– Давайте мы с вами напишем песню о родине!
Да, свежие у него ассоциации: море, жемчуг – и родина, социалистическое отечество.
Мне уже было 33 года, какая, казалось бы, песня? Причем о родине? Но я исходил из того, что за песни платят, и это было главным мотивом. Или, может, графоманство мое взыграло? Но, с другой стороны, это был challenge: что, я не могу песню о родине сочинить?
Но как и что сочинять? Лично я о родине не думал ничего. И я не придумал ничего лучшего как прийти к своей еврейской маме и спросить:
– Скажи, а ты что о родине думаешь?
– Родина – это мать…
Я серьезно отнесся к ее словам. Я тоже понимал, что можно, только убрав политику, говорить о родине – о природе, о сыновьях, в таком духе.
И я написал. Может, это плагиат, может, нет, но написал я так лобово:
Люблю сады твои в цвету
И грозы летние.
Люблю весенний шум апрельского ручья,
Дым стороны родной,
Тепло друзей-товарищей —
Все это – родина любимая моя.
И дальше припев:
Сколько сыновей нежных
Спит в твоих полях снежных,
Вечно спит в полях снежных…
Ты помнишь их, земля?
Боль моя и мой праздник,
Сколько нас таких разных
Поднято твоим светом,
Родина моя.
Композитор насторожился насчет сыновей нежных в полях, но потом остыл.
Третий куплет звучал, как сейчас видно, двусмысленно:
С годами к нам приходят вновь простые истины.
Мы их несем в душе своей во все края.
Тобою мы живем, с тобою вместе выстоим,
С тобой всегда мы будем, родина моя.
Во все края – в Тель-Авив, в Нью-Йорк, далее везде. Так, что ли?
Короче, композитор сочинил к этому тексту бессмертную музыку, и мы отправили песню на анонимный конкурс. Ну, эпизод, и ладно. Но вдруг выяснилось, что мы выиграли всеукраинский конкурс! Когда было подведение итогов, нашу песню исполнили в Кремлевском дворце, как бы подарок России – от Украины. Все было так по-взрослому! В Афганистан ездил оркестр Одесского военного округа, среди прочего теноры исполняли и мой шедевр, как оргазм имитируя высокие чувства, и на словах «Сколько сыновей нежных» пацаны в Афгане плакали. Да и мелодия была хорошая.
Эту песню потом долго крутили по радио. Я получал от ВААП какие-то отчисления с этой песни, рублей двадцать в месяц – пока не уехал в Америку…
/Эту историю рассказчик вспомнил, когда узнал, что его новые соотечественники – американцы вошли в Афган. Был новый challenge, что пусть бы и эти новые иностранные пацаны поплакали над пронзительными строками. И руки, короче, потянулись к перу, перо к бумаге, он задумался и сел переводить свою лирику на английский…
И мы еще посмотрим, чем это все кончится./
Потом мой напарник, композитор, говорит: – Надо ко Дню Победы марш написать. Ну, я сел и написал:
Сколько верст мы с тобой прошагали
Под бомбежкой, огнем и дождем,
Самых лучших друзей мы теряли.
Только верили в то, что дойдем,
ПРИПЕВ:
В час, когда горело небо и земля
И когда последний бой никто не ведал
Ты с нами был всегда,
Ты нас в окопах поднимал
И ты нас вел вперед,
Марш Победы, Марш Победы, Марш Победы
и т. д.
Продали мы и эту песню.
Я уже отец семейства, на четвертый десяток перевалил, обременен заботами, какая там поэзия, не до нее… Но приходит мой композитор, ноет: вот денег нет, но зато есть заказ от Минкультуры, жалко упускать.
– Ну, что там на этот раз? – спрашивал я недовольно, но денег хотелось.
Новый заказ был про первую школьную любовь.
– Да какая школьная любовь? Я женат уже второй раз…
– Ну я тебя прошу! Там все схвачено, ребята ждут!
И я ничтоже сумняшеся пишу:
На палубе на рассвете
Танцует с девчонкой ветер,
Плывет на исходе лета
Маленький пароход.
Знаю, запомним это
Любви нашей первое лето,
Щемящий напев кларнета
И школьный последний год.
Он с этим листком пошел по инстанциям… А хлопец-референт, который говорит только на мове, наезжает:
– Ганьба! Це ж серйозний поет, вш про Батыавщину писав! А тут я не розумш… З ким д1вчина танцюе? Д1вчина може танцювати з другою д1вчиною або з хлопцем, а тут вгтер – що за херня?
Композитор прибегает ко мне с этим:
– Бля, сделай что-нибудь! А то мы пролетаем с этим школьным вальсом!
– Ща я тебе напишу, только чтобы ты отъебался.
Тихо звучат гитары,
Как-то там – не помню уже – кружатся пары.
Вот и пришел, ребята,
Школьный последний бал.
Нас ждут впереди дороги,
Надежды, мечты, тревоги.
И даже учитель строгий
С улыбкою нас обнял.
– Я знал, что ты настоящий талант! Это ж другое дело! Тут и лирика, и пафос, и педофилия – вообще все есть, очень многослойное произведение.
Последний всплеск, последний отголосок моего поэтического творчества был такой.
Как-то в Москве в бане, ну, там свой коллектив сложился, и один завсегдатай, Коля, позвал нас на концерт.
– А что, шансон будет?
– С чего вдруг шансон?
– Ну а что вы, бандиты, слушаете?
– Да пошли вы на хуй! Бандит… Я композитор, я консерваторию окончил! (Тут он приврал, на самом деле – Гнесинское.) Я музыку пишу! Просто когда началась вся эта хуйня и не на что стало жить, занялся бизнесом…
И довольно удачно: он, чтобы вы знали, хозяин сети богатых магазинов – «Три толстяка». Но старого не забывает: платит 300 именных стипендий музыкантам и содержит джаз-банд. Короче, я дал Коле свои старые стихи, он положил их на музыку, записал на диске, да еще и вставил это в концерт, позвал меня и объявил со сцены, что в зале сидит поэт, автор текста. И вот не где-то, но в Московской филармонии исполнили мою песню:
Ветер, ветер, парус мелькает на склоне дня.
Ветер, ветер, флейта в тумане зовет меня.
Над темною водой печален флейты звук.
Далеко-далеко поет она в тишине ночной.
Ветер, ветер, берег желанный исчез вдали.
Манит флейта парусник-странник на край земли.
Над темною водой печален флейты звук.
Далеко-далеко поет она в тишине ночной.
Ветер, ветер, колокол светел, прощален звон.
Кораблей уснувших на рейде тревожит он.
Над темною водой печален флейты звук.
Далеко-далеко поет она в тишине ночной..
