Топ-топ-топ — в грубых башмаках, Эдеварт крепок и неутомим, он сыт и не испытывает жажды. А у ручья стоит женщина и набирает воду в бадейки, это Рагна, Теодорова жена, и ноги сами ведут Эдеварта к ней. Ноги вовсе не забыли, где лежит дорога к дому, но ведь должен же он кое-что уладить с Рагной. У неё есть такая привычка появляться перед ним в укромных местах и преграждать ему путь. Прошлый раз он даже обманул её, сказав: «Осторожно, видишь, у дома стоит Теодор?» А теперь, наоборот, делает крюк, чтобы подойти к ней поближе и сказать ей что-нибудь ласковое.

У Рагны такой вид, будто она ищет что-то в грядках, она поглядывает по сторонам, одета небрежно и некрасиво, и, поняв, как это смущает её, он снова меняет направление, словно вспомнив, что ему необходимо побывать у Каролуса. Ну конечно, проходя мимо, он кивает Рагне, чтобы не выглядеть богатым и важничающим американцем.

А тут Ане Мария выставилась в дверях и хочет задержать его.

— Ты что ж это не пошёл в церковь? — спрашивает она.

— Вот не пошёл и не пошёл. А ты вроде бы тоже не пошла?

— Нет, — отвечает она со смехом, — думается мне, что будет с них и одного Каролуса.

— Ну а за меня пошла Поулине, — шутит Эдеварт.

Ане Мария:

— Стало быть, ты можешь зайти и немножко поболтать со мной?

— Не могу, — отвечает Эдеварт, — я, собственно, ищу Августа.

— И зря бьёшь ноги. Август сейчас в Нижнем Поллене, он почти всё время там пропадает.

Эдеварт улыбается:

— Да, это на него похоже.

Ане Мария спрашивает:

— А ты можешь объяснить, почему этот человек до сих пор не женится? Может, это ему без надобности?

Эдеварт, снова улыбнувшись:

— А может, у него времени на это нет? Ты ведь знаешь, сколько у него дел.

Ане Мария:

— А я одна дома, такая тоска. Хоть бы ты зашёл ко мне.

— Не могу, — отвечает он и вдруг начинает торопиться. — Спасибо тебе, конечно, за приглашение, но мне надо успеть написать письмо до ближайшей отправки.

Ох уж это письмо, оно лежало на нём тяжким грузом, он даже видел сны про него и по многу раз вспоминал о нём за работой. Но, поднимаясь в свою комнатку над кофейней, с тем чтобы наконец-то начать писать, он всякий раз погружался в размышления. А вдобавок, говорил он себе, вдобавок она и сама знает, что писака из меня никакой. Может, следовало бы написать письмо малышке Хобьёрг?

А с какой стати? Ведь она ему тоже не пишет. Миссис Адамс — красивая из себя и молодая американка, у неё собственный дом, муж и двое детей, а ко всему у неё теперь, верно, есть и мать, миссис Эндрюс. Ха-ха, получается довольно смешно, что его жена, миссис Эндрюс, надела одно имя поверх другого и в таком наряде пошла по жизни, не испытывая от этого ни малейшего неудобства. Странно получается — Лувисе Магрете Доппен — и он, две судьбы, повстречавшиеся однажды в блаженном чуде! Вот он сидит и понимает, как понимал уже не один раз, что Лувисе Магрете вполне может обходиться без него. Пожалуй, она и всегда могла, с первого мгновения; было, конечно, доброе отношение к нему, наверно, даже самая малость любви была, всё так, но она могла в любое мгновение покинуть его ради кого-то другого, к которому больше привязана. Ну да, женская нежность — это прекрасно, но не более того — или это вообще всё? Теперь, когда она снова от него уехала, её нимало не тяготит разлука. Он мог сидеть в тяжёлой рыбацкой шхуне и грести из последних сил, стремясь успеть к пароходному причалу, чтобы на прощанье помахать рукой, а ей это и в голову не пришло бы, у неё и мыслей таких не возникало. И теперь она снова в стране своих грез, в этой ужасной и любезной её сердцу загранице! Она и там мотается с места на место, даже сомневаться нечего, она не прикипела душой ни к одному месту на этой земле, она желает порхать. Она не знает покоя, двадцать лет её носит то туда, то сюда, в ней живёт неизбывное беспокойство — она мечется по всему белу свету и всё чего-то ищет. Её гонит страшная и неотвязная фантазия. Она не называет этого человека по имени, но может прошептать его имя во сне, она не поминает и детей, которых прижила с ним в первом браке, хотя это вовсе не означает, что забыла их, и теперь, когда она совсем одна в Америке, вполне возможно, что она захочет навестить этих детей. Так что же ей от них понадобилось такого особенного? А вот что понадобилось: она посылала детей искать его и теперь хочет послушать их, уж не нашли ли они его в самом деле? Поистине, отыскать его — это задача выше человеческих сил. В прошлый раз, когда она уезжала из Поллена — а тому уже двадцать лет, — она солгала, будто дети нашли его. Предлог, ложь во спасение, но, может, она сама верила в свою выдумку? Она не жалела себя, но стояла на своём, она могла жить весело, но не позволяла себе такого удовольствия. Двадцать лет усилий. Она искала самостоятельно, заглядывала во все городские ночлежки и харчевни, пытала счастья через Армию спасения, ездила к соседям-фермерам, напрашивалась на пикники и вечеринки, лишь бы только искать, хоть и не умела ездить на муле верхом. Ха-ха, вот уж посмеялся бы он, если б она его отыскала, сидя верхом на муле.

В маленькой комнате Эдеварта очень тепло, он дремлет и в дремоте плетёт дальше нить своих фантазий, дремлет и плетёт; вдруг он подскакивает: из Августовой комнаты доносится какой-то звук, это скрипят половицы.

— Это ты, Август? — окликает он.

Дверь отворяется, но это не Август, это Рагна. Он смотрит на неё, вот она Рагна, Теодорова жена, и она глядит на него с мольбой и улыбается. Он предлагает ей свой единственный стул, а сам садится на постель. Начинается разговор, пустячный, ни о чём, и, однако же, у неё явно на сердце что-то есть. Она приоделась как могла, на ней пальто, которое подарил ей сын Родерик. Но ботинки на ней латаные, и она пытается спрятать ноги под стул. И чего ради она вообще надела пальто в такую теплынь?

— Ты бы сняла пальто, — говорит он, — у меня здесь жарко.

Она снимает пальто, перекидывает его через спинку кровати, а сама бормочет:

— Я его ради праздника надела.

Бедная, бедная Рагна, уж конечно, она надела его покрасоваться. И чтоб не выглядеть так уж убого, украсила ворот платья зелёной брошкой. Блеск и нищета.

Рагна сидит, явно желая что-то сказать, но никак не может решиться.

Эдеварт:

— А Теодор, он что, в церкви?

— Нет. Я вообще не знаю, где он.

Поскольку Эдеварт держит себя очень любезно и приветливо, она собирается с духом и говорит, что миновало уже много дней с тех пор, как у него была своя лавка в Поллене и он сам торговал в ней.

— Я столько раз втайне благословляла тебя, — продолжает она, — к тебе было так легко обратиться и получить помощь. Тебя нетрудно было просить.

На это он ничего не отвечает. Рагна:

— Я прослышала, что ты очень богатый.

Эдеварт, с улыбкой:

— Это всё одни разговоры.

— Господи, ведь у тебя же целых пять тысяч в банке!

— Неправда, — отвечает он, — у меня нет пяти тысяч в банке. Настанет день, когда все узнают об этом.

— Да ну! — удивляется она. — Тогда я вообще ничего не понимаю. Но, как бы то ни было, ты отстроил в Поллене целый город, разве это не здорово?

Он и на это отвечает молчанием.

— Вот и Родерик строил, — гнёт она своё, — Август ему помогал. За это время Родерик стал совсем взрослым парнем, у него есть лодка, и он развозит почту. Чудно, когда подумаешь об этом... Кажется, всё было словно вчера... Ты сам-то видел Родерика?

— Да.

— А как, по твоему, на кого он похож?

— Он красивый парень, как-то заходил ко мне, попросил дать ему взаймы рубанок.

— А назад-то он его отдал?

— Само собой, в тот же вечер.

— Вот видишь! — воскликнула она. — Вот он каков! Он даже на булавочную головку не позарится, если она чужая.

Эдеварт:

— Да у тебя все дети один другого удачнее.

Лицо Рагны светлеет.

— Ты уже слышал об этом? И Родерик, и девочки получились такие, как Богу угодно. Одна осталась с пасторской семьёй, когда они уехали отсюда. Теперь она у них за экономку, а может, и того больше, как родная дочь! У ней ключи от всех замков, и она в курсе всего. То пастор кричит: «Иоганна!», то пасторша кричит: «Иоганна!»