. Эдеварт решает помочь ей:

— Что за письмо у тебя в кармане? Часом, не от твоего возлюбленного?

— Ах, ты всё-таки его разглядел!.. Господи, Господи, Эдеварт, смилуйся, не сделай нас всех несчастными!

Эдеварт, с удивлением:

— Да в чём дело-то?

Рагна вынимает из кармана письмо, не переставая при этом умолять:

— Не сделай нас всех несчастными! Плевать, что станет с Теодором... или со мной... но дети... дети!

Он протягивает руку:

— А ну, дай-ка мне взглянуть...

— Оно адресовано тебе, — говорит Рагна, — это письмо из Америки. Я в таком отчаянии...

Далеко не сразу Эдеварту удаётся добиться от неё объяснения: оказывается, Теодор крадёт письма из почтового мешка. Он украл уже много писем и носит их у себя в кармане. Просто ужас! Но хуже всего, что он вскрывает украденные письма и читает их!.. Ты когда-нибудь слышал про такой позор?! А сегодня он уселся перед печкой и начал кидать их в огонь. Рагна как раз ходила на ручей, а когда вернулась, успела выхватить из огня письмо для Эдеварта... вот погляди, оно тут малость обгорело по краям... Просто представить себе трудно... Письмо из Америки!

Эдеварт задумывается. Всё это очень похоже на Теодора, одно из его паскудств. Он выхватывал письма из мешка что твоя обезьяна... из чистого любопытства, сами-то по себе письма ему вовсе не были нужны... просто он вскрывал их, чтобы прочесть, кто кому и о чём пишет из Поллена. Это очень на него похоже, низость чувствуется в каждом его поступке, болван, вечно немного пакостный и почти всегда по-дурацки пакостный. Ну какой ему прок в этом? Да никакого. Как всегда полуоборванный и полуголодный, будет он бродить по селению, выведав потихоньку тайны о его жителях, о парнях, которые пишут своим девушкам, и о девушках, которые пишут своим парням.

— Я понимаю, ты очень сердишься, — говорит Рагна и бросает на него робкий взгляд. И у неё словно камень сваливается с плеч, когда он улыбается и отрицательно мотает головой.

— Нет, не так уж я и сержусь, — отвечает он, — только это очень глупо. А в общем-то мне без разницы.

Снова письмо из Америки, думает он, последний раз я получил несколько недель назад, несколько недель, несколько лет, ну само собой, надо было написать ответ, поблагодарить, почему же он не сделал этого?

— Ну а ты читала письмо? — спрашивает он вдруг у Рагны.

— Читала ли я? Нет и нет! Читать чужие письма?! Уж в чём не грешна, в том не грешна!

Ну конечно же она читала. Что, впрочем, ничего не значит.

— Я просто хотел спросить, знаешь ли ты, где она сейчас. Прочти, пожалуйста, что там стоит на почтовом штемпеле.

Она начинает читать по складам. В школе Рагна очень хорошо училась и посмеивалась над Эдевартом, который читал плохо и с запинками, вызывая всеобщие насмешки. Она читает: «Денвер».

— Так, так, — кивает Эдеварт себе самому. Стало быть, Лувисе Магрете покинула восток, где жила её дочь, миссис Адамс, снова пустилась на поиски, и теперь она у своего сына, в Денвере. Вот и прекрасно. То ли потому, что она сумела найти того, кого искала, то ли потому, что не сумела и теперь снова хочет, чтобы Эдеварт был при ней. В общем, всё ясно. Он откладывает письмо в сторону.

— А ты разве не хочешь его прочесть? — робко спрашивает Рагна.

— Потом прочту. Слушай, а как Теодор добирался до писем? Разве почтовый мешок не кладут в сумку с замком?

— Не могу тебе сказать. Верно, он добирался до них ещё на стоянке, раньше, чем их запрут на казённый замок. Просто стыд и позор!

— Что он сказал, когда ты взяла моё письмо?

— А его тогда не было дома. Я ходила на ручей за водой, ты ведь и сам видел, прихожу и думаю, чем это так странно пахнет, тут-то я и обнаружила всё.

— Значит, он не знает, что ты ушла с моим письмом?

— Нет, но Бог благословит тебя, если ты не доложишь об этом начальству. Это было бы ужасно для нас для всех, а пуще всего — для Родерика. Его бы сразу выгнали.

Эдеварт спрашивает:

— Но ведь Родерик ничего об этом не знает?

— Нет, нет! — восклицает Рагна. — Даже и не думай, мальчик такой порядочный, нет и нет, Родерик весь в тебя.

Эдеварт всё так же сидит неподвижно, сидит и молчит, вдруг он прислушивается: уж не скрипнула ли половица в соседней комнате? И, ничего не услышав, успокаивается. А может, и вовсе ничего не скрипело, может, ему просто послышалось.

Рагна тем временем гнёт своё:

— Я и назвать его хотела в честь тебя, но не посмела. Так что имя ему подыскал Теодор. Он сказал: «Раз ты его родила, так и называй в честь себя самой». — Говоря это, Рагна улыбается, и от губ у неё бегут такие милые морщинки.

— Тогда, по крайней мере, скажи Родерику, что за человек возит почту вместе с ним. Пусть поостережётся.

— Да, он должен знать. Ведь он-то, Родерик, отвечает за них обоих, и всё это, да ещё твоё письмо из Америки, сулит большие неприятности.

— А что до меня, — продолжает Эдеварт, — то я об этом не пророню ни звука. Тут ты можешь быть вполне спокойна.

Ещё улыбка и милые морщинки у губ. Она благодарит его, встаёт и останавливается перед своим пальто.

То ли сама стена её подтолкнула, то ли она оступилась, только они вдруг оказались совсем вплотную друг к другу, начали целоваться и что-то шептать, верно, оба сошли с ума.