Мне шел 21-й год, я переписывал стихи доктора Живаго из запрещенной книги, я был полон комплексов, и самый главный из них был такой: я еще никого не ебал.

Но девушка у меня была. В 19 лет ровно, в 1969 году, я познакомился с девушкой и стал с ней романтично встречаться, и за два с половиной года самый большой прогресс был такой: я мог засунуть руку ей за пазуху и потрогать за сиську. Представляешь, да? И ты ни о чем больше не можешь думать, сперма давит на мозги, ты понимаешь, что можешь застрелиться… Это было очень тяжело, очень тяжело… Время было тяжелое. Наша культура несовершенна по сравнению с культурами древними.

Почему все вопросы регулируются бабками? Есть бабки – ты решаешь все остальные вопросы, нет – ты в дерьме… Мусульмане ввели гаремы, японцы – институт гейш. Когда я вспоминаю те муки, становится страшно. Найти кого-то еще? Но я не представлял себе, что я еще кого-то поцелую, кроме своей девушки. А девушкам этого не надо; во всяком случае, тогда я был в этом уверен. Она была убеждена в том, что приличные девушки действительно не думают об этом и не будут никогда ебаться до свадьбы. И что самое дикое, я с этим ужасом соглашался, я считал это справедливым, мне в голову не приходило обозвать ее дурой и уйти, хлопнув дверью! Напротив, у меня уже были мысли – выебать какую-нибудь старуху (после чего вернуться к моей невинной голубке и ухватить ее за сиську). Это все же лучше, чем застрелиться. Все это было похоже на сумасшедший дом – для меня только.

Я предложил Ларисе – так ее звали – выйти за меня замуж. Но по каким-то причинам ее родители этого не хотели, а она была послушна.

Вот я недавно читал Мураками. Он модный, к тому же 1951 года рождения, а я 1950-го, мы ровесники… Мне попался у него рассказ, который меня задел. Он пишет, что, когда ему стукнуло 16, он думал только про еблю. Как знакомо! Он тоже, как я, мог застрелиться, но у него этот вопрос решился очень просто: его девушка делала ему минет, и все были довольны.

Господи!

Что же это такое? Сколько у нас в России родилось несчастных детей, сколько людей посадили за то, что они кого-то выебали… Какие у нас были твердые, какие идиотские правила! Как просто и спокойно все было у Мураками!

Обычный минет – и люди успокаиваются и живут дальше, читают книги, учатся, смотрят на цветение сакуры, сперма не давит им на мозг, не превращает в сексуальных маньяков.

Это ж было сумасшедшее решение вопроса! И у нас спустя 20 лет эта вещь стала обыденной. А тогда рассказывали про грязных тварей на вокзале, которые по пьянке сосут.

И вот на четвертом курсе строительного института я подружился с Валерой Трофимовым (он давно спился и умер), который мне притащил два номера журнала «Москва», где «Мастер и Маргарита». Я прочел эту книгу еще тогда, это было в те годы невероятным космическим прорывом. Мы с Валерой сошлись на почве литературы, он был мне страшно благодарен за то, что я сделал его публикующимся автором: мы с ним писали юмористические рассказы, я носил их в газету, и это печатали! Мы подписывались так: «СеТро» – Севастопольский и Трофимов. А еще мы вдвоем написали очерк про работу в стройотряде – он тоже вышел в газете.

И вот на четвертом курсе – четвертый курс, а я еще не ебался это крик души! – мне исполняется 21 год, а я все еще никого не ебал… Мы сидим в аудитории: я, Валера и две девушки из нашей группы. Одна из них как раз та, которую я тихо ненавидел. И Валера говорит:

– У моей сестры была, свадьба вчера, осталось много выпивки и закуски. Поехали ко мне!

Ну и поехали. С этими девушками.

Я тогда ничего не понимал в бабах. Я не догадывался, что Наташа, эта недотрога и красавица, хотела туда поехать больше, чем я. Такое было первый раз в моей жизни, я был уверен, что мы просто едем выпить и закусить.

Мы начали пить… У Валерки была гитара, Наташа взяла ее, она хорошо пела и играла. Когда она стала петь, я влюбился в нее невероятно.

Она пела:

Ну, это было время бардовской песни. Это был какой-то пошлый ассортимент: замужняя женщина, родственница высокопоставленного кэгэбиста, гитара…

Мы еще выпили и перешли ту грань, когда можно себе многое позволить. У нее сердце сжалось – вдруг я Вальку выберу, вторую девчонку? (Про это она потом рассказала.) А я и не думал об этом! Я только целовался к тому времени с двумя девушками, и это – все.

Мы начинаем танцевать с Наташей… Сезанн впервые увидел женщину без трусов в 33 года. Это была крестьянка с мощной жопой. У него поехала крыша. Он увидел, что есть другая планета, такой глубины по ощущениям, что она важнее всего искусства, она может его перевесить… Я стал танцевать, как потом оказалось, с очень зрелой и очень тонкой женщиной. Женщиной с большой бук-\вы. И химия возникла сразу, и это была>другая химия, не та, что с чистенькой промытой девочкой Ларисой. Здесь пахло чем-то другим, я понимал, что это запах серы, наверно. Он пьянил голову невероятно. И потом мы с ней стали целоваться, сильно. Валера потащил другую бабу в комнату. Я залез Наташе под юбку, там были не колготки даже, а чулки. Я отстегнул ей резинки, и чулки спустились до колен. Я остановился, и она говорит:

– Что, так и буду стоять со спущенными чулками? Все серьезно было… В 1972-то году. Но после в тот вечер мы всего лишь целовались, я даже в трусы ей побоялся залезть. Короче, это закончилось ничем.

Мы увиделись после в институте на занятиях. Она на меня не смотрит. Привет, привет – и все. Проходит неделя, и Валера говорит:

– Давай с телками поедем куда-нибудь погуляем. Надо бы хату только…

Я пошел к одному товарищу, у его родителей дача в Аркадии, она пустая, сезон кончился, холодно, я взял ключи… Приехал туда первый. Сижу один, в пальто, жду Валеру и девчонок. Осматриваюсь по сторонам… На стене висит двустволка, дед моего товарища был заядлый охотник. Я открыл шкаф, там валялись патронташи, ремни, сумки… Патронов я не нашел, я вспомнил, что готов был застрелиться из-за своей постылой девственности. Я знал, что в случае чего ружье найдется, и вот оно нашлось. Но оно мне не пригодится. Я абсолютно точно знаю, что сегодня в первый раз буду с женщиной. На дворе 15 ноября. Мне 21 год и 8 дней. Я волнуюсь. Я готовился к этому вечеру со всей тщательностью. Переживал из-за всего, главным образом из-за трусов, – может, у меня трусы какие-то неправильные? И я все ими испорчу? Она увидит эти трусы, засмеется и не даст. А в каких трусах ходят на блядки? Я не знал… И в итоге после всех сомнений надел плавки: раз в них на пляже ходят, значит, все в порядке.

Гости съехались на дачу, в этот заброшенный домик. Мы стали выпивать… Застолье затянулось, мы только пили и ели, и казалось, больше ничего не произойдет. Так все глупо и нелепо… Тогда Валера меня вывел на двор: надо поговорить. И сказал мне:

– Слушай, я договорился с Наташкой, она готова с тобой ебаться, а я пойду. Мы с Валей пойдем. Вам на двоих выпивки хватит…

Конечно, теперь понятно, что он с ней ни о чем не договаривался, он же не идиот. Но все он понял правильно, все увидел своим зорким опытным глазом. Он был настоящий писатель, человек литературы, он куда больше моего торчал от Булгакова, наши скромные успехи в газетах были для него не развлечением, как в моем случае, а настоящим счастьем. Не зря он после спился и рано умер, – такое часто бывает с настоящими русскими писателями…